Пять баксов для доктора Брауна. Книга четвертая

Аннотация

Серый весенний жакет на тонкой фигуре. Серый шофферский кепи с “консервами” над козырьком и муслиновым шарфом, завязанным бантом под подбородком. Высокие брови, пронзительные глаза, прямой нос.На секунду пахнуло влажной ночной тьмой и газолиновым дымом."Меня зовут Ирен Адлер".Д.Э. Саммерс тряхнул головой, но это помогло только наполовину: главная часть миража так и осталась сидеть на стуле.На сковороде шипели свиные котлеты. Экономка накрыла сковороду крышкой, вытащила из кармана фартука очки и нацепила на нос.— Но, доктор Бэнкс, вы меня не дослушали! — выговорила она возмущенно. — Они мне сами все рассказали! Они коммерсанты. Они оба работают на мистера Форда!— А до того? — поинтересовалась неприятная особа. — До того, как они стали работать на мистера Форда, — знаете вы, чем они занимались?— Можно подумать, вы знаете!— Нет, — честно ответила ее собеседница. — Но когда мы познакомились с этими… этими господами, они были одеты, как бродяги, и за ними была вооруженная погоня.

Часть первая Автомобильный сервис Саммерса и Маллоу Утром семнадцатого декабря 1909 года к вилле “Мигли” подъехал черный “Модель-Т”. Из него вышли двое джентльменов. Автомобиль был взят в кредит. — Мисс Дэрроу, — сказал за завтраком Д.Э. Саммерс, — дело закончено. Все следы ведут к коронеру. — Нам удалось добиться признания, — подтвердил М.Р. Маллоу. — Он показал, что сам посоветовал вдовцу написать, что жена приняла яд в его присутствии. — О Господи! Так это заговор? — Нет, мисс Дэрроу. — Зачем же тогда коронер это сделал? — Он просто хотел избежать лишних формальностей. — Но весь флакон! Несчастная выпила флакон карболовой кислоты! Флакон! Вы только подумайте! Д.Э. покачал головой, демонстрируя компаньону наполовину восхищение, наполовину сожаление. — Какие способности! — воскликнул М.Р. Маллоу. — Какое умение видеть, слышать, наблюдать! — Да, — сказал Д.Э. — Но, однако, она ошиблась. Румянец счастья побледнел на щеках экономки. — Почему? — спросила она упавшим голосом. Д.Э. поднял палец. — А откуда мы знаем, что миссис Гонзалес выпила весь флакон? Разве об этом говорится в статье? Нет, мисс Дэрроу. Флакон изобразил художник. Согласитесь, что если бы он нарисовал, как дама принимает яд с ложки, эффект был бы испорчен. — Но ведь портрет явно нарисован с фотографии! — Именно, — подтвердил Джейк. — И это наблюдение ценно тем более, что его почти никто не замечает. Как всегда, мэм: смотрят, но не видят. Привыкли и не обращают внимания. — Но ведь это элементарно, джентльмены! — Ах, мадам, — вскричал Дюк. — Такой ум! И в такой глуши! — Ну, я сказал бы, что именно глушь иногда оттачивает способность видеть то, на что обычно не обращают внимания, — заметил Джейк. Он явно смущался. Даже смотрел не на мисс Дэрроу, а куда-то в сторону. И продолжал: — Если, конечно, эта способность заложена природой. Людей, наделенных такими способностями, побаиваются. Они не похожи на других, они странные, их никто не понимает. Обществу они кажутся чужими. Оно видит в таких людях пришельцев с другой планеты. Чужаков. Инородное тело. Обществу не нужны инородные тела. Общество… — Стоп, сэр! — оборвал его компаньон. — Оставим сантименты. Простая дедукция поможет понять механизм этого маленького заблуждения. Мисс Дэрроу, вы смотрели одновременно на портрет миссис Гонзалес, и на рисунок, отчего у вас и создалось впечатление, что несчастная выпила из горлышка весь флакон. Так вы, подобно тысячам читателей, на которых рассчитан этот трюк, стали его жертвой. — Но не может ли быть, что этот человек, художник, находился на месте преступления? — не уступала мисс Дэрроу. — Что, если это он в заговоре с убийцей? Ведь его должны были вызвать из редакции! Я знала! Я догадывалась! — Смотри, — заметил компаньону Д.Э. Саммерс, — какая изощренность воображения! — Потрясающая! — добавил М.Р. Маллоу. — Фантастическая! — Удивительная! — Талант видеть то, чего не видят другие, — продолжал Д.Э. — Ум, который при других обстоятельствах мог бы стать умом преступным. Ах, мэм, какая жалость, что вы женщина! Ваша наблюдательность не знает себе равных! Но увы. Я вынужден вас огорчить. — Но почему? — мисс Дэрроу переменилась в лице. — Потому что на портрете миссис Гонзалес жива. Фотографию дал муж или кто-нибудь из родственников. — Да, но… но ведь второй рисунок! — Который, в отличие от портрета, рисовали совсем не с фотографии. Ваша наблюдательность вам изменила. Толстая, жилистая шея мисс Дэрроу напряглась. — Я все поняла! — прошептала она. — Несчастный художник пытался сообщить нам правду! Он о чем-то догадывался и опасался за собственную жизнь! Убийца — муж! — Мэм, я боюсь вас. Хорошо, что вы не вступили на путь зла. Но если бы я опасался за собственную жизнь, мэм, то выбрал бы более надежный способ. — Что это за способ, сэр? — Сообщить полиции. — Если эта полиция станет вас слушать, — хмыкнула мисс Дэрроу. — Разве их интересует наша безопасность? Не смешите меня. Эти бюрократы вас и на пушечный выстрел не подпустят. Вас поднимут на смех. Они готовы на все, чтобы только… Д.Э. положил вилку. — Пусть так, мэм. Но зачем сообщать убийце, что вы знаете о совершенном преступлении через одну из трех крупнейших газет штата? — Так, может быть, художник был вынужден бежать! М.Р. Маллоу тоже отвлекся от тарелки с омлетом. — Ах, мадам! — воскликнул он. — Я так согласен с компаньоном! Ужас пробирает меня до самых костей при мысли, что вы могли бы совершить! Это было бы идеальное преступление! Но… — Но…? — робко поинтересовалась мисс Дэрроу. — Но… — Но…? Говорите, сэр. Не надо меня щадить. М.Р. смущенно прочистил горло. — Но я читал "Детройт ньюз” сегодня утром, — произнес он. — Под рисунками к “Воскресным чтениям” и разделу "Общество” то же факсимиле, что и десять лет назад под иллюстрациями к статье: Е.Ф.П. — Факсимиле! — прошептала миссис Дэрроу. — Что значит опыт! — Немного, мадам. Джентльмены скромно умолкли. На висках Д.Э. и над верхней губой, которую не так давно появилась необходимость брить ежедневно, выступил пот. Д.Э. волновался. — Но, — спохватилась мисс Дэрроу, — у меня есть еще одна версия! — Какая? — поразились компаньоны. — Может быть, художник спешил! Может быть, он переживал! Вы бы тоже на его месте были потрясены, сэр! — Вероятно, был бы, — признал Д.Э. Саммерс. — Особенно если бы меня заранее вызвали из редакции, чтобы поручить нарисовать, как еще живая дама принимает яд. Нет, мэм, художник в глаза не видел жертву. Ваш критический ум, ваши строгие требования, которые вы предъявляете в равной мере к себе и к другим, ваша щепетильность в деталях не позволили вам сделать единственно правильный вывод: перед нами типичная халтура. — Стоп, компаньон, — заметил М.Р. Маллоу. — На сей раз ты ошибаешься. Это тем более странно, что пять минут назад ты сам придал направление моей мысли: Художник изобразил даму таким образом, чтобы было ясно, что она принимает именно яд, а не лекарство. Специфика иллюстрации, понимаете? — Черт, — выругался Джейк. — Да ладно. — Нет, я должен был. — Брось, это не твоя стихия. Живопись, мисс Дэрроу, и прочее — это по моей части. Я привык иметь дело с вопросами искусства. А мой компаньон, которому — обратите на это внимание! — так же больно сознавать свою ошибку, как и вам, более по части убийств. Кто умер, когда умер, как умер, почему его похоронили так или этак — тут ему нет равных. Так же как и в заметании следов. — Но почему коронер признался! — чуть не плакала экономка. — Видите ли, мисс Дэрроу… И Саммерс пустился в объяснения. М.Р. Маллоу, сидел молча. Он мог не слушать. Он уже и так знал, что подобным образом поступают все коронеры вообще, когда кто-нибудь накладывает на себя руки, потому что в любом другом случае понадобилось бы сообщать в полицию, отправлять тело на вскрытие и добывать кучу бумаг, доказывающих, что смерть несчастной действительно явилась результатом самоубийства. Наконец, сын похоронного церемониймейстера развел руками. “За три года мне пришлось приводить в божеский вид четыре… пять… нет, шесть дамочек, наложивших на себя руки, — сказал он компаньону в тот вечер, когда они впервые ночевали в “Мигли”. — Нет, так: пять дамочек, одна кухарка. Одна отравилась газом, пятеро — как сговорились… да, карболовая кислота. Что? Откуда мне знать, зачем? Только одна записку оставила: “Прости и забудь!” Забудет он теперь, как же! — Но почему? — спросил тогда потрясенный М.Р. Маллоу. — Какова настоящая причина? — Настоящая причина? Извольте, сэр. Истерика. От мелахолии. От скуки. От того, что дуры, ржавый якорь мне в корму!” Все это молодой головорез, который, если вы помните, всегда считал, что появление женщины в жизни мужчины всегда означает страдания и скуку, объяснил экономке — стараясь быть деликатным. Экономка не выдержала потрясения. Она заплакала. — Ну что же вы, мисс Дэрроу! — уговаривал Д.Э., пытаясь дотянуться через стол и взять экономку за руку. Она схватила его ладонь и спрятала в ней лицо. — Ну, что вы? — стоя в неудобной позиции, повторял рыцарь без стыда и совести. — Ну, ничего, что он не убивал! Бывают вещи куда хуже! Ну, не плачьте. Ему удалось проявить чудеса ловкости, подняв вторую руку и, удерживаясь в таком положении, поглаживать скорбящие седины. Экономка, всхлипывая, подняла голову. — Ну, вот так, — он поправил ей кружевной воротник и сел. — Вот, отлично. А то развели сырость. — Вы должны гордиться собой, — сказал Дюк. — Ведь вы все же раскрыли преступление. Мисс Дэрроу высморкалась в платок. — Какое? — Одно из тех преступлений, что совершались и совершаются сотнями. Оставаясь при этом, — М.Р. выдержал эффектную паузу, — безнаказанными. Мужья превращают жизнь своих жен в ад и никто никогда не уличит их, а их жертвы не скажут никому ни слова. Но я, мадам, хотел бы сделать одно замечание. Маллоу помолчал еще немного. — Помните, на вопрос: “Почему вы сделали это?” миссис Гонзалес все-таки ответила: “О, ничего!” Вы бы тоже так поступили, мадам. Если бы… — …его любила! — опять зарыдала экономка. — Именно! — подтвердил Джейк. — И наша миссис Гонзалес наложила на себя руки, как делают все — в отсутствие мужа. Которому коронер посоветовал сказать неправду, чтобы не допустить вскрытия тела. Чтобы муж мог оставить тело в доме. — Несчастный муж, мадам, добивался не сокрытия преступления, — Дюк опустил ресницы. — Нет, мадам. При этом он наступил компаньону на ногу: тот начал пялиться на вазу с конфетами. — Значит, — медленно проговорила экономка, — и он все-таки ее любил? — Боюсь, мэм, — Джейк напоминал гранитное изваяние, — это уже не поможет миссис Гонзалес. Но ощутил раскаяние — несомненно. Мисс Дэрроу вытирала глаза. — А ведь не будь вы так бдительны, — продолжал сын похоронного церемониймейстера, — еще неизвестно, что могло бы оказаться на самом деле. Вы меня понимаете? — Я вас понимаю, сэр! — прошептала экономка. Джейк встал. — Ну-с, компаньон, нам, похоже, пора. Спасибо, мисс Дэрроу, за ваш дивный завтрак и за то, что приютили нас в ту ночь. Бескорыстие сейчас такая редкость! — Да, но… — спохватилась мисс Дэрроу, — почему же вам и не снимать у меня комнату? И мне было бы спокойнее. Двое джентльменов прокашлялись. — Мэм, — сказал Д.Э., — похоже, произошло недоразумение. Мы не сыщики. — Хорошо, сэр. — Мисс Дэрроу, мы действительно не сыщики. — Да, сэр, я поняла, сэр. — И в любом случае мы не собираемся заниматься сыском. — Но, сэр, как же? — Наши желания, — с горькой усмешкой заметил Д.Э. Саммерс, — не совпадают с нашими возможностями. — Понимаю, — прошептала экономка. — Понимаю. М.Р. поправил новый галстук. — Мы собираемся заняться бизнесом. Volens-nolens придется затянуть пояса. Он машинально провел рукой по новому жилету. Под жилетом находились манишка, новые подтяжки — и больше ничего. Не будь денег Форда, двое джентльменов так и носили бы летние тряпки “по вакационным ценам”. Экономка подумала. — Вы собираетесь жить в гостинице? Но ведь у меня только немного дороже. Я могу сделать для вас скидку. Двое джентльменов потупили очи. — Нет, мисс Дэрроу, ничего не получится. — Да, но… тогда где? У миссис Христодуло? — Д-да, вероятно, — пробормотали джентльмены, — у нее. — Или у миссис Грацци? Имейте в виду, ее стряпня прекрасно подойдет для отравлений! — Тогда к черту миссис Грацци. Мы будем жить у этой миссис, как вы сказали, Христодуло? — Да, миссис Христодуло. — А где живет миссис Христодуло? Мисс Дэрроу оглядела обоих. — Вот что, джентльмены, — сказала она. — Я вас никуда не отпущу. Спустя четверть часа Д.Э. Саммерс распахнул дверь комнаты. Той самой, где не так давно был обвинен в покушении. — Сошлась головоломка? — спросил он под нос самого себя, опускаясь на свежезастланную постель. — Или нет? Ну, почти. М.Р. Маллоу тоже вошел туда. — Что значит уметь впаривать гражданам сомнительные штуки, — сказал он. — Великое дело — коммерция! Коммерция действительно оказалась великим делом: комната на втором этаже прекрасного старого дома, в котором, помимо прочего, имелось еще шесть комнат, считая библиотеку, и не считая комнаты мисс Дэрроу внизу, с роскошной, просторной ванной, которую следовало только привести в порядок, с дивным чердаком, заставленным рухлядью, который только в сильный дождь давал течь, и великолепно заботливой экономкой, которая, к тому же, была отличной кухаркой. Все это — за цену, вдвое меньшую, чем остальным жильцам: пятнадцать баксов ежемесячно. “Бам-м”, — сказал поднос, который уронила внизу мисс Дэрроу. Бедная мисс Дэрроу Однако, следовало заняться делами. В три дня арендовали сарай на перекрестке, наняли рабочих и принялись приобретать все необходимое. — Мистер Саммерс! — экономка всплеснула руками и отскочила, чтобы не быть задавленной. — Зачем вы тащите это в мою комнату? Что это за вещь? — Это, мисс Дэрроу, — Д.Э. вытер лоб рукавом, — очень важная вещь. Говорят это, он задел “важной вещью” за косяк: это была громоздкая вещь. — Это бак для горячей воды? Саммерс осмотрелся, выбирая место, куда поставить предмет. — Да, мисс Дэрроу, это бак. Это специальный бак для перегонки жидкости, которой обрабатывают невидимые чернила, отпечатки пальцев и тому подобное. — Надо же, какой большой… Но… но… но я не разрешаю! Саммерс устроил "эту вещь", упакованную в брезент, за дверью, проверил, можно ли после этого протиснуться в комнату, и выпрямился. — Мисс Дэрроу, это стоило нам страшных денег. У нас в офисе орудуют рабочие. Маллоу пригласил к ужину барышень — думают танцевать в гостиной матчиш. Тащить наверх по лестнице — одному тяжело. Мэм, ну не ругайтесь, правда, только ненадолго! — Так уберите это куда-нибудь! Не могу же я спать с этой вещью! — В гостиной курят жильцы. Кстати, вы, надеюсь, не курите? — Как вы могли такое… а почему вы спрашиваете? — Чтобы оно не взорвалось, разумеется. Иначе вы останетесь не только без платы за комнату. Пока экономка с трудом приходила в себя, ее настигла другая ужасная мысль. — Но Господи Иисусе! В гостиной — матчиш! В моей гостиной! — Я говорил ему. — А он? — Сказал: “Не могут же они танцевать в нашей комнате!” Мисс Дэрроу! Куда вы? — К вашему офису. Сказать вашему другу, что не желаю, чтобы в моей гостиной танцевали матчиш! — Я скажу им, чтобы танцевали вальс! Не сердитесь! — Но моя гостиная! Что скажут жильцы! — Кстати: а кто у нас жильцы? Я только видел пожилого джентльмена. Он вскочил в уборную у меня перед носом. — Это мистер Спарклз, нотариус. Не сердитесь на него, он лечится электричеством. — А второй? Он, что, невидимка? — Мистер Мацумага — секретарь страхового общества. Он уже две недели, как уехал по делам ложи. — Какой ложи? — Только никому не говорите. Общества “Преданность № 120”. — Что же он там делает? — Не имею представления. — А когда он вернется? — Этого никто не знает. — Как? — оторопел Саммерс. — Что же вы хотите — тайное общество! — мисс Дэрроу с достоинством одернула фартук. — В городе их шесть, и испокон века никто не знает, чем они занимаются! Той ночью нотариус, человек лет тридцати, с лоснящимся задом синих брюк, с испорченными зубами и заметной плешью, желающий только одного: чтобы его оставили в покое, съехал, не тратя времени на объяснения. Сделал ли он это потому, что ночью к нему в комнату стучались веселые барышни, желающие развлечь его танцами? Или, может быть, потому, что некие двое джентльменов, имея благородное намерение успокоить этих барышень, читали им вслух газету, где размещались “Разговоры о красоте бабушки Эйприл”, изображая один молодую девицу, второй — бабку? Этого не знал никто (тем более, что мистер Саммерс с утра опять пел в ванной). Но только пришлось ехать догонять нотариуса, просить миссис Христодуло, чтобы пустила к нему в комнату, и, наконец, применить кое-какие экстренные меры. По принятии этих экстренных мер нотариус вернулся в “Мигли” почти счастливым и совершенно пьяным. Мазурку он начал еще на крыльце, не обращая внимания на то, что его не держали ноги, а когда мисс Дэрроу распахнула дверь, хлопнул экономку по заду и потащил в гостиную танцевать. Танец закончился стремительным бегством мисс Дэрроу. При этом нотариус назвал свое поведение “эксцессом интеллекта”. Пришлось срочно загонять нотариуса в его комнату. Спустя час бедняга был выгнан вон. Он топтался во дворе и плакал. — Мисс Дэрроу! Мисс Дэрроу! — заклинали двое джентльменов из-за запертых дверей. — Ну, не сердитесь на него! Он же не имел в виду плохого! Он наоборот! Не помогали даже и объяснения, что подобные “эксцессы интеллекта” как раз и случаются с людьми непьющими — с непривычки. Но Д.Э. Саммерс добился помилования для всех: он, один сохранивший кое-какие силы после экстренных мер, до самого утра пил с экономкой чай и рассказывал, как пинкертоны упустили однажды жулика в дамском платье; о том, что половина дам, ведущих дамские колонки в газетах — переодетые мужчины; о том, как именно изготавливаются некоторые шарлатанские средства, и о том, как он явился однажды утром в кабинет шефа одного сыскного бюро Сан-Франциско, и сам, лично, видел там следы поджога. Поджог сыскного бюро и особенно описание мужественной внешности его шефа, Майлза Дж. Болджера, сотворили чудо: опальный нотариус, которого компаньоны нашли спящим на крыльце, вернулся в свою комнату. Его хватило на неделю. Все это время он терпел молчаливую ненависть экономки, занятую уборную, в которую часами не мог попасть от того, что компаньоны использовали это помещение для чтения, телефон, впавший в безумство от постоянных звонков, и ариетки в ванной, которые было слышно во всем доме. Кроме того, он каждое утро спотыкался о еще один “резервуар для перегонки жидкости, которой обрабатывают невидимые чернила, отпечатки пальцев и тому подобное”. Спустя неделю “Мигли” лишился одного жильца. О появлении одной особы, с которой кое-кто надеялся никогда больше не встретиться 10 декабря 1909 года, около полудня Саммерс заскочил домой на секунду. — … всего лишь резервуар для газолина, — доносилось из-за полуоткрытой двери в кухню. — Кем бы они ни были, они не сыщики. Вас обманули, мисс Дэрроу. Голос, который произносил эти слова, показался знакомым. Саммерс подошел к двери. Серый весенний жакет на тонкой фигуре. Серый шофферский кепи с “консервами” над козырьком и муслиновым шарфом, завязанным бантом под подбородком. Высокие брови, пронзительные глаза, прямой нос. На секунду пахнуло влажной ночной тьмой и газолиновым дымом. "Меня зовут Ирен Адлер". Джейк тряхнул головой, но это помогло только наполовину: главная часть миража так и осталась сидеть на стуле. Она поправила на коленях унылый коричневый саквояж и продолжала смотреть на экономку. На сковороде шипели свиные котлеты. Экономка накрыла сковороду крышкой, вытащила из кармана фартука очки и нацепила на нос. — Но, доктор Бэнкс, вы меня не дослушали! — выговорила она возмущенно. — Они мне сами все рассказали! Они коммерсанты. Они оба работают на мистера Форда! — А до того? — поинтересовалась неприятная особа. — До того, как они стали работать на мистера Форда, — знаете вы, чем они занимались? — Можно подумать, вы знаете! — Нет, — честно ответила ее собеседница. — Но когда мы познакомились с этими… этими господами, они были одеты, как бродяги, и за ними была вооруженная погоня. Экономка изо всех сил жарила котлеты. — Человек пятьдесят, не меньше, мисс Дэрроу. Мисс Дэрроу? Удивленная молчанием собеседницы, незнакомка обернулась и встретилась взглядом с коммерсантом. — Здравствуйте, мисс Дэрроу, — сказал тот. — Давно хотел сказать: я пошутил про невидимые чернила. Думал, вы подыгрываете. — Мистер Саммерс! — голос экономки звучал несколько слишком радостно. — Ну, конечно, я догадалась! А это наша доктор Бэнкс, о которой я вам рассказывала! Она так хотела с вами познакомиться! С этими словами она повернулась к жильцу. Человек, называвший себя коммерсантом, долго молчал. Затем он прочистил горло. — Э-э, — произнес он. — Очень приятно, мисс Бэнкс. Пообедаете? * * * — Мистер Саммерс, — произнесла за обедом доктор, — все хотела у вас поинтересоваться: как же вы оказались на той дороге, когда, помните, мне пришлось подобрать вас и вашего компаньона? Что произошло? — Ну, мисс Бэнкс, какое это теперь имеет значение, — отозвался тот. — Боюсь, что имеет. Дело принимало более, чем серьезный оборот. Если бы я не встретила вас здесь, это и вправду не имело бы значения. Но теперь я вынуждена настаивать: Что вы сделали? — Неудачная шутка, — сухо произнес коммерсант. — У одного моего знакомого совершенно нет чувства юмора. — Сэр! — вмешалась мисс Дэрроу. — А то, что вы рассказывали, те истории про сыщиков — правда? — От первого до последнего слова. Кстати, доктор. Что бы вы сказали о еще одной истории про сыщиков, в частности, той, где одна особа — тоже, кстати, при подозрительных обстоятельствах, назвалась “Ирен Адлер”? — Я бы сказала, что со стороны этой особы было бы крайне неразумно называться своим настоящим именем ночью, чужим мужчинам. Я бы сказала, что это было бы плохо при любых обстоятельствах. — Но тогда позвольте и мне спросить: а как же вы оказались на той дороге? Ночью? Одна? Лицо доктора не изменило своего скептического выражения. — Моя профессия вам известна. В тот момент я как раз приобрела автомобиль. Немного сбилась с пути — и только. С этими словами она посмотрела на экономку. Мисс Дэрроу собралась с духом. — Сэр, — решительно сказала она, — я хочу знать все! Саммерс бросил салфетку. — Честно? — Как на духу. — Что бы, — он подумал, — что бы вы сделали с человеком, который вас унизил? Экономка окаменела. — Если бы только я могла, сэр, этот человек очень пожалел бы о том, что он со мной сделал, — произнесла она, наконец. — Значит, унизили. А что, мистер Саммерс, — доктор невозмутимо пила кофе, — что вам сделали? — Тоже не слишком красиво пошутили. — Так, может быть, — доктор вежливо улыбнулась, — чувства юмора не хватило у вас? Она опять перевела взгляд на мисс Дэрроу. Та мялась. Лицо доктора продолжало оставаться спокойным, но взгляд выразил такую требовательность, что Д.Э. Саммерс спросил разрешения закурить. — А до того, — продолжила экономка, дав это разрешение и поспешно опуская глаза, — до того, как вы стали работать на мистера Форда, каков был ваш… род занятий? — У нас, — сообщил Джейк, — была небольшая кинематографическая фабрика. В Сан-Диего. — Очень хорошо, — вежливо ответила доктор. — Что же с ней стало? — Ну, как что. То же, что и со всеми небольшими компаниями такого сорта. — А именно? — Эдисон. — Не совсем понимаю, что вы имеете в виду. — Монополизация. — А если еще точнее? — Куда уж точнее. — И тем не менее. — Если еще точнее — банкротство. Так вам более понятно? — Да, спасибо. Долго ли ваша компания процветала? — Не могу сказать, чтобы она так уж процветала, но первое время дела в самом деле были неплохи. — Первое время — это…? — Несколько лет. — Точнее? — Это что, допрос? — Это обстоятельства нашего знакомства. — Мне сразу наденут наручники или позволят выпить кофе? Мисс Дэрроу хотела вмешаться, но на нее даже не взглянули. Оба смотрели прямо друг на друга, оба держали руки на столе и оба выглядели так, словно, как рассказывала позже экономка, вот-вот готовы были выхватить оружие. — Я не имею отношения к полиции, — произнесла доктор своим холодновато-вежливым тоном. — Итак, мистер Саммерс? Сколько же продержалась ваша компания? Коммерсант прищурился. — Почти два года. — А до того? — До монополизации? — Нет, до того, как вам пришла мысль открыть кинематографическую фабрику. — До того у нас было нечто вроде “Черного музея”. Знаете? — Ох, мистер Саммерс, конечно, я знаю! — в восторге вскричала экономка. — Это музей преступлений, мисс Бэнкс! Это в Скотланд-Ярде! Там очень страшно! — Локон Мэри Келли, лохмотья убийцы и пуля, пронзившая сердце герцога Хэмпширского? — саркастически поинтересовалась доктор. — Совершенно верно, — подтвердил коммерсант. — Где же это? — глаза мисс Дэрроу сияли. — Ваш музей? Я могу его увидеть? — Мисс Дэрроу, дорогая, мы были вынуждены закрыть дело. — Ох, как же? Коммерсант развел руками. — Становилось опасно. Понимаете, это ведь вещи с историей. Он откинулся на спинку стула и забросил ногу за ногу. — Полная непредсказуемость. Однажды за нами охотились жители одного города — не поверите, приплели нам связи в потустороннем мире. Якобы один старый аппарат то ли фотографирует их покойную родню, то ли предсказывает будущее — в общем, мы получились шарлатаны и пришлось уносить ноги. И потом, вы же понимаете, кого именно интересовало наше заведение. Его внимательно слушали. — Помню, мне пришлось отражать натиск банды лилипутов, — продолжал коммерсант, — вы не представляете, как эти карлики могут быть опасны. Я был один против всех — Маллоу тогда загремел в больницу, пришлось скрываться — буквально еле выкрутились. Ну, потом я помог Болджеру (помните, шеф сыскного бюро?) с одним сложным делом: он совсем запутался. Потом подумывал поступить к ним на службу, но Болджеру не понравилось, что у меня нет преступного прошлого… что вы так смотрите, доктор? Ну, я, конечно, был чертовски расстроен, но… Он допил кофе. — ….мой партнер убедил меня, что есть вещи более интересные. Его всегда тянуло к искусству. Ну, а потом уже мы оба были вынуждены заняться бизнесом. Обе его собеседницы продолжали выражать всем своим видом внимание. Пришлось скорбно улыбнуться: — Такова жизнь. — Понимаю, — в голосе мисс Дэрроу отчетливо слышалось благоговение. — Мисс Дэрроу! — воскликнул коммерсант и погрозил ей пальцем. — Ну, что мне с вами делать? Я же столько раз вам говорил: мы действительно не сыщики! — Да, сэр, конечно, сэр, я поняла, сэр. Вы можете совершенно ни о чем не беспокоиться… ну… кроме платы за квартиру. — Мы же заплатили за полгода! — возмутился коммерсант. — Ну… да, да! — мисс Дэрроу не удержалась и кинула на доктора торжествующий взгляд. — Да, сэр. Молчание, повисшее было за столом, было коротким. — Мистер Саммерс, а что ваша семья? Они… — доктор жестом дала понять, что ждет продолжения. — Боюсь, у меня никого не осталось. Кроме семьи Маллоу. — И живут они в…? — Они из Берлингтона. — Вы тоже оттуда? — Да. Будете писать им насчет рекомендаций? Дело в том, что письмо миссис Маллоу, которым терзался Дюк почти четыре года, было, наконец, отправлено. М.Р. мог теперь рассказать своим, где они и чем занимаются. С большой осторожностью, подбирая факты, он живописал, как они с компаньоном несколько месяцев выбирались из горящих руин Сан-Франциско, как затем работали “помощниками фотографа” в ателье, и как потом переехали с ним в провинцию, где этот старый пьяница кончил свою карьеру под забором. Потом долго и подробно рассказывал, как преподавал французский, чуточку преувеличив насчет количества: написал вместо “барышне” — “барышням”. Этот период (а он должен был успокоить миссис Маллоу, которая, как мы помним, рекомендовала пасынку именно карьеру учителя французского) занял в письме существенно больше места, чем в действительности. Затем Дюк юмористически описал эпопею с брошюрами “Как получить предложение руки и сердца” — те, что они с Д.Э. собственноручно писали и продавали через газету. Написал правду от первого до последнего слова. Умолчал только о некоторых других брошюрах, и заодно уж о “Дамском Меркурии”, доброй советчице Джулии Дей. Не пожалел красок, описывая, как Джейк, жертвуя собой, нанялся учителем гимнастики, чтобы спасти его, М.Р. Маллоу, жизнь, когда тот заболел воспалением легких. Ни словом не вспомнил о визитах к доктору Брауну относительно сифилиса. Уверил, что здоровье его теперь в полном порядке. Наконец, добавил насчет рекламы и насчет мюзик-холлов, в которых “не слишком хорошо платят” за пьесы. Словом, вел себя, как художник, смешивающий краски, как поэт, выискивающий верный ритм и рифмы, как ювелир, подбирающий жемчужину к жемчужине, как… как молодец. Картина за прошедшие годы сложилась недурная. Провинциальные дамы-докторши с своими письмами только сделали бы ее забавной. Саммерс чувствовал себя в безопасности. — Может быть, вы все же расскажете о той шутке? — тонкая бровь доктора Бэнкс требовательно приподнялась. — Той, которая стала причиной нашего знакомства. Коммерсант пожал широкими плечами. — Как вам будет угодно. Я прислал начальнику городской администрации Сан-Хосе подарок. Тот оказался занудой, нам лучше было уехать, поезд опоздал. Дальше вы видели и, полагаю, успели рассказать мисс Дэрроу. Доктор наклонила голову — то ли “да, вы правы”, то ли: “вас это не касается”. — Что же это был за подарок, если не секрет? — спросила она. Саммерс подержал паузу. — Я подложил ему свинью, — с любезной улыбкой сказал он. — Буквально. Настоящая, живая свинья. Здоровенный боров. Он изобразил борова художественным хрюканьем. В этом искусстве Д.Э. Саммерсу не было равных — факт, не признать который было бы преступлением. — И не просто боров, — продолжал Саммерс. — Это был object d’art. Мы с партнером лично расписывали ее чернилами — вот этими руками. — Расписная свинья! Object d’art! — мисс Дэрроу смеялась скрипучим, как пружины старого матраса, смехом. — Ах, доктор, они так любят пошутить! Так интересно! Доктор Бэнкс тоже поставила чашку и поднялась. — Мне, к сожалению, пора, — сказала она без всякого сожаления. Коммерсант с преувеличенной вежливостью дал ей пройти. Затем оба вышли из дома и направились к автомобилям. Саммерс оперся о борт машины и с усмешкой рассматривал визитершу. — Ирен Адлер из вас, — протянул он, — как… — …как из вас — Шерлок Холмс. — Что, — Саммерс наблюдал, как доктор накручивает стартер, — были в школе ябедой? Это занятие требовало от доктора немалых усилий, она запыхалась, но даже так весь ее вид сообщал об абсолютной невозмутимости. Наконец, она села в машину. Опустила на лицо очки. — А вы — лжецом. Лжецом и хулиганом. С этими словами доктор дернула рычаг и уехала. Тем вечером компаньоны пересчитали жалкие остатки денег и пришли к выводу, что не хватает только одного: персонала. Мистер Халло Снежным декабрьским вечером, когда даже стекла потрескивали от холода, а М.Р. Маллоу пробовал играть на пианино рэгтайм, и громко сетовал на расстроенный инструмент, во дворе послышались шаги. Через минуту в дверь постучали. — Здравствуйте, — сказал, входя в гостиную, человек в вязаной шапке, с лицом, на котором торчали грязные худые скулы, и тощим мешком в руках, — меня прислали с биржи труда. Тут в самом деле открывается станция обслуживания автомобилей? — Да, — лаконично ответил Д.Э. — И вам в самом деле нужен механик? — спросил человек. — В самом деле, — подтвердил М.Р. — Вы — он? — Я — он, — ответил человек и пригладил жидкие, черные, несмотря на преклонный возраст, волосы. Вязаные перчатки, которые он держал скрюченными от холода пальцами, зачерствели от холода и грязи. Брезентовые никербокеры и высокие коричневые ботинки были слишком тонкими для зимы. Куртка носила следы ночевки на улице. Глаза человека горели огнем. Так мог бы смотреть архангел Михаил, ниспровергающий Люцифера. — Ведите меня к своему начальнику, — сказал человек. Д.Э. Саммерс немедленно закашлялся в кулак. М.Р. Маллоу сунул руки в карманы брюк. — Видите ли, любезнейший, — несколько высокомерно заметил он, — дело в том, что… Д.Э. кашлять прекратил и теперь очень старался не смеяться. Не поднимаясь с дивана, он вытянул свои длинные ноги и сообщил: — Начальство перед вами. Человек погрустнел еще более. Он смял в кулаке шапку и сделал шаг вперед. — Как же? — спросил он. — Мне сказали, что вы работаете на Форда. — Ах, да? — слегка удивился Джейк, который подавал заявку в бюро по трудоустройству, и упомянул Форда для солидности. — Мы, милейший, работаем не на Форда. Мы работаем с Фордом. Точнее, это Форд работает с нами. — А, простите, где вы работали раньше? — спросил М.Р. Маллоу. — В "Олдсмобиль", — ответил механик и скрипнул зубами. — И почему перестали? — поинтересовался Дюк. Лицо механика, и без того печальное, отразило прямо-таки отчаяние. Глаза архангела метнули молнии. — Эти стервятники, — выговорил он, — эти акулы капитала делают все, чтобы автомобиль оставался средством роскоши! Только богатые правят миром! С этим нельзя мириться! Уничтожить роскошь! Аннулировать деньги во всех формах — бумажной, медной, акции, ассигнации! И вот, когда это случится — покажите, что у вас есть? Чем собираетесь меняться? — Простите, что? — переспросил Джейк. Механик вскипел, как молоко в кастрюльке. — Второе правило — посадить всех чиновников в тюрьму! — жесткая, как фанера, ладно рассекла воздух. — Каждое последнее воскресенье месяца — публичная казнь десяти человек из прошлых чиновников! Его хотели остановить, но он отскочил к дверям, и, держась за дверную ручку, торопливо продолжал: — Институт брака запрещен. — Как? — ахнула мисс Дэрроу. — Окончательно, — подтвердил механик. — Но что же будет? — Министерство Социального Благосостояния, — гость задыхался. — Каждому гражданину, который достиг половозрелого (мисс Дэрроу едва не упала в обморок) возраста, комиссия выделяет полового партнера. Для (он смутился) размножения. Одному гражданину не более двух партнеров — во имя сохранения нравственности, и не чаще, чем два раза в месяц — во имя сохранения здоровья граждан! М.Р. Маллоу вцепился в галстук, делая вид, что поправляет его небрежным движением. — Пора посылать за доктором, — подумал он. — А дети? — допытывалась мисс Дэрроу. — Как же дети? — Дети живут на попечении государства и направляются либо в школу, либо сразу на заводы и фабрики — как сами захотят! — Дальше? — не без интереса спросил Джейк. — Сбалансировать, — механик опять отрубил воздух ребром ладони, — производство и сельское хозяйство! Произвел, к примеру, тонну зерна — получи благоустроенное жилье! — Уволили-то вас за что? — поинтересовался Джейк. Механик задрал морщинистую шею. — Кто-то выдал меня, сказал, что это я организовал забастовку. Мисс Дэрроу посмотрела на Д.Э., на М.Р., и ушла в кухню. Компаньоны посмотрели друг на друга. — Вы думаете, Форду понравится, если вы сделаете нечто подобное у нас? — поинтересовался Дюк. — Форд, — охрипшим голосом ответил механик, — другое дело. Он борется за рационализацию. Он наш. Я готов работать на Форда. Час спустя мистер Халло, бывший механик "Олдсмобиль" отправился в сарай. Там он почти до основания разобрал "Модель-Т", принадлежавший компаньонам, собрал снова (после чего авто завелся не с фокусами, как всегда, а мгновенно), и был взят с испытательным сроком. До первой забастовки. В чулане "Мигли" нашлись керосинка и продавленный матрас. Спиртовка, железная кружка и банка консервированной ветчины у механика обнаружились свои. Кроме того, у него было одеяло. — Пока в мире не отменили денег, — сказал М.Р. Маллоу, — этого должно хватить. О том, куда делся мистер Мацумага, секретарь страхового общества Морозы держались несколько дней. Среди вещей механика находилось еще одно: завязанная в тряпку распухшая тетрадь в коленкоровой обложке. Эту тетрадь он показал двоим джентльменам пока мисс Дэрроу готовила вечерний чай. Тетрадь была полна газетными вырезками: английский, немецкий, французский — и даже, как он похвастался, русский — все об автомобилях, автомобильных гонках и гонщиках, реклама масла “Поларин”, шин “Гудиер” и газолина “Ред Краун”. — Пройдет сто пятьдесят лет, — говорил механик, держа тетрадь своими пальцами с потрескавшейся кожей, — и никто не вспомнит о том, что были когда-то все эти “Митчелл” и “Хайнц”, “Нокс”и “Рамблер”. Люди забудут, что такое локомобиль. “Форд”, “Мерседес”, “Кадиллак” — вот эти марки, возможно останутся… в памяти специалистов, а все остальное — нет. Прогресс несется семимильными шагами. Он сметет эти машины, которые мы считает такими сильными, с лица земли. Вы будете рассказывать своим внукам о том, что было время, когда автомобили были электрическими, и что сами вы тогда гадили в пеленки. И тогда ваши внуки спросят вас: дедушка, а что такое автомобиль? Ответ на этот вопрос заключался в тетради с коленкоровой обложкой. Более никаких вещей у механика не оказалось. Закончив свою речь, он выпил шесть чашек чаю, много съел, прокурил гостиную своими вонючими сигаретами, не обращая внимания на возмущение мисс Дэрроу, а когда мистер Халло впервые снял свои высокие ботинки, чтобы, по его словам “отдохнули ноги”, двое джентльменов не выдержали и сбежали в свою комнату. — Так о чем это мы? — сказал Д.Э., сжимая в зубах карандаш. — Ах да: механику придется довольствоваться пока половинным жалованьем. Вычеркиваем еще тридцать баксов, пишем: “Две печи “Стенли Браун””. Значит, прекрасно: пускай установят печи — и можем открывать станцию. Но для того, чтобы открыть станцию, требовалось перевезти туда резервуары для топлива. Которых было на самом деле не два, а три. Третий резервуар никуда не влезал, и его спрятали в комнате мистера Мацумага. Который, как мы помним, отсутствовал. И который совершенно неожиданно приехал сегодня рано утром, вошел в свою комнату, не выразив никакого возмущения при виде цилиндрического железного бака емкостью двести пятьдесят галлонов, и так же благополучно исчез опять, заперев на этот раз дверь. — Ну, все, — сказал Д.Э. Саммерс, слушая звуки за дверью в надежде, что японец вернется. — Дождались. — Я тебе говорил, что это риск, — ответил на это М.Р. Маллоу. — Ну, сэр, что будем делать? Мы же не можем пойти к мисс Дэрроу и попросить у нее ключ. — Тем более, что она и так запретила загромождать дом. — Вот же мы и не загромоздили. Ну, что будем делать? Дюк заботливо пригладил свои черные кудри. От усилий они встали дыбом. Привезти резервуар, пока мисс Дэрроу на рынке, и поставить в комнату мистера Мацумаги была его идея. Которую компаньон поддержал с восторгом, и которая теперь уже не казалась М.Р. Маллоу такой удачной. — Однако, у нас нет времени, — сказал он. — Но есть два выхода: или взлом, или ключ от буфета. Несите, сэр, ключ. Ключ от буфета к двери мистера Мацумаги не подошел. Матросский нож Д.Э. Саммерса оказался более подходящим для этого, не такого уж сложного, дела. — Ничего не понимаю! — сказала вечером мисс Дэрроу. — Семь лет прожить у меня в доме, и оставить после себя только записку с уведомлением, что решил съехать? Никогда бы не подумала, что мистер Мацумага способен на такой некрасивый поступок! — И все? — поинтересовался Д.Э. Саммерс. — Ни слова объяснений! — мисс Дэрроу поправила очки. — Только записка — вот, она совсем короткая, и деньги. Экономка "Мигли” даже не представляла, до какой степени красиво поступил с ней японец. — Правда, деньги не за один, а за два месяца, — продолжала она, — чтобы, возместить, как он выразился, неудобства. Но… Мистер Мацумага недаром пользовался таким уважением в "Мигли”. Вполне вероятно, что и страховое, и тайное общества также ценили его весьма высоко, потому что нельзя не уважать человека, который, проснувшись и обнаружив, что дверь в его комнату взломали два проходимца, не поднимает никакого скандала, молча наблюдает за тем, как грабители выносят двухсотпятидесятигаллоновый резервуар, и затем всего лишь съезжает, оставив вежливую записку и деньги за причиненные неудобства. Так двое джентльменов сделались единственными жильцами виллы Мигли”, все финансовое равновесие которой теперь целиком легло на их плечи. О том, как женился мистер Х.Х. Харви Вся надежда была на заведение. Ремонт закончили. Столяры и плотники разошлись и разъехались. Бывший дровяной склад превратился в строение с мансардой. От первого этажа тянулся вертикальный навес, под которым должны были обслуживать автомобили. Справа пристроили гараж. На деньги Форда провели в офис телефон. Потом возились с водопроводом. Приехала комиссия из Пожарного Управления. Комиссия потребовала приобрести страховку от возгорания, пятнадцать огнетушителей Смита и поставить на видном месте ящик с песком. Приехала и уехала комиссия с "Форд Мотор”. Комиссия потребовала страховки от наводнений, землетрясений и проч. Приехал и долго не хотел уезжать Роблин, инспектор здоровья, чтобы освидетельствовать, что новое заведение не причинит горожанам или служащим никакого вреда. Наконец, разобрались и с этим. Написали шесть бумаг, предъявили себя в качестве начальства, затем в качестве служащих, обязались соблюдать гигиену, повесить плакат о необходимости соблюдать внимание за рулем (завтра) и провести в помещение водопровод (в ближайшем будущем). В комнате, которую двое джентльменов называли офисом, поставили два хороших письменных стола компании "Стерлинг Фурничар”, расположив их тет-а-тет, два кресла, одну пишущую машинку. Но все-таки кое-чего не хватало. Когда компаньоны спохватились, на станции страшно запахло рыбьим клеем. Пахло сутки, двое и трое. Потрясающий воображение аромат не смог перебить даже запах краски, которую нанесли на длинный лист фанеры после того, как клей высох. “Автомобильный сервис Саммерса и Маллоу” — значилось на вывеске. Вывеска была черной с желтыми буквами. Художественное исполнение принадлежало М.Р. Маллоу, убежденному, что черный изображает ночную дорогу, а желтый — свет фар. Механик возненавидел вывеску всеми фибрами души. Он добавил еще один пункт в свой революционный план: повсеместная отмена рекламы в любом виде. Кроме того, имелся такой же дорожный указатель. Несчастный указатель частенько приходилось искать сначала в снегу, потом в грязи, затем в траве, и водворять на место. Но ловить местных мальчишек, чтобы надрать им уши было решительно некогда. Это обстоятельство приводило двоих джентльменов в ярость до тех пор, пока в диверсии не был уличен младший внук владельца закусочной, десятилетний Мики Фрейшнер. Мальчишка был пойман буквально за руку, и немедленно заголосил, призывая на помощь деда. Переговоры заняли у двоих джентльменов десять минут. На следующей неделе горожане обнаружили еще кое-какие нововведения. «К автомобильному сервису», — гласила стрелка возле дверей закусочной Фрейшнера. «К закусочной», — сообщала такая же на стене автомобильного сервиса. «К автомобильному сервису», — информировали перекрестки. Деньги Форда кончились. Дела у двоих джентльменов не то, чтобы совсем не шли, и Д.Э. Саммерс не раз говорил, что количество машин, останавливающихся у “Автомобильного сервиса” увеличивается с каждым днем, но, черт возьми, они могли идти побыстрее. Однажды, в один из особенно слякотных мартовских дней, когда вы, обманувшись выглянувшим солнышком, по глупости надеваете под автомобильное пальто только костюм, а на ноги — свои лучшие туфли, вместо высоких ботинок, к “Сервису” подошел молодой человек, из местных, и сделал заказ. — Отлично! — сказал Д.Э. Саммерс, когда заказчик ушел. — Подумай, какая идея: авто напрокат! Этот… — Ну да, — сказал М.Р. Маллоу. — Этот станет первой ласточкой, — решительно сказал Джейк, не слушая компаньона. — Этого следовало ждать. Сэр, я не понимаю, чего вдруг мы впали в панику! — Кто это впал в панику? — Вот я и говорю, никакой паники! Короче говоря, то, что он сказал — наша золотая жила. М.Р. Маллоу усмехнулся. — Поэзия, говоришь? — сказал он, хотя никто не говорил о поэзии. — Ты говоришь, поэзия? Вот, сэр, поэзия: “У меня туговато с деньгами, так что вы постарайтесь, чтобы выглядело, как следует!” Тут тебе и драма, и комедия — р-реализм, леди и джентльмены! Вот это я понимаю, это настоящая жизнь. Он полюбовался пишущей машинкой, сиявшей в солнечном свете. — Романтика нашего времени! То, что невозможно — в любое другое время, кроме нашего. Жаль, конечно, всю эту средневековую роскошь, но факт: времена изменились. Роскошь уходит в прошлое. Еще немного — и дорогих вещей вообще не останется. Дешевые автомобили, которые можно менять, как костюм. Готовая одежда, которую вы покупаете в магазине и надеваете немедленно после покупки. Ты, кстати, заметил, что это уже не спасение для бедных, а почти что мода? Russki ossetr из палтуса вообще скоро будет выпускаться с указанием состава на упаковке, а профессор станет им гордиться, потому что ни одна собака по вкусу не отличит этот ossetr от настоящего. А еще… — Ну, в общем, все то же самое, только быстро и дешево, — заключил Д.Э. — Правда, если хорошо посчитать, а еще лучше — подумать, получается, я бы сказал, дерьмо. — Вот, сэр. Вы правы. При других обстоятельствах я бы сказал… — При других обстоятельствах у нас вообще никогда не было бы автомобиля, — отрезал Джейк. — Зови механика, пусть будет шофером. Костюм возьмем напрокат. Деревенский красавец в леопардовом галстуке сделает нас счастливыми. “Вчера в полдень в Блинвилле, в "церкви Св. Виталия" состоялась свадьба мистера Х.Х. Харви и мисс Д. Грацци. "Энн-Арбор Ивнинг Стар", 21 марта 1910 года Двое джентльменов и детище Форда 22 марта 1910 года — А ты еще говорил, реклама заведению! — М.Р. Маллоу пнул дверь в офис ногой и плюхнулся в свое кресло. — Отличная, сэр, реклама: два авто, застрявшие друг за другом в луже в шести футах от дверей в церковь! Сын похоронного церемониймейстера упал в свое кресло, закрыл лицо ладонями и застонал. — Что мне было делать, ну, что? — Что ты меня все время пилишь? — возмутился компаньон. — Сделали, что могли. Теперь бы понять, как из этого выкрутиться! Дело было вот в чем. Леди, вряд ли кому-нибудь из вас захотелось бы оказаться на месте новобрачной, скучающей, пока присутствующие мужчины выгоняют шофера, который им сразу не понравился, возятся с авто, дают друг другу советы, пока окончательно в них не запутаются, потом бегут за помощью в пожарную часть, а потом ругаются уже все вместе — с механиком, с пожарными, и с вашей маменькой. Джентльмены, вы едва ли были бы счастливы на месте жениха, пятнадцать минут, как ставшего мужем, и вынужденного утешать супругу, одновременно оправдываясь перед тещей и тестем. Да хотя бы и на месте публики, с неловкостью переминающейся в ожидании. Но, в целом, все сошло бы относительно благополучно, если бы спустя несколько часов не пришлось уговаривать рыдающую миссис Харви, только что узнавшую от родственников из Рочестера, что цветочные гирлянды, обвивавшие машину, еще совсем недавно украшали тамошнее кладбище. Это был скандал, выкрутиться из которого не мог ни изобретательный Д.Э. Саммерс, ни дипломатичный М.Р. Маллоу. Компаньоны подумали, подумали, да и махнули рукой: все равно от местных жителей не было пользы. К тому же, не прошло и недели, как положение дел изменилось. Как в точности это произошло, не мог сказать ни Д.Э. Саммерс, ни М.Р. Маллоу, а только машин на дороге становилось с каждым днем все больше, клиенты заглядывали все чаще и очень скоро скандал со свадьбой сделался не более, чем анекдотом, который М.Р. сначала рассказал профессору, а потом записал в свой блокнот. Утренние и вечерние газеты выходили с рекламой "Автомобильного сервиса". Механик не успевал обедать. Телефон в офисе с самого утра раскалялся так, что когда трубку брали в руки, она пахла горячим эбонитом. Словом, дело пошло. 4 мая 1910 года В обед очередной покупатель уехал на своем новом приобретении, эффектно махнув на прощанье рукой в замшевой автомобильной перчатке. Компаньоны переглянулись. — Пижон, — Маллоу сунул руки в карманы. — Выделывается. — Да, — согласился Саммерс, — но это ненадолго. Скоро он вернется. Парсонс и правда вернулся скоро. Он провел на станции около двадцати минут и уехал довольный, унося с собой ящик с инструментами. Из одного кармана его пижонского пиджака торчали запасные свечи. Из второго — указатели поворота, которые приходилось придерживать локтем. Механик уже нес к его автомобилю запасное колесо, буфера и коробку отапливания. — Чуть не забыл, — «спохватился» Саммерс, — подарок фирмы. И вручил покупателю новенький клаксон. — Последняя, усовершенствованная модель, — улыбнулся он. Парсонс пощупал грушу. Раздавшиеся звуки спугнули кошку, переходившую в этот момент дорогу, и автомобиль осчастливленного покупателя с рычанием сорвался с места. Когда он, сияя в лучах полуденного солнца, скрылся за поворотом, компаньоны услышали звуки, напоминавшие кряканье сварливой утки. На сей раз осетительницей была миссис Бауэр — та самая, супруга владельца ювелирного магазина на Ричмонд-стрит. — Задница, а не машина, — небрежно заявила пожилая дама и швырнула перчатки на сиденье. Она была восемнадцатой по счету клиенткой, высказавшей именно такое мнение о “Модели-Т”. — Не огорчайтесь, миссис Бауэр, — быстро сказал Маллоу. — Хотите кофе? Пока варился кофе, Л.Э. Саммерс вносил в дело свою лепту. Дело в том, что он, с легкой руки профессора Найтли и не без участия М.Р. освоившийся в мире классической музыки, целую неделю пел на два голоса "Мяу!", уворачиваясь от летающих предметов и громко оправдываясь: — Это Россини! Как не стыдно так обращаться с творением великого композитора! — Великий композитор, — отвечал на это М.Р., так, чтобы слышала очередь, — пришиб бы тебя собственными штиблетами, если бы ты изводил его этим творением! — Как — Россини? — удивилась миссис Бауэр, услышав эти звуки. — Как — Россини? — удивилась и жена владельца "Кадиллака", до того с противным лицом сидевшая в авто. — Это — Россини? — Россини, — с достоинством отозвался Д.Э. — "Кошачий дуэт"! — Вы, наверное, шутите! — Я никогда не шучу. Приезжайте завтра, я подарю вам ноты. Назавтра мадам осталась дома, зато заехал заправиться ее муж. Ему действительно вручили ноты — Д.Э. Саммерс пожертвовал подарком Люси. Спустя некоторое время после отъезда “Кадиллака” в офисе зазвонил телефон и Д.Э. пометил в записной книжке: "Торговец недвижимостью, "Тремонт-стрит, 12". Торговец недвижимостью отлично пришелся к "директору строительной компании", значившемуся тремя строчками выше, и через неделю компаньоны были званы на банкет по случаю юбилея указанной компании. — Вот уж никогда не предполагал, что можно обратить в деньги то, как мы с тобой валяем дурака, — поражался Д.Э. Саммерс. — А ничего удивительного, — говорил на это М.Р. Маллоу. — Никто же никогда никого не слушает, ни у кого времени нету, все серьезны, как гробы, и друг на друга волком смотрят. Сам диву даюсь, какой ты талантливый балбес! — Вы, сэр, на себя посмотрите! Это не я, между прочим, играл рэгтайм на чужом бампере! А еще совладелец бизнеса! — А это, между прочим, не я изображал Х.Х. Харви перед девчонками, старушками, в закусочной и аптеке! — Ну, сэр, так нечестно. Разве это я виноват в том, что он такой выразительный? — А я, а я… так, там опять кто-то приехал. Тьфу, когда же мы домой попадем! Жители тишайшего на свете Блинвилля, спокойствие которого нарушала до сих пор только доктор Бэнкс, да и то очень умеренно, даже не подозревали, каких змей пригрели на своей груди. К перекрестку на Клиффорд-роуд съезжались все авто, отправлявшиеся в сторону Энн-Арбор, Детройта и Нью-Йорка. Ночи перестали быть спокойными: попробуйте уснуть, когда нет никакой уверенности в том, что вас не разбудят грохотом за две мили, оставив за собой разбуженный курятник, истерически лающих собак и возмущенных соседей. Школьная учительница, мисс Чикеринг, приехала к "Автомобильному сервису" на велосипеде, возлагая на заведение вину за то, что половина мальчишек вечно опаздывает на уроки, а то и вовсе прогуливает. Ее визит окончился тем, что некоторое (правда, очень недолгое) время М.Р. Маллоу постоянно упоминался (в стенах школы и за ее пределами) в качестве примера положительного во всех отношениях джентльмена. Потом мисс Чикеринг стала говорить вещи совершенно противоположные. Мисс Палпит и мисс Грацци одновременно прислали к "Автомобильному сервису” кузенов. После того, как кузены ушли, М.Р. Маллоу купил в аптеке очки с синими стеклами и долго ходил, надвинув на нос шляпу. Мимо заведения повадились под ручку прогуливаться школьницы старших классов, напевая про Джонни О'Коннора, который купил автомобиль. Д.Э. пригрозил компаньону кастрацией, и, хотя тот — честное слово! — и в мыслях не держал ничего такого, занятый одной машинисткой, в Блинвилле уже не осталось ни одного дома, в котором не перемывали бы кости владельцам "Автомобильного сервиса". * * * — Надеюсь, теперь мы долго вас не увидим, — пошутил Джейк. Он небрежно опирался на борт автомобиля миссис Бауэр. — Было бы превосходно! — подхватила та. — Ах, молодой человек, как мне нравится, когда поболтать со мной выходите именно вы! — супруга владельца ювелирного магазина швырнула сумочку на сиденье. — Право, вы с вашим товарищем — лучшая реклама заведению. Не то что эти зафордизированные рожи на "Форд Мотор”! — Именно я? — Д.Э. Саммерс скромно улыбнулся. Миссис Бауэр скорчила гримасу. — Бесстыдник! Флиртовать со старушкой! — Клянусь, больше не повторится! — Нахал! Только попробуйте. Кстати, я очень рассчитываю, что когда я приеду в следующий раз, приятные молодые люди будут продолжать строить мне глазки. В моем возрасте, знаете, это встречается не так часто. Чао! С этими словами ювелирша села в свой авто и укатила. Миссис Бауэр была в своем роде замечательной старушкой: во-первых, у нее был громкий голос и бесцеремонные манеры. Во-вторых, у нее было чувство юмора. А в-третьих, именно на ней упражнялись компаньоны, которым нужно было спасать репутацию детища Форда, чтобы не остаться без клиентов. — Доброе утро, мадам, — вкрадчиво произносил Дюк, стоя утром перед зеркалом с намыленными щеками и подбородком, и брал в руки бритву. — Знаете, голубчик, — возмущался Джейк скрипучим голосом, силясь увидеть себя в зеркале из-за его кудрявой макушки, и вспенивая на щеках экономичное мыло "Колгейт Хэнди Грип", — у меня в моторе что-то все время стучит! — Это сердце, мадам! У вас стучит сердце от мыслей о встрече с нами! — Но подшипники рассыпаются уже в третий раз за месяц! — Это новые, еженедельные подшипники. Сейчас очень модно. Вот вам комплект на три месяца со скидкой! — Кой черт мне этот комплект, все равно менять их буду у вас! — Мы только рады, мадам! — Хотели от меня избавиться, а, мальчики? — Никогда, мадам! Специально купили партию ломающихся подшипников, чтобы вы никуда не делись! — Жулики! — Ах, мадам! Джейк задумчиво провел ладонью по выбритому подбородку. — Вот тебе и ах. Бабуля все равно купила “Паккард”. Вам, сэр, обидно? — Нет, — ответил Дюк, вешая ему на плечо полотенце. — Мне не обидно. Я бы и сам купил “Паккард”, если бы только имел для этого деньги. И мне тем более не обидно, потому что миссис Бауэр все равно ездит к нам заправляться и рекомендует нас всем знакомым. Человек в кирпичном костюме К лету 1911 года в маленьком городе насчитывалась едва ли не дюжина автомобилей. Движение на шоссе увеличилось так, что рев моторов смолкал только к ночи. Скромное предприятие поперло во все стороны, как подошедшее тесто в кухне у мисс Дэрроу. Дела шли прекрасно. По крайней мере, так считали компаньоны. Ну, а все, что не прекрасно, должно было вот-вот таким стать. Д.Э. Саммерс и М.Р. Маллоу носили теперь отличные костюмы, а те части своего гардероба, которые не были отличными, просто-напросто вручили старьевщику. Костюмов было ровно по одному на брата, рубашек — не каких-то, а знаменитых “Эрроу” — ровно по две, и так далее, и тому подобное. Все это были только досадные мелочи. Компаньоны трижды в неделю бывали в Детройте, где беседовали с банковским управляющим, нотариусом, адвокатами Форда, принимали грузовики с топливом и запчастями, разъезжали на автомобиле, иногда застревая в соседнем городе на несколько дней, пили кофе у Бруно, принимали приглашения на обеды к разным полезным людям, вертелись у телефона и не находили ни минуты свободного времени. Небрежная элегантность костюмов двух джентльменов становилась все менее элегантной, все более небрежной и вот уже брюки стало можно снять или надеть, не затрудняясь пуговицами. Выручали только подтяжки, удерживающие положение на должной высоте. — Почему бы вам не взять у кого-нибудь взаймы? — заявила экономка как-то утром. Она как раз подала завтрак. Компаньоны читали утренние новости. — Невозможно, — возразил из-за газеты Д.Э. Саммерс. — Почему это? У вас такие связи! Маллоу перевернул страницу. — Эти связи, мисс Дэрроу, только до тех пор и связи, пока не попросишь взаймы. Социальная разница. Саммерс одернул жилет, прикрывая социальную разницу. — И вообще. По-настоящему богатые люди нарочно позволяют себе подчеркнутую небрежность в костюме. Между прочим, написано в вашем «Лейдиз Хоум Джорнал»! — Сэр! — поразилась мисс Дэрроу. — Вы читаете журналы для дам? — Я живу в свободной стране, что хочу, то и читаю. Экономка метнулась в уборную, откуда почти сразу выбежала, прижимая к плоском бюсту руки, поскольку не смогла прижать ими журнал. Журнала, который всегда лежал в уборной, больше там не было. — Он у нас, — сообщил М.Р. Маллоу. Пришлось мисс Дэрроу бежать в комнату джентльменов. — Кстати, — спросила она, вернувшись, — скоро ли приедет эта госпожа, как ее, Ж.П.? Мистер Саммерс ахнул. — Мисс Дэрроу? — переспросил он, не веря своим ушам. — Но откуда вы…? — О ней спрашивала вчера вечером барышня, за которой ухаживает мистер Маллоу. — Это которая? — поинтересовался Джейк, который не был дома как раз со вчерашнего вечера. М.Р. пощелкал пальцами. — Эта, ну… Да как же? О боги, что же такое. С зеленым бантом! — С зеленым бантом, — подтвердила экономка. — Ах, с зеленым бантом… — пробормотал коммерсант. — А что? — Ничего, сэр. Приготовить комнату? — Для кого? — Для этой мадам, которая должна приехать. — Нет, мисс Дэрроу, не нужно. Почему вы спрашиваете? — Но ведь… Экономка смутилась и забормотала, что ее спрашивала миссис Какери, у которой интересовалась миссис Хаец, а у той, в свою очередь, миссис Шредер и миссис Христодуло, и, словом, почти весь город, и дамы замучили мисс Дэрроу, потому что ведь у них дочери, и… — Я понял, не надо, — отмахнулся Д.Э. Саммерс, и повернулся к компаньону. — Так что вы там ответили насчет мадам Ж.П.? — Ну, я просто ответил, что ты не теряешь надежды. — Правильно. Значит, этой сказал. А Мерси? — Все, как вы распорядились, сэр. — А она что? — Очень страдала. — А ты что? М.Р. Маллоу скромно опустил свои девчачьи ресницы. Он постарался утешить девушку, как мог. — Ну, ладно, — сказал Д.Э. Он уткнулся в газету, но через минуту опять спросил: — Послушай, а Пирл, я хочу сказать, мисс Хайди — она больше обо мне не спрашивала? Маллоу подумал. Изящная Мерси нравилась ему куда больше, чем долговязая мисс Хайди с ее манерой нервно смеяться, как только вы замолкали. Это означало затруднительное положение. Особенно учитывая особу с зеленым бантом. М.Р. опять никак не мог вспомнить, как ее зовут. Барышня с бантом, в свою очередь, пришла в восторг, когда в один прекрасный день, прибыв в "Сервис” в авто с шоффером, увидела там двоих джентльменов. Особенно Д.Э. Саммерса. Тот провел в светской беседе пять минут и удрал. То ли "скорбный труд искупающий” наложил на Д.Э. свой отпечаток, то ли это книги, а может быть, и все вместе, но только все истории Д.Э. с женщинами заканчивались одинаково. "Он странный”, — говорили девушки, и проводили много часов, выспрашивая у М.Р. подробности о компаньоне. "Ай, — бормотал Джейк каждый раз, — ну ее. Ты же знаешь, стоит появиться бабе — тоска смертная”. — Она спрашивала, — ответил Дюк в задумчивости. — Спрашивала, когда твоя свадьба. — Что ответил? — Что скоро, естественно. — Сэр? — ахнула экономка. Д.Э. спрятался за газетой. — Забудьте! — велел он оттуда. — Он всем так говорит. Свадьбы не будет. Никогда. — Но почему, сэр? — вскричала мисс Дэрроу. — Вы ведь так молоды! — Потому что мадам Ж.П. — единственная любовь моей жизни, — отрезал Джейк. Мисс Дэрроу не подозревала о портрете мадам Ж.П. Она стала относиться к Д.Э. с особенным трепетом. Она подарила ему вязаную жилетку и всегда спрашивала, что бы он хотел на завтрак. — Молодой головорез, — бубнил себе под нос Маллоу. — Рыцарь без стыда и совести. Вечно-то его всем жалко. Почему меня никому не жалко? * * * Прошло полтора года. Следует отметить, что дела все это время шли прекрасно. А потом случилось вот что. Доктор Кларенс Бэнкс вернулась из Дрездена в начале октября. Она была на Всемирной Выставке гигиены. Она с удивлением заметила, что лацканы обоих джентльменов украшают металлические бляхи с изображением автомобиля “Форд” и порядковым номером: № 0138 и № 0139. Затем ей в глаза бросилась табличка: “Пожалуйста, не оставляйте служащим чаевых. Их за это уволят!” — Доброе утро, мистер Саммерс, — вежливо сказала доктор. — Доброе утро, мисс Бэнкс, — отозвался тот, сохраняя небрежный вид. — Какие у вас… нововведения. — Бизнес. — Саммерс! — послышалось начальственным тоном. — Опять посторонние разговоры? Из гаража вышел невысокий полный человек в распахнутом пальто кирпичного цвета. Лицо его было похоже на округло-квадратный хлеб "Брэйн" компании "Ральстон Пурина": мягкие, чисто выбритые щеки, тонкая прорезь рта и точки глаз под светлыми бровями. — Саммерс, что за поза у вас! Вы что, в баре? Забыли правила? Впрочем, я не сомневаюсь, что бары вы посещаете. Баста, голубчики! Номер 0139 молча смотрел на него. Маллоу повернулся в его сторону, повисла пауза, и, наконец, Саммерс опустил глаза. — Да, мистер Клей, — тихо сказал он. Тот, кого назвали Клеем, снял шляпу и пригладил редкие темные волосы, хранившие отчетливые следы гребешка. — Какой-то, я не знаю, вертеп! Разговоры, песни, хохот! Сегодня же вечером я напишу подробный отчет в "Форд Мотор"! Механик, любивший порассуждать с ней о теории социализма, тоже молчал. Нам не было больше брезентовой куртки со множеством карманов, а был синий рабочий комбинезон. — Спасибо, мистер Халло, — тоже тихо и вежливо сказала доктор Бэнкс, и ее авто принялся разворачиваться, объезжая очередь автомобилей, выстроившихся на обслуживание. Катастрофа разразилась как раз сегодня. Рано утром к “Сервису” подъехал “Форд”. Из него вылез мягкий, полный человек в кирпичном костюме. В руках у человека был толстый портфель. — Доброе утро, джентльмены, — тонким голосом сказал он. — Веселитесь? Правил для вас уже не существует? Впрочем, ничего странного. Он захлопнул дверцу и повернулся к компаньонам. — Моя фамилия Клей, — сказал человек. — Я директор этой станции. Велосипедный звонок — и из-за поворота вылетел на полной скорости Мики Фрейшнер — внук владельца закусочной. — Шеф! — закричал он изо всех сил. — Сосиски вчерашние, дедушка вам их не советует! Я гамбургские бифштексы взял и мороженого! — Вы к кому обращаетесь, молодой человек? — с интересом спросил директор. — Какая разница! — Мики соскочил с велосипеда. — У меня их двое. Который слышит, тот и молодец. — Шеф! Он прошел мимо директора, собираясь войти в гараж, но его остановили. — У вас один, как вы говорите, шеф, молодой человек, — я, — сообщил приехавший. — Прежде всего, я хотел бы, чтобы ко мне обращались "господин директор", "мистер Клей" или "сэр". То же самое относится ко всем вашим взрослым товарищам — "мистер такой-то" или "сэр", а не так, как приходит вам в голову от избытка чтения бульварных журналов. Затем вам следует забыть о привычке кричать, как будто вы сели на канцелярскую кнопку, и, наконец: где ваша рабочая одежда? Тут директор повернулся и пошел смотреть гараж. Начал он с офиса. — Помещение мне нравится, — произнес он, ощупав ближайшее кресло. — Что ж, здесь будет мой кабинет. Отличный просторный стол. Почему на вас нет значков корпорации? Забыли предписания? — Ну, если не считать того, что это предписание номер сорок один — "Требования к рабочим", а не тридцать — "Требования к партнерам компании", все в порядке, — спокойно сказал Саммерс, и небрежно добавил. — Мы с компаньоном держим по двадцать процентов. — Это не помешает вас уволить, — ответил ему Клей. — И я сделаю это немедленно, если вы сию же минуту не приведете себя и свой персонал в надлежащий вид! Через десять минут двоих джентльменов больше не было. Джентльмены не носят на груди блях с порядковыми номерами, а в карманах — идентификационных билетов, в которых указано, во сколько номер такой-то прибыл на работу, сколько часов провел на рабочем месте, сколько раз навещал отхожее место и какие именно нарекания имел от начальства. Джентльмену нельзя запретить опираться о что бы то ни было, смеяться и петь. — Что это? — еле выговорил номер 0138 шепотом, когда компаньоны, наконец, остались одни. — Что это было? — Это Форд, — медленно произнес номер 0139, стоя с опущенными руками. — Шестьдесят процентов. 0138 схватился за свои кудри, но было поздно. Они вошли в кабинет. Они ничего не говорили. Что можно было сказать, если и так понятно, что мистер Форд решил позаботиться о заведении, которое стало приносить прибыль? — Что за ерунда, — 0139 хлопнул по карманам, но вспомнил, что час назад директор предъявил ему подписанную собственной же рукой 0139 бумагу, обязывающую не курить, — должен же быть какой-то способ! — Ну, какой способ, какой? Лавочка практически его. Он может делать, что хочет, — голос 0138 нервно звенел. — Но как же? — 0139 аж задыхался. — Делать-то теперь что? Директорские шаги звучали так, как будто он опечатывал помещение. — Займите свое рабочее место, — мягкий, как сосиска палец, указал на дверь дальней комнаты. — Оно будет располагаться здесь. И позаботьтесь о том, чтобы оно было оборудовано согласно предписаниям. Затем мне нужна статистика за все прошедшее время. Где ваш журнал рекордов? Почему на стене не вывешены сегодняшние записи? Ничего удивительного, что у вас плохие показатели! Директор вышел во двор. Компаньоны последовали за ним. От бьющего в глаза солнца лицо мистера Клея выглядело растерянным и беззащитным. — Что я могу сказать? — директор пригладил волосы. — Даю вам двадцать четыре часа на то, чтобы у меня в руках были все необходимые бумаги. * * * Наутро Д.Э. Саммерс на работу не поехал. Доктор Бэнкс закончила осмотр пациента — явно не горевшего желанием ее увидеть. — Мисс Дэрроу, я должна вам сказать, что мистер Саммерс, к сожалению, симулянт. Экономка в ужасе прижала руки к фартуку. — Но ему же так плохо! Он едва в обморок не упал! Прямо на лестнице! — Верно, — кивнула доктор. — У него дрожат руки, сердцебиение, пульс учащен, температура очень низкая. Горло и легкие чистые, ни налета во рту, ни высыпаний на коже, ничего не болит и вообще "все прекрасно, спасибо, ничего не нужно". Ну, мистер Саммерс, будете запираться? Коммерсант усмехнулся. — А вы ждете, что я буду оправдываться? — Вот, — доктор достала из пузырька две пилюли и налила из графина стакан воды, — примите тонизирующее. После этого возьмите себя в руки и возвращайтесь к работе. Ничего по-настоящему страшного не случилось, просто вам не нравится, когда вами командуют. Ей не ответили. — Даже, если вы избавитесь от этого человека, — продолжала доктор Бэнкс, — Форд пришлет другого директора. Опустевший стакан стукнул о туалетный столик. Ответа не последовало. — Скажите, вам не стыдно? — поинтересовалась доктор. — Бросили друга в таких обстоятельствах… — Слушайте, вы, — выговорил коммерсант, — я вас не звал! — Конечно, — согласилась доктор Бэнкс. — Это выглядело бы совершенно неправдоподобно. Она покачала головой. — Устроили спектакль, чтобы не выполнять чужих распоряжений. Не получилось. Кажется, в этот раз придется вам подчиниться. — Холерический тип! — воскликнул, врываясь без стука, Найтли (он приехал вчера ночным поездом, немедленно после того, как ему телефонировали). — Удивительная организация нервной системы! Реакция происходит быстро, бурно и подчиняет себе весь организм! Ага, доктор, я прав? Доктор Бэнкс закрыла саквояж. — Мисс Дэрроу, — сказала она, — вам я посоветую не впадать в панику. Принимая во внимание как характер мистера Саммерса, так и факт присутствия в доме его друга, мистера Найтли, который, как вам известно, профессор химии. Мистер Найтли, хинин — ваша идея? Вам не приходило в голову, что прием этого лекарства в таком количестве может быть опасен? — Хинин? — удивился профессор. — Причем здесь хинин? — Про хинин, доктор Бэнкс, — отозвался коммерсант, — знает каждый школьник. Профессор химии здесь не нужен. — Хинин — ерунда! — отмахнулся профессор. — Какой еще хинин. Но, Джейк, у меня все-таки есть для вас лекарство. Доктор, уже взявшаяся за дверную ручку, на секунду остановилась. — Поезжайте, — услышала она, — и как следует надеритесь. Саммерс сел в кровати. Репутация Д.Э. Саммерса Д.Э. Саммерс сел в кровати. — Точно, — сказал он. — Мисс Дэрроу! Куда вы подевали мой костюм? — Сэр, — сурово сказала та, — разве можно так делать? Вам ведь могло стать плохо с сердцем! — Мое сердце разбито к чертовой матери. Стоп. Какое сердце? Это вы про хинин, что ли? Даю вам честное слово, что не принимал никакого хинина. — А что же вы принимали? — Ничего. — Но доктор Бэнкс… — Вашей доктору Бэнкс только коров лечить. — Не говорите так. Она очень… — Ну ладно, она все равно дала мне тонизирующее. Мне лучше. Спасибо ей на этом, и куда вы все-таки подевали мой костюм? — Нет, сэр, я вас никуда не пущу. — Мисс Дэрроу, если вы не выпустите меня в дверь, я вылезу в окно. — Я сейчас вызову "Скорую помощь”. — Не надо, я пошутил. — Вам нельзя вставать. — Мне необходимо это сделать. — Сэр! — Мисс Дэрроу! — Потрогайте его лоб, мадам, — сказал Найтли. — Вы увидите, что он в полном порядке. Удивительно, что эта юная особа так резко… — Она терпеть меня не может, — фыркнул Саммерс. — У нас это взаимно. Мисс Дэрроу запуталась окончательно. — Сэр! — вскричала она. — Так вы симулянт или нет? — Да! — решительно подтвердил Д.Э. Саммерс. — Он симулянт! — подтвердил профессор. — Фу, как некрасиво. — Ужасно. Я больше не буду, мисс Дэрроу, миленькая! А теперь дайте же мне возможность исправить дело! — Но неужели вы собрались, — экономка чуть не плакала, — напиться? — Это только так говорят, мисс Дэрроу, не бойтесь. Теперь вот что. Кто бы что у вас ни спросил — вы ничего не знаете. Мы не знаем, что могут предпринять люди Форда. Маллоу я скажу сам. Экономка полезла в шкаф. — Вы бы себя слышали, сэр! — оправдывалась она оттуда. — У вас был такой страшный бред! Вы рассказывали о себе такие вещи! Никогда больше так не делайте. Не будете? Саммерс в ужасе вспомнил, что чувствовал себя так паршиво и таким несчастным, что действительно пытался сказать экономке правду о том, кто он, что он и откуда. Из всего этого бессвязного потока чепухи бедная мисс Дэрроу поняла только про покойников, с которыми Д.Э. частенько имел дело в детстве. — Не буду, — сказал он. — Не буду, мисс Дэрроу. — Бодаться с Фордом — безнадежное дело, — тихо продолжал Найтли. — Двенадцать миллионов, мой мальчик. То же самое, что голыми руками драться с паровозом Тихоокеанской железнодорожной компании. Я провел анализ. Лак, который, с позволения сказать, разработала "Форд Мотор" — мой лак. Генри Форд — вор. Д.Э. молча смотрел в расстроенное лицо профессора. — Почему вы не сказали об этом вчера? — Вы стали бы горячиться, — пробормотал Найтли. — Зачем? Напиться — лучшее, что вы можете сделать. С удовольствием составлю вам компанию. Если, разумеется, вы не против. Д.Э. лихорадочно одевался. — Не против, — сказал он. — Более, чем не против. Надо было подумать об этом сразу. Профессор, помните, помните, вы показали мне тот бар в Детройте? — Это который, мой мальчик? Мы с вами обошли, гм, довольно много заведений подобного рода. — Тот, — Саммерс щелкнул помочами и схватил пиджак, — во дворе, под аркой, между аптекой и магазином “Пять и десять”. Недалеко от Бобьен-стрит. Едемте скорее. — Подождите, но… — Найтли смущенно поправил монокль. — Вы хотите сказать: прямо сейчас? * * * Два письменных прибора. Два пресс-папье. "Ремингтон". 0138 вышел из бывшего своего кабинета, прижимая подбородком стопку бумаг. Сзади со стуком распахнулась дверь. 0138 вздрогнул, и из середины пачки рассыпались сигаретные карточки. Как назло, с раздевающимися девочками. Когда он нагнулся, бумаги разъехались и на пол шлепнулась пачка иллюстрированных журналов. За журналами вывалилась пепельница. За пазухой отчетливо звякнули спрятанные рюмки. Директор, стоявший тут же, полюбовался на это зрелище и вошел в офис. В свой офис. — Что это? — послышался его голос. — Почему здесь плитка? Готовите? Я полагаю, можно не интересоваться, помните ли вы, что принимать пищу на рабочем месте запрещено! Не успел 0138 что-либо ответить, как Клей сделал новое открытие: — О, а вот это достойно фотографии! Чтобы мистер Форд получил полное представление, о том, как у вас ведутся дела! Кофейная машина Нейпера, господа, не угодно ли? 0138 торопливо сунул вещи на полку чулана, захлопнул дверь и бросился спасать аппарат. Вернувшись, он спрятал его в чулан, находившийся между кабинетами, и сел на табурет: на сочинение рекордов за год ушла вся ночь, а компаньоны не дошли еще даже до середины. К обеду директор издал удовлетворенный вздох, вытер лоб и обозрел результаты собственного труда: он вбил в стену гвоздь. На гвозде красовалась табличка: “Не оставляйте служащим чаевых, их за это уволят!”. Клей не замечал взглядов механика, который вместе с чаевыми (очень неплохими чаевыми, которые оставляли ему акулы капитала) потерял также возможность присесть, пообедать на рабочем месте, и поговорить. — Однако, у вас здесь красиво! — директор задрал голову и залюбовался багряными верхушками дубов с последней листвой. — И так недорого получилось! Он с удовольствием прошелся вокруг. От него пахло помадой для волос и лимонадным одеколоном. — Всегда мечтал иметь домик с садиком. Знаете, я ведь очень люблю возиться в саду. Никакого сравнения с городом. Такой покой, такая тишина! А какие здесь озера — так бы всю жизнь и прожил! Дальше было про то, что и жена в восторге, и дочек — их у директора оказалось две, пяти и двенадцати лет, — вчера еле уложили, так дети радовались. Директор продолжал распинаться, а 0138, зафордизировавшийся до самого позвоночного столба, продолжал работу. — Я ведь делаю все это не со зла, вы поймите! — тон Клея звучал дружески. — Вы молоды, дела вести еще не умеете, у вас все впереди. 0138 молча писал рекорды. Д.Э. явился только на следующий день к обеду — бледный, помятый, с красными глазами и в перекошенном галстуке. — Вот уж не ожидал от вас, — усмехнулся 0138. Саммерс промычал невнятно и прошел в гараж. Там он нагнулся над умывальником и вылил себе на голову кувшин холодной воды. — Гони в аптеку, — он осторожно вытирал мокрые волосы вафельным полотенцем, — спроси что-нибудь от головы. — Дуй домой, пока эта сволочь не видит, — отозвался Маллоу, — спросишь от головы у мисс Дэрроу. И сожри обед. Полностью. Первое, второе и третье. — Я же не могу! — ужаснулся Джейк. — Даже думать о еде не могу! — А я, между прочим, не спрашиваю. Все, шевелись. Он отвернулся, но Саммерс поймал компаньона за рукав. — Слушай, я обошел все бары вокруг "Форд Мотор”. На Клея ничего нет. Но есть немного о Форде. Может быть, это нам пригодится. М.Р. Маллоу подумал. Ехать вместе было нельзя — он знал это. Нервная горячка тоже была настоящей, никакого хинина Джейк даже не видел, трясло его еще с вечера, а признавать нервную горячку он отказывался. Ну, и кому-кому, а уж компаньону было хорошо известно, что для Д.Э. Саммерса собственное дело. "Никто и никогда не будет говорить нам, что делать и чего не делать!” — любил говорить он. Можете себе представить. Но вот чтобы не позвонить, не оставить никакой записки и прошляться сутки, не давая о себе знать — ну, знаете… — Ну, и что это? — не очень охотно спросил М.Р. Маллоу. — Любит птиц. Очень, говорят, любит птиц. Пишет о них книгу. Они там, на заводе, кормят зимой синичек. Маллоу потер веко — у него дергался глаз. Он сунул руки в карманы. — Тьфу, слов нет. Мистер Жиллет в роли мистера Холмса. Иди бумаги писать. Один я, по-твоему, буду это делать? Или… Кирпичный пиджак заслонил квадрат солнечного света. — У вас тут принято являться на работу, когда вздумается? Клей оглядел Джейка. — О, ну, тут, как говорится, без комментариев. Это тоже будет включено в отчет, как и ваше сегодняшнее отсутствие. Предписание вы, конечно, не читали? Ну что же, мне не трудно. Я помню все необходимые инструкции наизусть. В случае, если вы намерены сменить место жительства или куда-либо поехать, пусть даже на пикник или навестить друзей — обязаны сообщить своему начальнику, — Клей дернул ртом. — В противном случае вам откажут от места! * * * Прошло две недели. 14 ноября 1911 года. Школьницы, любившие гулять вокруг "Автомобильного сервиса" исчезли. Больше никто не присылал кузена нанести ущерб внешности М.Р. и не приезжал, чтобы устроить скандал лично. Мисс Чикеринг сначала удивленно оглядывалась, проезжая на своем велосипеде мимо, потом оглядываться перестала. Примчавшаяся из Венеции миссис Бауэр не сказала ничего, только сочувственно похлопала Д.Э. по спине, заставив его улыбнуться сквозь стиснутые зубы. Клиенты быстро привыкли к такому положению дел. Идеальный директор — На него ничего нет, — М.Р. Маллоу в который раз потер веко: теперь у него дергались оба глаза. — Мы с тобой обошли все. Все бары, все увеселительные заведения. Обшарили бордели и вытерли штанами столы во всех бильярдных. Обшаркали дорожки во всех кегельбанах. Мы не спим уже четвертые сутки — и мне дурно делается, когда я думаю, что все это узнает Форд. Клей не пьет, не курит, не играет, не ходит по девочкам и посещает только вечеринки компании, где танцует деревенские танцы. Джейк, это фанатик. Разговор происходил в библиотеке "Мигли". Часы только что пробили шесть утра. Д.Э. Саммерс смотрел в стол. Волосы над его лбом были взъерошены. По лицу можно было подумать, что он тяжело болен. — Политические воззрения, порочащие связи? — пробормотал он упрямо. Компаньон покачал головой. — Всех, кто мог бы не понравится Форду, Клей отсек без разговоров. Ничего. — Может, он еврей? — продолжал упорствовать Д.Э. — Форд ведь… — Нет. — Но, может, игра на бирже? — Нет. — Ты уверен, что все? — В Блинвилле не осталось ни одного человека, кто знал бы хоть что-то, и у которого бы мы не выспрашивали, не вытаскивали и не вынюхивали. Д.Э. протер глаза и помешал в чашке холодный кофе. — Ладно. Но если не девочки, так, может, мальчики? — Думал об этом, — мрачно ответил Дюк. — Если даже да, все равно никто не может сказать ничего определенного. — Может, социалист? Втихаря? Никаких собраний не посещает, но в душе сочувствует? — Он гораздо хуже, — Маллоу был бледен, как известь, краснели только глаза. — Идеальный исполнитель. Любит порядок, жену и двух дочек. Обожает возиться в саду. — Знаю, — Джейк закрыл лицо руками и сквозь сложенные ладони простонал: — Знаю! Прекрасный семьянин, чтоб ему ни дна, ни покрышки! — Ни одна старая ведьма в этом городе не скажет о нем плохого слова, — продолжал Маллоу. Внезапно он вскочил и в бешенстве ударил кулаком по столу. — Ни одной зацепки! И когда он увидит наши рожи сегодня, завтра, может быть, Форд выкинет нас из нашей же богадельни! В библиотеке не было слышно ни звука. Только размеренно щелкал маятник стенных часов. М.Р. упал в кресло. Он уже почти задремал, сидя, но тут услышал тихий стук в дверь. — Простите, джентльмены, — из-под халата мисс Дэрроу торчала ночная рубашка, — вы так поздно вернулись… Мне удалось собрать некоторые сведения о мистере Форде. Взгляните. Она положила на стол газету. — Что там? — пробормотал Джейк. — Опять интервью? "Разумное использование того, что мы имеем… Экономия… Генри Форд настаивает на том, что потребление мяса должно быть прекращено в пользу соевой муки…” Мисс Дэрроу, зачем это? Лицо экономки сделалось торжествующим. Она полезла в карман халата и извлекала несколько исписанных листков. — Вот, сэр. Это слово в слово то, что рассказал мистер Хаец миссис Хаец. — Кто же рассказал об этом мистеру Хаецу? — мрачно поинтересовался Дюк. — "Детройт Ньюз” или "Энн-Арбор Ивнинг Стар”? — Мистеру Хаецу никто об этом не рассказывал, — с достоинством ответила экономка. — Это было у них в доме. Почерк мисс Дэрроу представлял из себя каракули самого извилистого свойства. Но М.Р. Маллоу читал и читал. Скоро он услышал посторонние звуки — это компаньон, читавший из-за его плеча, выстукивал рэгтайм пальцами. Наконец, Д.Э. закончил. Он хлопнул по столу ладонью. — Блестящая работа, мисс Дэрроу! — сказали двое джентльменов. Прочее было делом техники. Оспа смертельна Второго ноября, к полудню, когда доктор приехала заправиться, она вдруг услышала "Кошачий дуэт", соло, в исполнении Д.Э. Саммерса. На коммерсанте была рубашка с закатанными рукавами. В руках метла. Он мел гараж. Из гаража слышался смех Маллоу и голос механика: тот недоверчиво о чем-то расспрашивал. — Доброе утро, доктор, — солнечно улыбнулся Саммерс и рявкнул в глубину: — Мики! — Здесь, шеф! — выскочил внук Фрейшнера. Вместо синего рабочего комбинезона на нем был жилет с цепочкой и галстук. На толстых щеках — мазут. — Красавец, — сказал коммерсант, — залей-ка доктору бак. Когда закончишь, свари нам кофе. И смотри, испортишь аппарат — убью. Приехала на своем кремовом "паккарде" миссис Бауэр. "Паккард” был ее последним увлечением. Огляделась, щуря близорукие глаза, и вышла из машины. — Отличная погода, Джейк! — окликнула она. — Отличная, миссис Бауэр! — подтвердил тот. — Куда вы подевали свое начальство? — Оно перед вами! Миссис Бауэр раскрыла объятия. — Другое дело! Молодец, мальчик. Ну, дайте, я вас поцелую! Саммерс с улыбкой наклонил голову. Когда он выпрямился, на щеке обнаружился след от красной помады. Старая дама рассмеялась, вынула из сумочки платок и фамильярно вытерла щеку коммерсанта. Рассмеялся и М.Р. Маллоу — он нес мимо картонную коробку. Судя по тому, с каким лицом он швырнул ее на заднее сиденье авто, содержимое этой коробки держать здесь не желали. Доктор Бэнкс в задумчивости оглядела длинную очередь машин, постояла немного, касаясь губ кончиками пальцев, затем решительно направилась к Маллоу. — Мистер Маллоу, — впервые ее голос не звучал вполне уверенно, — у меня будет к вам просьба. Доктор отвела его в сторонку и объяснила, что ей нужно. — Никаких проблем, — сказал Дюк этой особе. На следующий день на стене станции, между безменами с газолином, появился простой белый щит: Оспа смертельна. Она очень заразна. Не заболейте! Станция вакцинации оспы… Указатель вел к дому доктора Бэнкс. Когда Д.Э. Саммерс увидел щит, он потерял дар речи. — А? — спросил Дюк, все еще стоя на лестнице. — Распоряжение инспектора здоровья. И потом, ей-то мы отказать не можем? Д.Э. Саммерс медленно приходил в себя. — А, — он покивал. — Ну да, ну да… * * * — Так устроит? — спросил Дюк у доктора, когда она появилась на следующий день. — Да, большое спасибо, — отозвалась та. — Хорошо, джентльмены. Предлагаю оставить теорию и перейти к практике. — Да я, собственно, уже привит, — смутился М.Р. На него внимательно посмотрели. — Еще во Франции. Мне было двенадцать. Доктор Бэнкс молчала. — Если вы не верите, — сказал М.Р. Маллоу, — я могу предоставить доказательства. — Да, — кивнула она. — Да, пожалуйста. М.Р. улыбнулся, снял пиджак, закатал рукав рубашки и продемонстрировал два маленьких белых шрама на левом предплечье. — А вы, мистер Саммерс? Д.Э. не смотрел ни на компаньона, ни на доктора. Он сделался бледен. — Я… — произнес он, и запнулся. — Мистер Саммерс? — повторила доктор. — Что вы? — Ничего. — Так отвечайте. — Я… — выдавил Д.Э. Саммерс, — я нет. — Э-э-э, — вмешался М.Р. Маллоу, — у нас в офисе вам будет удобно, доктор Бэнкс? Сам он остался снаружи. Насколько он знал своего компаньона, на этот раз его вмешательства не требовалось, но все-таки следовало быть настороже: мало ли, что. Однако, постепенно ему стало казаться, что времени прошло многовато. “Это у меня от нервов”, — подумал М.Р., но все-таки вынул часы. Прошло двадцать минут. Потом пять. Потом еще три. Наконец, доктор Бэнкс покинула станцию. М.Р. вошел в офис. Там пахло нашатырем и вился сигаретный дым. — Ну? — мрачно спросил Джейк. Он был зелен, у него тряслись руки, и он безуспешно пытался сделать вид, что все в порядке. — Ничего, — сказал Дюк, и на всякий случай удрал. Когда спустя некоторое время он пошел посмотреть, чем занят компаньон, он увидел, что простой фанерный щит с рекламой вакцинации — теперь вылитая обложка с журнала“ Черная кошка”. Сбоку нем красовался отпечаток кровавой ладони с потеками. Внизу расположилось огромное, аляповатое черно-сине-фиолетовое Всевидящее Око. — Ик! — ужаснулся М.Р. Маллоу. — Если бы некоторые из нас, — произнес с высоты своего роста Д.Э. Саммерс, — оторвались на минуту от французских журналов, то заметили бы в газетах эмблему Той Самой Международной Гигиенической Выставки в Дрездене, на которой она была. Он подумал. — Впрочем, ты прав. Подпись надо приделать. И он приделал подпись черной краской. — Понял вас, но причем здесь выставка? — запинался Маллоу. — Это же распоряжение городских властей. Д.Э. Саммерс пожал плечами. — Не говорите мне, что на выставке не было про вакцинацию, — изрек он. — А нам нужно придать вес идее. Вес, размах, масштаб! Кем были бы мы без Форда? А? Он хлопнул компаньона по спине. — Сэр, мы не можем оперировать только девой в белом халате! Публике нужны авторитеты! Тайная воина, о которой было известно всему Блинвиллю Через неделю все окрестные детишки играли в Тайное Общество Одноглазого. Обществу противостояла банда Красной Руки. На стенах домов то и дело появлялись новые отпечатки рук, а на булыжной мостовой через каждые сто шагов встречались изображения глаза. Глаз и Рука, сделанные мелом, битым кирпичом, а кое-где даже и чернилами, преследовали граждан. Столбы, стены, тротуарная плитка и деревянный настил на железнодорожной станции — все было разрисовано. Еще через несколько дней Маллоу заметил, как “Форд” доктора подъехал к станции, и, подумав, предпочел ретироваться. — Я прошу вас это убрать, — сказала доктор без предисловий, решительным шагом подойдя к Д.Э. Саммерсу. Д.Э. Саммерс спокойно курил, любуясь проплывающими облаками. Он повернулся в ее сторону. — Что, не идут? — тоже коротко спросил он. — Мистер Саммерс, вы что, не слышите меня? — Вы мне не ответили. Так идут или не идут? — Я совсем не настаивала ни на какой помощи, — тихо и яростно сказала доктор Бэнкс. — И при всей вашей… при всех ваших качествах не считала вас человеком, способным на такой низкий поступок. Немедленно уберите эту мерзость и будем считать разговор оконченным. — Ну, черт возьми, а вы не находите, что моя живопись придает этому царству снов хоть немного колорита? Чем я, в конце концов, хуже импрессионистов! — Делайте, что хотите, только не вмешивайте в ваши авантюры окружающих. Мисс Дэрроу вы уже вмешали. Оставьте в покое меня. — Не могу, дело серьезное. — Именно. И я не позволю превращать его в цирк. Снимите плакат, вам говорят! — Вот еще. Какой же настоящий художник упустит такой шанс начать карьеру! — Прекратите. Снимите плакат. — И не подумаю. — Я сказала, снимите. Д.Э. Саммерс начал вскипать. — Я еще раз вам повторяю, несчастное дитя сухой науки! Посмотрите сюда. Он в бешенстве тряхнул головой в сторону вывески. — Перед вашим плакатом — художественное полотно кисти моего компаньона! Три на пять футов, фанера, масло! Оставим в стороне его художественные достоинства, хватит и того, что оно яркое. Понимаете? Рядом с нашей рекламой эти ваши буквы попросту никто не заметит! — Я прошу вас это убрать! — Слушайте, ну поставьте себя на место пациента! Хотя бы раз в жизни! Да кому вы нужны? Не будете же вы предлагать за вакцинацию денежное вознаграждение! Пока вы не испугаете их как следует, никому и в голову не придет даже сунуться в эту вашу богадельню! — Прекратите валять дурака. Делайте, что вам сказано! Саммерс оглядел ее с ног до головы, потом отвернулся, и, похоже, возвел очи небесам, как он это умеет. Потому что сразу же разразилась сцена, подобной которой, кажется, не видал Блинвилль со дня своего основания, когда французские иезуиты прибыли с миссией на землю индейцев потавотоми и гуронов. — Не сметь! — голос доктора был подобен револьверному выстрелу. — Не сметь позволять себе этот тон, эти гримасы и это ваше кривлянье! Улица мгновенно опустела. Представители Общества и члены банды, с воплями игравшие неподалеку, притихли и куда-то подевались. Несколько посетителей закусочной, приятно беседовавшие на террасе, исчезли внутри. Миссис Какери и миссис Хаксли, шедшие с почты, переглянулись, ускорили шаг и торопливо свернули в переулок, которым никогда не пользовались по причине его грязи. Даже вороны на проводах почтительно смолкли. — Не сметь, — холодно и яростно повторила доктор. “— Сухи ли у меня штаны? — размышлял М.Р. Маллоу, прячась за дверью: ему была дорога жизнь. — Сухи. Однако, ведь черта с два этот засранец уберет теперь плакат.” Кажется, доктор тоже это поняла. Потому что она испепелила Д.Э. взглядом и направилась к своей машине. С этого дня они перестали разговаривать и не выносили никаких упоминаний друг о друге. Дипломатичный М.Р. сберег не только штаны, но и нервы: на рожон не лез. Но вот кто пострадал, так это мисс Дэрроу: она, понимаете ли, хотела, как лучше, вот и сказала доктору, что лично ей плакат очень нравится: такой страшный, что дрожь пробирает. И хотя экономка “Мигли” тут же сделала прививку — для того и в амбулаторию заглядывала, отныне она стала для бывшей приятельницы всего лишь пациенткой. К зиме 1911 года количество вакцинировавшихся жителей Блинвилля достигло примерно половины. Никто так никогда и не узнал, помог ли плакат кисти Д.Э. Саммерса в благом деле вакцинации, или, может быть, наоборот, именно из-за него и струсила вторая половина, но он продолжал висеть на своем месте, придавая колорита жизни горожан. Часть вторая Пациент доктора Бэнкс Первое декабря тысяча девятьсот одиннадцатого года ознаменовалось тем, что к доктору Бэнкс прибежал десятилетний внук Фрейшнера. Без шапки, шарф замотан, как попало, пальто нараспашку. — Мики? — доктор закрыла журнал. — Опять дедушкины эксперименты с патентованными средствами? Я надеюсь, не отравление? Мальчик был толстый, бежать ему пришлось быстро. Прошло некоторое время прежде, чем он отдышался. — Нет, — выговорил он. — То есть, да, дед как раз готовит уксусомед морского лука. Ну, я вам скажу, и воняет! Tinctura catechu! Бабушка даже к соседке… но только это потом. Там… ой, доктор, поедьте прямо сейчас к нам на станцию! Доктор Бэнкс молча смотрела на него. — Мистер Маллоу, — продолжал Мики, — умотал по делам, а тут, понимаете, этот примчался. Машину вбок ведет, я думал, он на борт принял, только он ведь, доктор Бэнкс, никогда так не надирается, да его еще и поди напои, он же здоровый какой! — Глупости, — отрезала доктор. — Нет, — Мики помотал головой, — я говорю, машину вбок ведет, там кусты и сейчас помятые, из машины еле вылез, качка — от борта до борта! Я хотел сказать, что же вы, шеф, набрались-то так, а у него такая качка, что… ну, я ему ведро принес. А он… Доктор Бэнкс вздохнула. — Ну, Мики, — сказала она, — ты же взрослый мальчик. Понимаешь, что скоро Рождество. Мистеру Саммерсу, вероятно, стало плохо от того, что чуть ранее было слишком хорошо. — Да ну, нет же, доктор Бэнкс! Что я, слепой, что ли! Ему правда плохо! — С его образом жизни подобное неизбежно. Я понимаю, что он тебе симпатичен, но… — Да послушайте же меня! — Мики чуть не плакал. — Вылезает это он из машины, сам скрюченный, пальто грязное, как будто его по земле валяли. Я смотрю: а у него рот открыт и челюсть набекрень! Дверь офиса компаньонов была брошена нараспашку. — Ой, никого, — мальчик захлопнул дверь и тут же распахнул следующую. Тоже брошенную незапертой. — Где мистер Халло, Мики? С ним, надеюсь, ничего не случилось? — У дедушки, наверное. Обсуждают теорию Маркса. Вы эту дверь не трогайте. Это как раз его кладовка. Туда не то, что шеф, кошка не… В подтверждение его слов на ноги доктору вывалился рулон ржавой проволочной сетки, которая немедленно развернулась, запачкав ей пальто и перевернув ящик с инструментами. Ящик, в свою очередь, задел другой ящик, тот — соседний, и на пол вывалилось невероятное количество хлама. — Эх, tinctura catechu, я же говорил! — Мики отряхивал ее пальто брезентовой рукавицей. — Мистер Халло сто раз говорил, чтобы кладовку без него не трогали. Он один умеет открывать ее, как надо. Рукавица, которой он отряхивал доктора, оказалась грязной, и доктор подумала, что чистку пальто следует включить в счет мистеру Саммерсу, что бы там с ним ни произошло. — Почему ты все время говоришь “tinctura catechu”? — поинтересовалась она. — Причем тут угольный раствор? — А вы разве не знаете? — изумился мальчик. — Гм, — ответила на это доктор. — Ну хорошо. Вот что, Мики. Не произноси больше этого выражения. — Ого, так страшно? — Нет. Наоборот. Tinctura catechu — это просто угольный раствор, и ничего более. — Вот и у деда в книге так написано: “Этот раствор есть не что иное как Tinctura catechu, которой давно, — он несколько смутился, — неприличное название угольного раствора”. Вы что, не знаете? — Гм. Видишь ли, Мики… — Вижу, — грубовато ответил тот. — Дед тоже говорит, что вы еще молодая и вам учиться и учиться. Раз в книге написано — значит, правда! Но вы не бойтесь, я никому не скажу, что вы не знаете. — Хорошо, Мики, — сказала доктор спокойно. — Об этом мы поговорим потом. А сейчас, пожалуйста, или уточни, требуется ли мистеру Саммерсу моя помощь, или не морочь мне голову. — Может, он на двор пошел? Доктор, не отвечая, вышла на улицу. Дощатую дверь уборной она нашла распахнутой. Внутри было пусто. — Доктор Бэнкс! — позвал Мики. Он стоял возле третьей, дальней, двери. Дверь эта была приоткрыта, внутри темно. Можно было рассмотреть только, что кто-то сидит в кресле у письменного стола. Они вошли. Доктор Бэнкс поставила саквояж на стул, сбросила пальто, включила лампу. Поза коммерсанта была неустойчивой, он держался за грудь, уткнувшись подбородком в локти. Доктор Бэнкс тронула его за плечо. — Мистер Саммерс! — позвала она. — Вы меня слышите? Лицо его было так испачкано грязью и кровью, что не представлялось возможным сразу понять, где же именно оно разбито. Пациент моргал, щурился, как если бы плохо ее видел, и закрывался ладонью. — Ну-ну, спокойнее, — доктор убрала его руку. — Я должна посмотреть. Со спинки стула свалился кирпичного цвета пиджак. Пиджак принадлежал Клею. — Ох, вот это пылища! — Мики отряхнул пиджак и бросил в сторону вешалки. Судя по раздавшемуся звуку, именно там находилось ведро, о котором мальчик говорил раньше. Со стены щурился умными глазами портрет Форда. Пыль покрывала и стол, и пишущую машинку, и бумаги, лежащие что-то уж слишком аккуратными стопками, и письменный прибор, и телефонный аппарат. На полу валялось пальто. — Tinctura catechu! — слышалось из угла. — Хорошо, что у шефа челюсть набекрень, а то были бы тут громы и молнии… Простите, мистер Саммерс! Честное слово, все уберу! Саммерс попробовал посмотреть на своего подручного, но доктор аккуратно отвернула лицо коммерсанта в другую сторону. — Замолчи, пожалуйста, — сказала она Мики, не прекращая осмотра. — Иначе громы и молнии обеспечены тебе с моей стороны, можешь мне поверить. Саммерс попытался отвернуться, едва при этом не свалился с кресла и был вынужден оставаться на краю с задранной головой. — Мики, — прозвучал в тишине голос доктора, — подай мне, пожалуйста, карандаш. — Мисс Бэнкс, а вы его попросите, чтобы мне не попало за музей? Они за него знаете, как трясутся! Доктор не обратила на эти слова никакого внимания. Она взяла карандаш и велела пациенту следить за его движениями. Потом — встать и прикоснуться кончиками пальцев к губам, ко лбу и кончику носа. После чего позволила снова сесть. — Побудь с ним, — это был, как всегда, негромкий, вежливый приказ. — Мне нужно подогнать машину. — Он же до машины не дойдет, свалится! Он же на ногах не стоит! Мисс Бэнкс, и про музей никому не говорите! Они мне платят немножко, чтобы я присматривал, а тут такое дело! — Он дойдет. Мне нужно чистое полотенце. Маллоу вернулся поздно… — Дальше, — рассказывал Мики, — она руки помыла, засадила ему (он со вкусом изобразил впрыскивание) укол, подогнала авто — ну, чтобы с ним не разворачиваться-то, ему же так плохо было, что он весь офис загадил, вот я и… Музей выглядел уже достаточно убранным, чтобы не тратить время на нагоняй мальчишке. — Засадила? — переспросил внимательно слушавший Маллоу. Он сидел на столе прямо в пальто. — Ну да. Потом… — Подожди. А он что? — Ну, а что он? Он ничего. М.Р. ослабил под шарфом узел галстука. — Ну-ну, и что? — Потом она берет и делает так, — Мики выставил вперед большие пальцы обеих рук, — наматывает на руки полотенце, откройте, говорит, рот так широко, как только можете, а потом — раз! Он сделал руками резкое движение вниз и назад. Маллоу вздрогнул. — …как будто комод закрыла, — пояснил Мики. — И все. — Что — все? — Ну, все, щелкнуло, челюсть на место встала. А мистеру Саммерсу хоть бы хны — такой стал спокойный да разговорчивый. До машины дошел, сел, как миленький. Стишки неприличные докторше читал. Если, мол, девчонка целоваться не дает, поцелуй ее мамашу, покажи, как ты это умеешь. Загадку про какашки ей обещал. Мистер Маллоу, а вы тоже знаете эту загадку? А мне? Я тоже хочу! Ответить ему было уже некому. Амбулатория доктора Бэнкс В холле на первом этаже пахло карболкой, старой мебелью и лекарствами. — Если верить его словам, автомобиль съехал в канаву из-за гололеда, — сказала доктор Бэнкс из приемной. Маллоу сунулся через порог. — Вы хотите сказать, что не верите? Но ему не ответили. Приемная была небольшой и имела еще две двери, за одной из которых и скрылась сейчас доктор. Судя по звукам, там открыли кран. Затем звуки прекратились. Маллоу мял в руках кепи. — Значит, дела у него серьезно? Доктор Бэнкс закрыла за собой дверь. — Да, довольно серьезно, — подтвердила она. — То есть? Что это значит? — Это значит, что он затрудняется управлять своими движениями, — спокойно ответила доктор, — изображение видит двоящимся, и он несколько часов находился в не особенно ясном сознании. Ретроградная амнезия. — А что это? * * * — Хорошо. Сколько вам лет? Продолжительное молчание. — Не можете ответить? — Могу. — Отвечайте. Пациент поколебался. — Тринадцать. Пауза. Она медленно покачала головой. — Семна… — пациент умолк, поняв, что снова сказал глупость. — Тридцать? Он посмотрел на доктора. Доктор с сомнением оглядела пациента. — Уверены? Последовал тяжелый вздох. — Тогда…? Не нужно волноваться. Просто попытайтесь вспомнить. Пауза. — Не знаю. — Действительно? Этого еще недоставало. Ей встречались пациенты, не имеющие представления о своем возрасте. Как правило, это были люди, никогда не выезжавшие из страны и не имевшие поэтому даже документов. Если этот человек в самом деле не знает своего возраста, выяснить, так ли это, или же он просто не помнит, а значит, и определить степень повреждений может оказаться затруднительно. Впрочем, следовало попытаться исключить такой осложняющий дело факт. Она терпеливо ждала. — Нет. Не могу вспомнить, — признался пациент. — Тем не менее, вспомнить придется. Ну, попробуйте еще раз. * * * М.Р. выдохнул. — Ох, — сказал он, смеясь, — это у него нервы. Помните вакцинацию? Ответа на его слова не последовало. — Мне как-то пришлось тащить его к врачу, — продолжал Маллоу, — у него ухо болело — не поверите, собственную фамилию забыл! Но доктор даже не улыбнулась. — К сожалению, вы ошибаетесь. Ваш друг немного запутался в простых вещах. — Каких вещах? — Некоторых вещах, в которых трудно запутаться. — О Господи. Что он вам сказал? — Это неважно. — Что значит, неважно, я должен знать! — Он сказал, что его зовут Джулия. — Так, понятно. Ну, а как он, вспомнил? — Полагаю, что да. Он в конце концов верно назвал имя, и, думаю, возраст тоже. Ему ведь двадцать один? Маллоу ответил утвердительно. — Но… — запнулся он. — Как бы покороче. Не подумайте ничего такого. Мы с ним одно время работали в газете. Джулия Дей — псевдоним. Но доктор не ответила. Она убрала в шкаф оторванную половину простыни, лежавшую почему-то на столе, сунула в карман халата фонендоскоп и направилась ко второй двери. М.Р. постоял, не зная, куда девать руки, и отправился следом. За дверью находилось нечто вроде операционной. Запах карболки мешался с запахом камфары. На металлическом столе у стены выпускал струйки пара стерилизатор. Доктор повернула вентиль, накрыла колпаком спиртовку, открыла крышку. — Помимо упомянутых травм имеются довольно значительные кровоподтеки, — сказала она сквозь пар. Пинцетом извлекла шприц, несколько игл, разложила все это, прикрыла хрустящей от крахмала салфеткой. — Такое впечатление, что в авто находился некий тяжелый тупой предмет, на который мистер Саммерс последовательно упал не менее восьми раз с разных сторон. — Что вы хотите этим сказать? — Я полагаю, вам лучше знать. Воцарилось молчание. Перед глазами Маллоу, как в кинематографе, пробегали эпизоды: Апрель 1910 года Кафе Фрейшнера. У миссис Христодуло — владелицы маленькой, но дорогой гостиницы, истерика. У миссис Палпит — жены лавочника, с двумя девчонками и одним мальчишкой-бездельником, обморок. Ее приводит ее в чувство Фрейшнер. Халло с пеной у рта продолжает объяснять миссис Грацци — одной из самых элегантных дам в городе, матери четырех девчонок на выданье, необходимость отмены роскоши. Май 1910 года Лавка Палпита. Мистер Халло выступает с лекцией об отмене денег. Лекция заканчивается стремительным бегством лектора, за которым гонится лавочник. Август 1910 года Скандал в городе. У миссис Грацци украли сумочку. Пострадавшая фурией несется в кафе, где немедленно объявляет о своих подозрениях: кражу совершил механик. Сюда же врывается взволнованная мисс Дэрроу. Мисс Дэрроу, как всегда, никто не слушает, и М.Р. Маллоу приходится помогать ей в расследовании. Сквозь вопли миссис Грацци они пытаются понять, где именно эта последняя помнит себя с сумочкой в последний раз. Тем временем Д.Э. Саммерс держит оборону в офисе, где заперт для собственной безопасности механик и куда пытаются пробиться муж миссис Грацци, мистер Грацци, акционер небольшой железнодорожной компании, и мистер Палпит, лавочник. Две акулы капитала, большая и малая, почти ломают дверь. Халло кричит из своей комнаты наверху издевательства. Издевательства немало способствуют процессу и, если бы не вовремя прибывшие М.Р. Маллоу с мисс Дэрроу и найденной сумочкой (миссис Грацци забыла ее на столике в холле собственного дома), судьба Д.Э. Саммерса, не говоря уже о механике, могла бы сложиться бы ой как нехорошо. Январь 1911 года Бывший жилец “Мигли”, секретарь страхового общества мистер Мацумага вежливо сообщает, что компания, к сожалению, не сочла возможным выплату компенсации, поскольку считает, что происшедший недавно ночью поджог автомобильной станции (с которым с удивительной быстротой справился мистер Халло) — дело собственных рук двоих джентльменов. Двое джентльменов обсуждают судьбу мистера Халло и приходят к выводу, что бесноватый механик один стоит троих рабочих на жалованьи, вшестеро превышающем его теперешнее. Шансов устроиться на работу у него никаких, поэтому поджигать станцию ему невыгодно. В поджоге обвиняют масляный нагреватель “Натан Дорман”, купленный в гараж из экономии, нагреватель заменяют брауновской печью и вопрос, таким образом, закрыт. Через неделю обнаруживается, что Мики имеет обыкновение курить сигары в шефском кабинете, по вечерам, когда все уходят, и это… Стоп, это уже другая история. Май 1911 года Д.Э. Саммерс, отбывший с утра в Детройт, возвращается на буксире у фургона молочника: кто-то вырыл яму прямо за поворотом у перекрестка, и компаньоны могли поклясться, что еще вчера этой ямы там не было. Октябрь 1911 года Кузнец, приближаясь к “Автомобильному сервису”, неожиданно пускает лошадь галопом, компаньоны отскакивают в сторону, но все равно оказываются с ног до головы забрызганными грязью. Ну, это совсем мелочь. Не стоило даже упоминать. А в газете упоминается: “Экипажная фирма Элькока, Мейн-стрит, 60, Блинвилль, выставлена на продажу”. Объявление это появилось через несколько месяцев после того, как мальчишки Грацци и Христодуло, и еще один местный хлыщ, Хаец, приобрели “Модель-Т”. За ними потянулись остальные. Вскоре экипажи Элькока стояли почти без дела. — Ну, вот, — Маллоу развел руками и умолк. — Есть еще кое-что, — заметила доктор. — Вы забыли о кузнеце. Маллоу даже засмеялся. — Вот уж кто скорее выиграл, чем проиграл! — сказал он. — Ну, то есть, он потерял немножко на подковах. Но только немножко. Лошадей-то сколько угодно: вон, молочник. И зеленщик. И дровяные склады. И… в общем, не стану отнимать у дамы времени. Да и потом: кому-кому, а этому всегда работы хватит. — Вы упустили несколько обстоятельств, — заметила доктор. — Мистер Элькок с кузнецом — кузены. Кроме того, мистер Аджет… — Аптекарь? — Да. Так вот, мистер Аджет приходится зятем мистеру Элькоку. Вы могли обратить на них троих внимание, когда посещали местное питейное заведение, мистер Маллоу. — Да, но, — Маллоу растерялся, — я и был-то там всего дважды, и вообще, там такое столпотворение… — Именно. А знаете, что оно собой представляет? Это, как вы изволили выразиться, столпотворение — владелец магазина седел и упряжи — мистер Элькок был его постоянным клиентом; шорник, у которого последние двадцать лет чинили тормоз и приводные ремни проезжие шофферы, и, кроме того… Доктор наклонила стан, чтобы достать с полки картонную папку. — …и, кроме того, владелец магазинов "Всевозможных резиновых изделий”, который потерял с вашим появлением покупателей резиновых шин. — Ну, знаете, в его заведении предостаточно других товаров. Что касается аптекаря, Аджет мог бы и сам с нами договориться. Мы бы ему еще и скидку на газолин сделали, и сами кое-что купили, и вообще… — Боюсь, что его родственные связи не дали бы ему это сделать, — сухо заметила доктор. — Я бы также заметила, что ваш мистер Халло опять не так давно… Мистер Халло опять выступал с речью. С месяц назад, осенью, когда требовал на рынке раздавать еду бедным. Маллоу вздохнул. — Вот что, доктор, — он потер лоб. — Сейчас не очень хорошее время обсуждать наш персонал. Я хочу знать о своем партнере. — Перелом ребер, — продолжала доктор, одновременно записывая что-то в картонную папку, — произошел в результате двух или трех ударов плашмя другим, удлиненным предметом, расположенным со спины мистера Саммерса. Она выпрямилась. — Одним словом, я предпочла бы оставить его слова без комментариев. Некоторое время Маллоу тоже предпочитал удерживаться от комментариев. — Вы правы, — сказал он, наконец, — нас здесь не любят. Ну, значит, это только начало. Готовьте номер люкс — может понадобиться в любой момент. Доктор покинула операционную и скрылась за ширмой, стоявшей направо от двери. — Это не смешно, — сказала она оттуда. — А я не шучу. Маллоу прикрыл за собой дверь и зашел за ширму. Он увидел, что пол здесь чисто вымыт, что у стены стоит кушетка, на стуле в углу лежит аккуратно свернутая одежда, а под стулом стоят ботинки одиннадцатый номер из магазина Катчински. На пуговицах и с лакированными носами. — Доктор Бэнкс, — взмолился Дюк, — ну, две минуты, ну, пожалуйста! — Простите, мистер Маллоу. В ближайшую неделю это невозможно. — Но, — М.Р. принял из рук доктора вещи компаньона — пальто и низ брюк сырые и грязные, — я же не могу так! Мне необходимо с ним поговорить, хоть раз! Он неловко перехватил туфли, чтобы они не упали, и из карманов Д.Э. посыпалось содержимое. М.Р. заползал по полу: визиточница, записная книжка Джейка, карманный, еще с "Матильды”, нож, (такой же лежал в кармане самого М.Р.), пара мелких монет… Бумажник, чековая книжка, часовая цепочка, на которой, вместе с часами и бензиновой зажигалкой, по-прежнему висел ключ от переносной несгораемой кассы. В карманах пальто лежали перчатки. В общем, на месте было все, включая саму кассу: Маллоу уже видел ее, как всегда, под сиденьем автомобиля. — Пиджак, — сказала доктор, глядя сверху, — испачкан мелом. На брюках тоже стертые следы. Он был в бильярдной. — Да, — пробормотал, выпрямляясь, Маллоу, — Джейк говорил, что играет сегодня вечером. Я собирался составить ему компанию, но, э, немного задержался. Говоря эти слова, он особенно отчетливо чувствовал, как разит от него вином и женскими духами не самого лучшего сорта. — Ну, вот видите, — доктор Бэнкс в буквальном смысле стояла над душой, — никакой особенной необходимости в вашем присутствии нет. Будьте, пожалуйста, осторожны и до свидания. — Э… — Маллоу запнулся (у него до сих пор подкатывало к горлу). — Доктор, можно мне спросить? Зачем были те полпростыни? Это его? Это ведь его, да? — Не кричите. Обычная стягивающая повязка. — Куда же столько повязки! — Ребра. Всего хорошего. — Подождите! — спохватился Дюк. — Револьвер! — Мне пришлось оставить его в вашем “музее”. Он не стрелял. — Почему вы так думаете? — Тут нечего думать, револьвер пахнет маслом. Вряд ли мистер Саммерс в его теперешнем состоянии занимался чисткой. К тому же, остался бы запах пороха. — Ну и ну. Имели дело с оружием? — Это просто логично. В этот момент наверху послышался шум, возня, металлический лязг, что-то катилось по полу, возмущалась миссис Кистенмахер. Маллоу задрал голову: по ступенькам прискакало больничное судно. Там, откуда оно явилось, чавкнула дверь, брякнул накинутый крюк. Доктор постояла, сунув руки в карманы своего накрахмаленного халата. — Хорошо, — сказала она. — Очень недолго. Постарайтесь также объяснить ему, что я не могу отпустить его домой. * * * У няньки было сухое тельце и морщинистое лицо богомола: ее встретили на лестнице. Здесь, на втором этаже размещалось четыре комнаты и кресло в холле. Дальняя комната, за лестницей, скорее всего, принадлежала хозяйке. В ближней, похоже, жила миссис Кистменахер. На кресле лежало вязание. Стекла двух остальных дверей завешивала белая ткань, одна из них была приоткрыта, демонстрируя растерзанную койку в полумраке. И, наконец, оставалась еще одна дверь, тоже запертая, но изнутри. Через верхние стекла был виден зажженный свет. Все трое стояли, сохраняя спокойствие. Прошло несколько минут. — Гм, — сказала доктор Бэнкс, и обе дамы посмотрели на М.Р. Маллоу. Но прежде, чем тот успел что-нибудь сказать по этому поводу, дверь в уборную распахнулась и появился одетый в больничную рубаху Д.Э. Саммерс. Голова у него была обрита. Нижнюю челюсть украшала повязка. Повязка оставляла открытым уши и оканчивалась на темени двумя скрещенными бантиками. Лицо его было лицом убийцы, с боем взятого на месте преступления. — Какой вы мастер эффекта, сэр, — произнес Дюк, — аж сил нет. — Мерси, — мрачно отозвался компаньон. — Я позаимствую ваш фиксатуар? Вам он теперь не нужен, а мой как раз… Сказав эти слова, Маллоу увидел, как поднимается здоровенный кулак компаньона. Костяшки его были смазаны йодом. Но на этот счет М.Р. мог быть спокоен. Джейк шатался так, что пришлось подхватить его под локоть. Он чудом не промахнулся мимо койки, пнул под нее предмет, которым его так безуспешно пытались заставить воспользоваться и медленно опустился на матрас. Повязка Ричардсона-Гриффита — Сказали что-нибудь? — спросил М.Р., стараясь не смотреть ни на брошенные в тазу компрессы, источавшие запах горчицы, ни на резиновые грелки, которые доктор Бэнкс передала вернувшейся няньке, ни на то, как сам молодой головорез шарит руками по одеялам, пытаясь укрыться без помощи дам. — Нет? Что, молча превратили в антрекот? Компаньон посмотрел на него, закрыл, морщась, глаза, и выговорил: — Веришь, даже не поздоровались. Маллоу сел на край койки. — Как нас здесь не любят, а, — сказал он. — Сам-то что? Саммерс бессильно шевельнул рукой. — Сзади. Би… Он запнулся на полуслове, опять закрыл глаза и с минуту лежал молча. — Ну, ясно, что не о погоде беседовали, — усмехнулся Дюк. — Бита, — закончил Джейк. — Бейсбольная бита. Саммерс действительно споткнулся: от удара, который последовал, когда он поставил ногу на последнюю ступеньку подвальной лестницы, чтобы покинуть “Бильярдную Cмита и Холи” на де ла Салль-сквер. Были еще ступеньки, которые он всем телом сосчитал после удара, и чьи-то тяжелые ботинки — патентованные “Бойден Тобогганинг”, обитые по ранту полоской жести с шурупами. — Ясно, — Дюк махнул рукой. — Ну-с, мальчики, как я понимаю, наняты. Джейк молчал. — Ты понял, — он с трудом повернул голову, чтобы видеть лицо компаньона, — ты понял теперь эту штуку про клизмы? И, пока Маллоу лихорадочно соображал, причем здесь клизмы и в своем ли партнер уме, отрывисто сказал: — Я все думал. Зачем. В таком маленьком городе. Столько. Теперь знаю. М.Р. Маллоу, внимательно слушавший всю эту чушь, посмотрел на доктора. — Вы про магазины “Всевозможных резиновых изделий”? — спокойно произнесла та. — Вы правы. Дело в том, что мистер Аджет всю свою жизнь продает резиновые изделия только одной марки, “Симпсонс Аполло”. Он утверждает, что они превосходного качества и настаивает, что товары, имеющие отношение к медицине, следует покупать в аптеке, а не в лавке. Я с ним согласна. А мистер Сайденберг вот уже много лет старается переманить у него покупателей, приобретая новый, необычный ассортимент и — средства ему это позволяют — узурпировать территорию. — Я не свихнулся, — подтвердил Джейк, глядя на нее. — Эта борьба уже лет двадцать — предмет городских шуток, — продолжала доктор, глядя не на него, а на Маллоу. — Боюсь только, что теперь она перестала быть смешной. Вероятнее всего, и эти почтенные господа объединили против вас свои интересы. Город объявил вам войну. Джейк не сводил с доктора взгляда. — Нет, нет, — покачала головой та. Саммерс стиснул край одеяла. — Но почему? Ведь вы сами сказали только что… — Мистер Саммерс, мы уже обсуждали с вами эту тему. Я рада, что ваши дела не так плохо, как могло быть, но, тем не менее, настаиваю. Д.Э. обратил умоляющий взор на компаньона. — Сколько их было? — спросил Маллоу. Джейк показал три пальца. Взгляд его сделался пристальным, и М.Р. наклонился к самой подушке. Разговор велся шепотом, но доктор отчетливо расслышала, как Маллоу спросил: “Что ж ты ляпнул, что ты Джулия?” И испуганный ответ: “Не знаю.” Последовала пауза, потом — едва слышная, неразборчивая перебранка и затем она услышала, как пациент произнес: “…другого врача. Мужчину”. Повисло молчание. — Мисс Бэнкс, — обернулся к ней Маллоу, — вы не могли бы на секундочку оставить нас вдвоем? Мне нужно сказать компаньону кое-что конфиденциально. Одновременно он сделал ей страшные, или, вернее сказать, конфиденциальные глаза, и доктор, поколебавшись, покинула палату. Когда она заглянула снова, пациент лежал с непроницаемым лицом, совершенно молча и, если уместно такое выражение, умиротворенно. Доктор Бэнкс удивилась. — Что вы ему сказали? — спросила она, когда они с Маллоу спустились по лестнице. Маллоу нацепил кепи. Сгреб вещи компаньона. — Сказал, что могу только отвезти его в больницу для бедных. Очень хорошо, очень приятно Доктор вернулась в палату. — Завтра-послезавтра вам станет легче, мистер Саммерс, — сказала она. — Три-четыре недели — не такой большой срок. Сами не заметите, как вернетесь домой. Ни слова в ответ. — Какой вы бываете приятный собеседник! На лице пациента промелькнуло нечто, напоминающее усмешку. Доктор Бэнкс одобрительно улыбнулась. — Ну что же, хорошо. Теперь я намерена командовать, понукать, заставлять вас делать разные гадости и всяческими способами издеваться. Смиритесь. У вас нет другого выхода. Тишина сделалась прямо-таки удручающей. Доктор Бэнкс встала. — Это была шутка, мистер Саммерс. С этими словами она вышла. Тем временем М.Р. Маллоу заперся в комнате. Он наливал себе еще виски. Он был страшно пьян. Если бы кто-нибудь мог выдать ему документ, заверяющий, что в ближайшее время Мармадьюк Реджинальд Маллоу будет всего-навсего избит, М.Р. был бы счастлив. До известной степени. Но такой бумаги никто давать не собирался, а главное, теперь он остался один с ужасными вопросами: что теперь делать и где взять деньги? Рождество обещало быть отвратительным. На следующий день, 2 декабря 1911 года Среда — Мистер Саммерс, — миссис Кистенмахер аккуратно потрясла его за руку, — пора вставать. Коммерсант сонно посмотрел на часы: часы показывали шесть утра. — Подождите, как? Почему? Я… — Ну, теперь вы уже не "ха-ха-ха”, как вчера? — жесткое лицо няньки выражало удовлетворение. — Поднимайтесь, я покажу вам оч-чень интересную вещь. Она откинула одеяло, и коммерсант принялся выбираться из койки. Затем няня сделала знак следовать за собой и направилась к двери. — А куда? — попробовал спросить коммерсант, но ответа не получил. И тут же понял, куда: она открывала дверь в ванную. Там, стоя голым на резиновом коврике, Д.Э. Саммерс принял свою первую на сегодня процедуру: сначала горячий, затем ледяной душ. Это издевательство повторилось с полдюжины раз прежде, чем коммерсант сбился со счета. Наконец, повернули кран и последние ледяные струи с утробным звуком унеслись в трубу. Миссис Кистенмахер накинула ему на плечи простыню, аккуратно в нее завернула. — Очень хорошо, очень приятно! — сказала она. Затем отобрала простыню и взяла со стула ночную рубаху. Саммерс трясся мелкой дрожью, держась к няньке спиной. Надевание длинной, до лодыжек, рубахи с такими же длинными рукавами — тот еще процесс для человека, у которого сломаны три ребра. А когда этот процесс сопровождается обещаниями повторять такое вот удовольствие каждое утро — ваша койка в палате начинает казаться вам тихой гаванью, единственным прибежищем, спасением и, в целом, не такой плохой вещью. Но когда коммерсант, заново перевязанный, вернулся в эту гавань, получил горячий компресс на живот, был тщательно укрыт двумя одеялами и одним пледом, и уже почти устроился так, чтобы хоть немного прийти в себя, в палату вошла доктор Бэнкс. Она поставила на столик эмалированную кювету, сняла с кюветы салфетку и в руках у нее оказался шприц. — Ничего страшного, — предупредила она. — Очень хорошо, очень приятно, — пробормотал коммерсант. — Ну, если вы можете шутить, значит, уже не боитесь. Тут доктор обнаружила, что пациент молча смотрит на нее широко раскрытыми глазами. — Это что такое? — тем же тоном спросила она, хотя прекрасно знала, что именно произошло. — Мистер Саммерс, ай-ай-ай. От этих последних слов мистер Саммерс побледнел так, что доктор достала нашатырь, который заблаговременно положила в карман халата. — Даю вам две минуты, чтобы набраться храбрости, — сказала она. (В точности, как в тот раз, когда ее теперешний пациент потерял сознание во время вакцинации). — Нет, — помедлив, отозвался коммерсант, отодвигая ее руку с нашатырем. — Нет? — Нет-нет. — Ну, прекрасно. Однако, ничего не изменилось: пациент застыл, как будто его парализовало. — Мистер Саммерс. Коммерсант моргнул в знак согласия, но более ничего. — Хорошо, — доктор Бэнкс положила шприц обратно, накрыла салфеткой и сделала вид, что уходит. — Я вернусь через несколько минут. Постарайтесь за это время взять себя в руки. Уходить не понадобилось. Когда процедура была закончена, оставалось последнее: прием лекарств. Но доктор Бэнкс все еще не могла себе позволить себе вздохнуть с облегчением. — Разожмите ладонь, — сказала она вместо того, чтобы, кивнув, скрыться за дверью. Пациент послушно разжал ладонь. — Другую. И этот приказ был выполнен. — Встаньте с кровати. — Вас не поймешь, — пробормотал Саммерс. — То “строгий постельный режим”, то гоняете туда-сюда. — Если я говорю “встаньте”, значит, это необходимо, — отрезала доктор Бэнкс. — Вставайте. — Может, вы сначала скажете, что за необходимость? — Вставайте, не пререкайтесь. — Но зачем? Помедлив немного, Саммерс с трудом поднялся. Все происходящее он ощущал так, словно парит в небе вместе с кроватью, наподобие героя кинематографа и ожидая, что кошмар вот-вот кончится — он проснется в своей постели. Черта с два. Коммерсант вывернул, повинуясь приказу доктора, единственный карман рубахи, затем, опустив руки, наблюдал, как с его постели убрали одеяло, перевернули подушку, сняли простыню, подняли матрас… — Ирен Адлер, — усмехнулся он. — Вам следовало назваться “мисс Холмс”. Доктор Бэнкс ничего не ответила. Она обнаружила в матрасе дырку. Дырка снизу образовалась от того, что кто-то выдернул одну из веревочек, простегивающих матрас, разорвал при этом немного ткань, и спрятал в образовавшемся тайнике горсть ничем не примечательных пилюль в желтоватой сахарной оболочке. Точно такая же оболочка покрывала еще полторы дюжины различных пилюль английской компании “Борроу Велком и Ко”. Восемь штук. Из них одна расколотая, или, что скорее всего, раскушенная на две половины. — Мистер Саммерс, — сказала доктор Бэнкс, выпрямляя свой тонкий, как лезвие ножа, стан, — мне не хотелось бы продолжать нашу вчерашнюю дискуссию. Примите ваше лекарство и больше, пожалуйста, никогда так не делайте. — Я не буду принимать слабительное. Доктор вздернула бровь. — Я так понимаю, вам лучше. Прекрасно. Пейте. "Любопытно, откуда вы знаете, что это слабительное? — подумала она при этом. — Правда, может быть, вам уже приходилось его принимать, но… " Доктор молча смотрела на пациента. Она не привыкла ошибаться. Пациент с усмешкой смотрел на нее. "Я знаю, что это слабительное, доктор Бэнкс, — подумал он. — Я еще и не такое знаю, мисс Адлер". "Не сомневаюсь", — сообщил ее взгляд. "Не сомневаюсь, что вы не сомневаетесь". Доктор подала ему стакан. — Выпили? Пациент кивнул. Доктор Бэнкс так бы и ушла со спокойной совестью, если бы вдруг не решила, что подушка у пациента лежит высоковато. — Так! — сказала она спустя минуту. — Очень смешно, мистер Саммерс. — Сплошное веселье, — подтвердил тот. — Но можно, я все же не буду это принимать? — Нет. И если вы еще раз выкинете нечто подобное, я… Коммерсант прищурился. — Это интересно. Ну, доктор? Мне же ничего нельзя. Что вы со мной сделаете? Оставите без сладкого? Доктор молча наливала воду из графина. — А! — сказал за ее спиной пациент. — Я придумал. Выгоните меня вон. Отличное наказание, честное слово! Доктор Бэнкс неторопливо поставила графин на место и повернулась к нему. — Нет, мистер Саммерс, — сказала она ровным тоном. — Если вы не будете выполнять мои рекомендации, боюсь, ваши четыре недели превратятся в гораздо более долгий срок. 5 декабря 1911 года. Суббота Вечером миссис Кистенмахер заняла пост в холле, на кресле у распахнутой двери в палату. Предстояла ночь: без сна, под бдительным присмотром няньки, без возможности взять книгу или выкурить сигарету, с муками, как лечь, как повернуться, как быть с делами, и где взять денег, с горячей подушкой, холодным одеялом и унылыми больничными запахами. За окном в такт пустому желудку подвывал предпраздничный ветер. Рождество обещало быть отвратительным. Внизу, где ступеньки поворачивали на второй этаж, успокоительно качали маятником стенные часы. Доктор Бэнкс у себя в приемной поставила на стол чашку чая и раскрыла “Медицинский циркуляр”. Она провела прошлую ночь у постели пациента. Она очень устала. С утра, наблюдая за тем, как пациент опять отказывается принимать пищу из рук няни, поймала себя на мысли, что тому пошли уже пятые сутки. Следовало принимать меры, но доктор Бэнкс стояла молча с хладнокровным видом. Три дня назад она сделала няне замечание. “Миссис Кистенмахер, — сказала она тогда, — я прошу вас не нервировать пациента, с которым и так непросто, при помощи угроз. Вы выставляете меня в нелицеприятном виде. Мистеру Саммерсу предписана жидкая диета, ни о какой клизме не может быть речи, и я прошу вас больше так не делать. Кроме того, я запрещаю уговаривать его принимать пищу”. Няня попыталась возразить, и получила ответ: “Поверьте, ни один человек, в действительности ощущающий голод, не откажется от еды.” Доктор Бэнкс не жалела о том, что была резка с няней. Она сожалела, что няня выполнила распоряжение в точности: как обычно. С тех пор она дважды имела разговор с миссис Кистенмахер, которая как раз сегодня объявила, что если мистер Саммерс и дальше намерен вести себя подобным образом, то она будет вынуждена просить рассчета. Началось все, как всегда: пациент отказался от завтрака, потом повторилась история с лекарствами, а чуть погодя — произошло это, когда доктор только что вернулась с визитов, — оказался пойман в ее собственной приемной, у книжного шкафа. Была еще одна улика: не успевшая остыть трубка телефонного аппарата. “— Я ничего не могла с ним поделать!” — в отчаянии твердила миссис Кистенмахер. После того, как удалось вернуть в палату пациента, натыкавшегося на по пути на все предметы, пытаясь, кажется, еще и рассмотреть себя в зеркале, но уверявшего, что ему гораздо, гораздо лучше, выяснилось, что в уборной опять пахнет табаком. В результате обыска у пациента было изъято полкоробки “Блэк энд Уайт”. В прошлый раз коробку спрятали за унитазом, затем — между подушками няниного кресла. На сей раз она нашлась между соседней койкой и стеной. Потом пришлось в одиннадцатый по счету раз объяснять мисс Дэрроу, явившейся со свежим выпуском “Криминальных историй” и половиной еще горячего пирога, что пациенту все еще запрещены такие вещи. Затем, то же самое, той пожилой, дорого одетой даме с прекрасными фарфоровыми зубами и роскошной коробкой конфет для “бедного мальчика”. Потом на огромном “Уайт” прибыла особа в зеленой шляпе. Доктор, выслушавшая поток восклицаний, сказала, что своими частными делами мистер Саммерс займется лично, после выздоровления, и без малейшего раздумья выпроводила особу вон. После нее прибыли еще две, на “Хейнс” пожарной расцветки, с чернокожим шоффером. Девицы со смехом приняли слова о том, что всякие визиты пациенту запрещены, совали деньги, и пришлось молча захлопнуть дверь у них перед носом. И, наконец, вечером доктор держала оборону против Маллоу. Маллоу употребил все свое обаяние, выпрашивая разрешение нести ночную вахту у компаньона. Он моргал длинными ресницами и растерянно улыбался. Он без единого возражения выслушал заслуженную отповедь относительно гостей. Он не возразил ни словом, только слабо оправдывался, утверждая, что рассказал все только одной старой леди. Затем он попытался встать на защиту компаньона. — …Ну, доктор, — говорил он, все еще в надежде на разрешение подняться наверх. — Я бы тоже отказался пользоваться… э-э-э… этой штукой и есть кашку с ложки. — Прекрасно, — доктора Бэнкс сложила руки на накрахмаленной груди, давая понять, что разрешения он не получит. — Но в палате есть умывальник! Ему, видите ли, было необходимо закрыться в ванной, не открывая и не отзываясь! — Ну и что? Что он должен был отвечать на ваш стук? “Да-да?” Когда ваша ванная одновременно и уборная? Помилосердствуйте, доктор, вы же с него даже ночью глаз не спускаете! — “Ну и что?” — ледяным тоном переспросила доктор Бэнкс. — Вы знаете, “что”. — Мисс Бэнкс, даю вам честное слово: в этот раз не я! — Удивительно. Сегодня утром Мики со слезами на глазах клялся мне теми же самыми словами: “В этот раз не я!” Мне кажется, господа, вы плохо договорились. Маллоу покраснел. — Мистер Маллоу, я настоятельно прошу вас больше не передавать вашему другу сигарет. — Не буду больше. Значит, не пустите? — Не пущу. М.Р. вздохнул. — Поеду домой, доктор. Вы ему там передайте, что я зайду завтра. Он остановился. — Или не зайду? Доктор покачала головой. — Придется обождать хотя бы до понедельника. Ему действительно необходим абсолютный покой. С этими словами доктор Бэнкс вернулась в приемную, а через пять минут оттуда вышла: ее срочно вызвали к нотариусу, который, несмотря на неоднократные предупреждения, лечил нервы патентованным электрическим поясом д-ра д’Арсонваля. Нотариуса ударило током в поясницу. Саммерс слышал, как она сказала: “Миссис Кистенмахер, я сама поглажу эти простыни завтра. Пожалуйста, почитайте мистеру Саммерсу что-нибудь успокаивающее.” — Хотел бы я знать, — сказал он себе под нос, — что же считается “успокаивающим” в вашем богоудном заведении? Похоже, решение этого вопроса вызвало у дам некие трудности, потому что никто к нему не входил. Наконец, появилась миссис Кистенмахер. Она несла книгу. — Очень хорошо, очень вкусно! — сообщила она и, прежде, чем Саммерс успел догадаться, к чему такое предисловие, начала: — Тушеная говядина по-флорентийски. — Эй, вы! — закричал коммерсант, приподнимаясь, сколько позволяли стонущие ребра и стараясь заглушить душераздирающие подробности про жареный лук, розмарин и “тушить в горячей духовке до полной мягкости”. — Вы, иезуитка! Вы же сами говорили, что мне волноваться нельзя! Никто не отозвался, зато миссис Кистенмахер с неженской силой заставила его лечь обратно. Хлопнула дверь внизу, послышались звуки мотора и коммерсант остался один на один с тушеными устрицами, жареной куропаткой и генуэзской лапшой. За лапшой последовали печень в шпинатном соусе, которую полагалось подавать с горячим картофельным пюре, квази-черепаха, голуби на тостах и устричные крекеры. Потом — неаполитанский суп, спаржа и “Кокосовые поцелуи”. Потом — “Миндальные бриллианты”, “Перечные орешки” и “Пуговицы холостяка”. За пирожными последовали всевозможные лимонады, крюшоны и кофе. Коммерсант чуть не плакал. После нотариуса доктор Бэнкс потребовалась мистеру Атанасиосу Христодопуло, которому не так давно исполнилось семь месяцев. У него резались зубы, и если ему что-нибудь и угрожало в действительности, то только смерть от чрезмерных забот родственников. Затем пришлось навестить Фрейшнера, страдавшим и слабым сердцем, и печенью, и онемением конечностей, и также целым букетом недомоганий, которые он находил у себя с помощью “Руководства к принятию лекарств” 1872 года и, как ни странно, частенько бывал прав. Плохо было одно: мистер Фрейшнер имел страсть к изготовлению декоктов, бальзамов и микстур. Все рецепты, которые он использовал, отличали три непререкаемых условия: они все были крайне сложны в изготовлении, все дурно пахли и все изготовлялись в огромных количествах. Попытки доктора донести до многочисленных пожилых леди, поклонниц фармацевтического таланта владельца кафе, мысль о бесполезности, а в некоторых случаях даже вреде этих снадобий терпели провал за провалом. Особенным успехом пользовалось “Средство г-жи Стивенс против камня мочевого пузыря”. Фрейшнер изготовлял его из раковин улиток и затем калил на огне, добавляя “достаточное количество мыла”. Кроме того, он задавал множество вопросов. Отвечать на них было необходимо, хотя и не всегда возможно. Что, например, можно сказать, когда у вас спрашивают, где подешевле купить раковин морского яйца? Или просят раскрыть секрет “сложного камфарного втиранья”? Или… словом, мистер Саммерс был до некоторой степени прав, когда назвал ее иезуиткой. Затем один столяр отрубил себе палец. Наконец (была уже глубокая ночь) “Модель Т” получил возможность свернуть к дому. — Что? — коротко спросила доктор, когда миссис Кистенмахер открыла ей дверь. Зубной протез няньки был очень давно и дурно сделан. Это особенно бросалось в глаза, когда она улыбалась. (В особенности с такой неуместной торжественностью, как сейчас). Доктор кивнула и ушла мыть руки. Она собиралась поужинать (горячая овсянка, кофе и хлеб с маслом) прежде, чем провести несколько часов у постели пациента. — … успокойтесь и отдыхайте, — повторяла она. — Каждая ночь, когда вы не спите и мучаетесь тем, на что повлиять не можете, отодвигает ваше выздоровление. Вы меня слышите, мистер Саммерс? Коммерсант лежал, отвернувшись к стене. Он что-то произнес. — Что? — доктор наклонилась к нему. — “Без крайней необходимости”, — повторил он и, морщась, приподнялся. — Понимаете? Я сказал ему: “Если вы сунетесь без крайней необходимости…” — Это подло! — закричал Клей и схватился за волосы. — Аморально! Безнравственно! Голос директора срывался на визг. Саммерс, нависавший над директорским столом, бывшим некогда его собственным, выпрямился. — Да? — спросил он с любопытством ребенка, разбирающего заряженный револьвер, чтобы посмотреть, как он устроен. — Послушайте, — Клей закрыл лицо руками, — я прошу, по-человечески прошу вас: если на "Форд Мотор” узнают про эту невинную шалость, моей жизни конец! Саммерс усмехнулся. — И не говорите. Стоит Форду узнать, как вы, не глядя, швырнули Хаецу пятьдесят долларов за полторы сотни перепелок, как выпускали их, привязанных за ногу, из окна и расстреливали одну за другой практически в упор, и в особенности о том, как потом жарили их во дворе на решетке, похваляясь тем, что никто лучше вас не сумеет вкуснее приготовить мясо — с вами кончено. И это в то время, когда наш дорогой мистер Форд всеми силами ратует за замену мяса соевой мукой? — Неужели у вас хватит совести? — Чего-чего, вы говорите, у меня хватит? — Вы ведь знаете, как Форд поступает с проштрафившимися. Если он меня уволит, никто не рискнет принять меня. Я уже нигде на найду места! Мне придется идти простым рабочим! Саммерс наклонился над самым его ухом. — На десерт, мистер Клей, я расскажу Форду лично, как вы кричали о том, что вот, мол, дело всей вашей жизни. Что родились поваром. Как вы думаете, что он на это скажет? — Вы, — пальцы директора тряслись, как в лихорадке, — вы не скажете ему этого! — Как это не скажем? Еще как скажем. Это ведь правда, а, мистер Клей? Директор налил полный стакан воды из графина и залпом выпил. — Вы правильно сказали тогда: не всякую правду можно верно понять. — Что вы говорите! — Маллоу, сидевший напротив, усмехнулся. — А ведь это вы совсем недавно предоставили Форду полный отчет! — Послушайте, у меня семья! Д.Э. с флегматичным видом пожал плечами. — Две дочери, маленькие девочки, которых вы оставите без куска хлеба! — Клей почти плакал. — И еще не родившееся невинное дитя! — У Маллоу двое младших братьев, которые только недавно пошли в школу. Старенькие родители, которым не на что будет жить без нашей помощи, и которым мы только недавно смогли послать немного денег. Механик, который тоже находится на нашем попечении. По-человечески, вы сказали? М.Р. посмотрел на компаньона. — Мистер Клей, — сказал он, — зачем нам портить друг другу жизнь? Почему бы не договориться к обоюдному согласию? Это ведь можно сделать. — Замечаний больше не будет, — пообещал директор. — Замечания будут, — сказал Саммерс. — Чуть погодя я вам продиктую свежие, согласно… как вы там писали?… установленному порядку. Но этого недостаточно. Он опустился на край стола, глядя в трусливые глаза отодвинувшегося директора. — Вы получаете жалованье у Форда, так ведь? — Ну, и получайте его на здоровье, — сказал М.Р. и неторопливо сложил ноги на стол. Пододвинул компаньону сигареты. — Сидите дома, — он чиркнул недавно купленной бензиновой зажигалкой, — ухаживайте в свое удовольствие за садом до наших дальнейших распоряжений. Покой, тишина — все, как вы хотели. Саммерс через стол наклонился к компаньону, чтобы прикурить, затянулся и разогнал рукой дым. — Когда понадобитесь — инспекция, комиссия, официальный визит — мы вам телефонируем. Будьте на связи. — Отчетность по цифрам мы будем вести сами, — добавил Маллоу. — Рапорты, графики, листки рекордов — вы, сообразно договоренности. Он осмотрел стол в поисках чего-нибудь, что можно использовать как пепельницу, не нашел ничего, пожал плечами и стряхнул пепел в стакан. — Вам нравится такая идея? — спросил он. — Н-нравится, — директор с трудом приходил в себя. — Н-но ведь я не могу, не могу указывать в отчетах только положительные стороны, поймите это! Должны быть хоть какие-нибудь нарекания! — Вам же уже сказали, что они будут, — укорил Маллоу. — Мы их вам завтра же предоставим полным списком, выбирайте по своему вкусу каждую неделю. — И если хоть когда-нибудь, — голос Саммерса звучал задушевно, совсем, как в то время, когда он расписывал клиентам прелести обитательниц борделя, — хоть как-нибудь вы сунете сюда нос без нашего приглашения или крайней необходимости, если полезете не в свое дело, если я, черт вас дери, еще хоть раз увижу, как вы живодерствуете — пеняйте на себя! — Ну все, все, не пугай, — засмеялся компаньон. — Я уверен, что мистер Клей отлично все понял. Верно, мистер Клей? Клей схватил свою шляпу и прижал к груди. — Отлично, — сказал Д.Э. — Забирайте вещи и можете отправляться на кухню. Жарить кур. Когда за директором закрылась дверь, М.Р. вздохнул. — Срываем джейк-пот, — сказал он. — Или всему конец. — Это ты про жалованье? — поинтересовался Д.Э. — Да, придется что-нибудь придумывать. Но я согласен хоть черта лысого ограбить, лишь бы… Захлопнувшаяся дверь приоткрылась. — Но ведь может случиться, что Форд будет проезжать мимо! — послышался отчаянный голос директора. — И даже зайдет лично! — Лично? — не оборачиваясь, сказал Маллоу. — Делать ему больше нечего. Вы сами-то давно видели его лично? — Ну хорошо, но телефон! Раз, ну два можно будет сослаться на мой отъезд по делам. Но ведь рано или поздно мое отсутствие бросится в глаза! Что же вы ему скажете? Д.Э. и бровью не повел: он восстанавливал status quo на своем месте, раскладывая и рассовывая журналы, и сигаретные карточки, водружая на место обе коньячных рюмки, пепельницу и трубку — подарок мисс Дэрроу на недавний день рождения. — Мы? — поразился он. — С каких это пор директор докладывает подчиненным, куда он направляется? Наше дело работать. Да, кстати: соберетесь уезжать, даже в гости к друзьям или на пикник — не забудьте сообщить. — А мой пиджак? — спохватился директор и боком проник в помещение. — Позвольте мой пиджак! Он попробовал сдернуть пиджак с кресла, где сидел Д.Э., но тот откинулся на спинку, и у директора ничего не получилось. — Ваш пиджак нам еще понадобится, — сказал М.Р. Маллоу, по-прежнему сидевший с ногами на столе. — Могу только выменять. Я человек гуманный, так что если какой-нибудь ваш пиджак вас не устраивает, нас он устроит вполне. — Это какой-то произвол, — пробормотал директор, прикрывая за собой дверь. Вокруг глаз коммерсанта лежали страшные черные круги. Доктор Бэнкс посмотрела на часы и нахмурилась. Пациенту уже дважды пытались дать снотворое, и каждый раз он клятвенно заверял, что примет его сам, безо всякого сопротивления, как только узнает, что партнер добрался домой. Обойтись без его согласия было можно. Доктор считала неправильным лишний раз прибегать к насилию. — Все будет хорошо, мистер Саммерс, — сказала она. — Перестаньте тревожиться и вы сможете уснуть. — Оставьте эти сказки для бабушки Христодопуло. Я пока еще в своем уме. Тихонько, чтобы не тревожить миссис Кистенмахер, доктор Бэнкс спустилась в приемную, взяла аппарат для измерения давления, поднялась обратно, надела пациенту резиновый манжет и сделала знак молчать. — Я говорю правду, — сказала она, посмотрела на циферблат, потом добавила: — Если Клей позволит себе лишнее, ему придется объясняться с Фордом, а это не в его интересах. Коммерсант горько усмехнулся. — Ему и так придется объясняться. Деньги. Мы должны заплатить Форду на днях. Если денег не будет — терять Клею нечего. Форд его уволит, пришлет вместо него другого, как вы верно тогда сказали, и я не уверен, что фокус удастся повторить. Доктор помолчала. — Послушайте, вы беспокойны из-за травмы. Все не так драматично, как вам кажется. Если вам есть, у кого занять — сделайте это. Вы наверстаете. — Рождество, — мрачно сказал коммерсант. — Понимаете? Хуже времени, чтобы брать в долг я не знаю. — Может быть, мистер Маллоу успеет… — начала было доктор, но Саммерс перебил. — Ни черта он не успеет. Все, может быть, уже произошло. Во сколько он вчера приезжал, в двадцать минут одиннадцатого? Сейчас без четверти два, а я понятия не имею, где он. Снизу раздался звонок, потом еще один, затем в дверь застучали, и доктор спустилась вниз. — Ну, вот видите, все в порядке, — сказала она, вернувшись. — Мистер Маллоу просто немного задержался в Детройте. Он пытался телефонировать, но из-за сильного ветра на станции неважная связь. Вот теперь примите ваше лекарство и… Коммерсант спал. Он видел во сне Уинчендон и игрушечную лавку. Все полки в лавке были забиты головоломками: большими и малыми, ярко раскрашенными и попроще, дешевыми и невероятно дорогими… Сам он лежал на полу и тоже собирал головоломку. Но не мог это сделать потому, что больно было повернуться на правый бок. На левом с непривычки ничего не выходило. Суббота, 23 декабря 1910 года — Счаст-ли-во-го Рож-де-ства! Счаст-ли-во-го Рож-де-ства! — кричала кому-то соседская девица за окном. Доктор Бэнкс, упрямо делавшая вид, что совершенно ничего не слышит, продолжала читать письмо: "… продолжаю расследование. Сегодня отец Эбендрот сделал признание: один человек на исповеди сказал ему, что виновен в греховной радости: скоро с вами будет покончено. Этот человек — Харви.” Доктор замолчала. — Ну? — потребовал коммерсант. — Мистер Саммерс, я должна вас предупредить: Харви говорит это со дня своей свадьбы. Пустые угрозы вообще в его характере. Так что эта версия не годится. Она не достовернее остальных. Доктор внимательно посмотрела на пациента. — Я спокоен, — произнес тот. — Кроме того, вы, вероятно, знаете: мисс Дэрроу слишком любит детективы. Она всю жизнь прожила здесь, ее существование крайне бедно событиями, и она понятия не имеет о… о многих вещах. Так что, боюсь, ее так называемое расследование… — Это я и сам знаю. Что там, дальше? — Дальше она пишет, чтобы вы выполняли мои рекомендации. — Да что вы? — Клянусь вам. — Ну, читайте. "Мистер Саммерс, доктор Бэнкс говорит, что вы ведете себя не очень хорошо. Выполняйте ее рекомендации, и скоро поправитесь. Счастливого рождества, сэр!” К письму прилагался бумажный пакет. В пакете оказались твердые темно-красные яблоки, жестянка нуги с орехами и кулек лакричного ириса. Саммерс заглянул в пакет, но там больше ничего не оказалось. Коммерсант потемнел лицом. Доктор молча забрала пакет. — Зачем вы сказали ей неправду? — Еще не хватало ей знать эту правду, — пробормотал пациент. — Не знаю, — скептически отозвалась доктор. — Если мисс Дэрроу обратила внимание на машину, что, кстати, очень может быть, ей не составило труда обнаружить некоторую несообразность между повреждениями авто и, гм, вашими. У машины всего лишь слегка поцарапан борт. — А, вот вы к чему. Да, тут не грех и додуматься. Ну, один раз вы уже ей наябедничали. Какая разница? — Не передергивайте. — Ох, Боже мой. Ну, скажете правду. — Чтобы ее хватил удар? — Ну, скажете, что не знаете. — Я не имею привычки врать. Пациент возвел глаза потолку. — Что вы от меня хотите? — Я буду вынуждена сказать ей, чтобы она спросила вас сама. Доктор Бэнкс ждала ответа, и только через минуту поняла, что его не будет: коммерсант молча отвернулся. “Автомобильный сервис Саммерса и Маллоу”. Около десяти часов утра М.Р. вышел на улицу и мрачно сунул руки в карманы. Рождество, чтоб его! — Пункт двадцать один! — закричал механик, который продолжал сочинять свой труд по мировому переустройству. Законодательно отменить вывески "Магазин такого-то”, "Смит и сыновья”, "Автомобили Форд-Мотор”, и ввести вместо них: "Пищевые продукты”, "Одежда”, "Автомобили”, "Универсальный магазин”. — Зачем? — машинально спросил М.Р. — Сейчас ведь как? — продолжал горячиться механик. — Как? — Как? Это я у вас должен спрашивать, как! "Старый маньяк”, — подумал Дюк, а вслух сказал: — Вы рассказывайте, мистер Халло, рассказывайте. — Вот смотрите, — механик немного успокоился, — вот вы заходите в этот ваш "Эмпориум”, а там вывески: "Куппенхеймер-Брюхенхмеймер", "Эрроу-шмэрроу" и прочие. Вот мы их, значит, все поснимаем, вывески эти, и развесим другие: "Кальсоны", "Кровати", "Кухонные шкафы". Потому что если человеку нужны кальсоны — то ему нужны кальсоны, а не куппенхеймер! Я вообще не знаю, может быть, на какое место этот куппенхеймер надевают! И если я хочу купить себе носки — то мне куда удобнее прийти в место, где собраны все носки, и висят — здесь красные, там — черные, а не носиться по тысяче лавок, как черт знает, какой гусь! Механик носился за носками, как черт знает, какой гусь, в местную лавку, единственный раз. Но он не считал это обстоятельство существенным. — Пункт двадцать два, — продолжал он. — Сообразно пункту двадцать один отменить также мелкие частные магазины, а вместо них водворить масштабные торговые залы, благоустроенные и отвечающие всем санитарным и пожарным нормам. Финансировать их будет, конечно, правительство. — Да, кстати, — сказал невпопад М.Р. Маллоу, — я все хотел вам сказать, сколько стоит тонна зерна. — Какого зерна? — поразился механик. — Того, за которое, как вы говорили в каком-то из своих пунктов, следует выделять благоустроенную квартиру. — Я говорил? Ах да. Да, да, да! — Что “да”? — Маллоу чиркнул зажигалкой, прикуривая. — Тридцать баксов она стоит. — Тридцать баксов за тонну зерна! — Халло ухватился за голову. — Тридцать баксов! Нет, решительно пора делать революцию! “Вот же не везет человеку”, — машинально подумал Дюк, глядя, как механик в исступлении мечется по двору. Вчера он успел услышать яростный спор с Фрейшнером относительно отмены роскоши, денег и рекламы. Шансов на победу в философской дискуссии у реформатора не было никаких. Зато были большие шансы на то, что бесноватый социалист учудит что-нибудь, что еще ухудшит положение компаньонов. Утешало, пожалуй, одно обстоятельство: у механика было много работы, которой этот последний предавался с неукротимой страстью. Дальше Дюк подумал, что будет, если, или, вернее, когда его постигнет участь компаньона. Мики был предупрежден с того самого вечера, как избили Джейка. Худобедно присмотрит за станцией и зальет бак клиенту, даже, если что-нибудь случится с механиком. Помнится, Фрейшнер чуть не сплясал от радости, когда уставшие выгонять мальчишку компаньоны решили, что он может пригодиться. Кто бы мог подумать, что лишняя пара рук окажется так кстати… Тут М.Р. Маллоу задумался: как бы на его месте поступил компаньон? “Не знаю, — сказал ему молодой головорез. — Времени на размышления не осталось. Действуй немедленно!”. Немедленно! С этой мыслью Маллоу сначала метнулся к кафе, очень быстро оттуда вышел и скоро уже поднимался на крыльцо амбулатории доктора Бэнкс. Амбулатория доктора Бэнкс За окном сыпалась мокрая дрянь, в голову лезли такие мысли, что будь над коммерсантом мраморная плита, потрескалась бы. Все мало-мальски приятное находилось под запретом. Мики, ловкий парень, так и не был пойман с поличным, когда в очередной раз пробравшись в амбулаторию, прятал сигареты в уборной. Зато отличился сам Д.Э. Саммерс, когда доставал их, спрятанные в кусок резиновой кишки, из бачка. Это не было слишком большой проблемой для того, кому больно поднимать руки: коммерсанта выручал рост, а других мест, годных для конспирации, не осталось. Но сегодня произошел несчастный случай: Д.Э. неудачно дернул цепь, которой спускают воду, оторвал цепь и обрушил бачок. Это был старый, проржавевший внутри, бачок, издавший при падении страшный грохот и устроивший наводнение. Строго говоря, коммерсанту повезло: он успел увернуться и сберечь от падающего бачка плечи и голову. Однако, попытка вернуть его на место, и избавиться от окурка, и спрятать кишку, и вообще как-нибудь замести следы потерпела сокрушительный провал. Доктор Бэнкс в бешенстве запретила пациенту даже приближаться к уборной, велела няньке поставить в палату горшок и больше не показывалась. С улицы вот уже четверть часа было слышно, как миссис Христодуло надрывным голосом зовет своего кота. Она делала это каждое утро и каждый вечер. Тут вошла доктор. — Он просил вам передать, — сообщила она, — что примерно третью часть денег даст Фрейшнер. Под большой процент, но даст. На три месяца. Пациент принял эту новость молча, как и всегда. Но вдруг он сказал: — Да, это единственный выход. Другого и нет. Все? — Пока да. Ах, нет. Еще он сказал вот это: одна деталь в головоломке — лишняя. Саммерс задумался. — Или, вернее, двусмысленная, — сказал он. — В зависимости от того, какой стороной ее вставить. Он попробовал приподняться на локте, поморщился, нечленораздельно выругался сквозь зубы и лег обратно. — Вы обещали вести себя спокойно, — напомнила доктор. — Я спокоен, — горестно ответил пациент. — Часть проблемы уже решена. — Деньги — не главная проблема, — в задумчивости возразил коммерсант. — Главная проблема — Форд. Деталь, о которой он говорит — Клей. Маллоу думает, что от него надо избавиться. — Но ведь… — Да. Вы очень верно заметили: избавься мы от этого — Форд пришлет другого. Значит, нужно или придумать, как использовать Клея в своих интересах, или… вот черт, tinctura catechu! — Абсолютно tinctura catechu. Возникло молчание. — …или, — с большой осторожностью выговорила доктор Бэнкс, — избавиться от Форда? — И сделать это быстро, — подтвердил Саммерс. — Не уходите, ладно? Вы как-то ловко наводите на нужные мысли. — Лучше вам обойтись без мыслей — каких бы то ни было. — Но раз уж это невозможно, так мне гораздо спокойнее. Значит, вот что. Во-первых, Клей опасен. Когда с Маллоу что-нибудь случится — а случиться это может в любой момент, Клей поднимет панику. Хуже того, у него будут развязаны руки. Хотя… Тут Саммерс задумался. — Нет, не будут, — возразила доктор. — Помните, как вы сказали? Форд не держит персонала с подмоченной репутацией. Если Форд узнает о двойной жизни Клея, Клей нигде больше не найдет себе места. Ну, а кроме того, если Клей таков, как вы рассказали, то он, скорее, склонен ждать, пока что-нибудь предпримете вы, нежели действовать. — Да, — медленно проговорил Саммерс. — Плохо другое. Мы усыпили вулкан, но он недолго пробудет спящим. Если управляющим Форда не понравятся результаты за истекший месяц, они начнут дознаваться до причин, и первой такой причиной станет Клей. А второй — второй будем мы, доктор. И тогда историю с нашим богоугодным заведением можно считать конченой. — Что означает: либо Форду понравятся результаты, либо же вы избавитесь от Форда. Кстати, а каковы ваши планы относительно местных жителей? Они ведь настроены очень враждебно. — О Боже! — простонал ее пациент. — Дайте же мне отсюда выйти, они у меня хороводы вокруг станции будут водить! Знаете, что нужно сделать? Тут вошла миссис Кистенмахер и доктор сказала: — Мистер Саммерс, я не буду с вами беседовать, если вы опять не станете обедать. Пока няня ставила поднос на тумбочку, а пациент с трудом садился в постели, его мысли вернулись к тому, что он считал самым главным. — Если Форду понравятся результаты, — коммерсант терпел, пока миссис Кистенмахер повяжет ему на шею салфетку, — то, как ни странно это звучит, дела наши будут хуже. Я бы даже сказал более: нас все равно ждет катастрофа. И катастрофа эта произошла бы даже, если бы никаких конкурентов не было в помине. — Почему вы так думаете? Саммерс пил бульон, глядя поверх чашки. — Форд любит, чтобы его работники делали карьеру. В случае успехов Клей очень скоро продвинулся бы по служебной лестнице, его место занял другой, и тут все опять возвращается к тому вопросу, о котором мы с вами уже говорили. Тупик, доктор. Как там говорил профессор: бороться с Фордом — то же самое, что голыми руками драться с паровозом Тихоокеанской железнодорожной компании. — В таком случае, вам остается рассмотреть оставшуюся версию: каковы будут возможности, которые предоставит вам катастрофа. Коммерсант поперхнулся бульоном. — Это должна была быть моя идея! — Чепуха, вывод очевиден, — отмахнулась доктор. — Учитывая, правда, то обстоятельство, что она может не предоставить никаких. Однако, предположим. Коммерсант помолчал. — Подмочить репутацию, — осторожно выговорил он, — можно по-разному. Если допустить, например, что Форд в силу обстоятельств почувствует себя перед нами виноватым, то… — Форд? — доктор даже рассмеялась. — Виноватым? Да вы идеалист! Каковы же должны быть обстоятельства, при которых Форд почувствует себя виноватым? Коммерсант был, однако, серьезен. — Обстоятельства, — произнес он в задумчивости, и поднял глаза от чашки. — Фарс. Скандал. Что-нибудь такое, что похоже на… — На геморрой, запор или расстройство желудка. — Мелко, доктор. — Самоуверенность здорового человека. Вы не знаете, какую власть имеют над большими людьми эти маленькие неприятности. — Тогда, может быть, импотенция? Сифилис? — Вас найдут мертвым, если вы попробуете шантаж такого рода. Несчастный случай, мистер Саммерс. — Да, вы правы… А! Есть! Знаете, что это? Это благие намерения. Хотели, как лучше, а получилось…. получилось что-то такое, что легче бросить нам какую-нибудь кость — да и с глаз долой, чтобы в корпорации духом нашим не пахло. — Одним словом, какая-нибудь благонамеренная нелепость, которая начнется за здравие, а кончится скандалом. Я заметила, что у вас талант к подобным вещам. — Мерси. Ну-с, что у нас есть? Ваша история с вакцинированием? Но она отлично укрепила наши позиции на "Форд Мотор”. — Вы так думаете? — О да, еще как. Клей все ему объяснил в отчете. Любит прогресс, подлец. Так что наше обстоятельство — не вы. — Не я? — удивилась доктор. — Что вы хотите этим сказать? — Нет, — отмахнулся коммерсант, — даже не уговаривайте. Я мечтал провернуть эту штуку еще давно. Кто мог знать, что Форд одобрит мой план с плакатом? Лицо доктора Бэнкс окаменело. — Ваш план? — Не смотрите на меня так страшно. Мы бы убили двух зайцев. Я как раз и думал, что вы-то от этого только выиграете, а я сначала устрою из пропаганды вакцинации инферналии, а потом предстану пред фордовы очи с оправданиями: "Хотел, как лучше. Да, я правда так думаю. Нет, я не идиот, выслушайте меня!" Я довел бы их там до помешательства, а при попытке выкинуть нас из дела пригрозил бы обращением в Департамент Здоровья. Где повторил бы все слово в слово. Представляете? Потом пресса, компании пришлось бы оправдываться, я бы вступил в полемику — ах, доктор, я уже почти видел этот роман в письмах! Вы читали когда-нибудь полемики в "Письмах в редакцию"? Вот, я как раз про такую. Нет, я бы не обличал. Я бы просил, умолял, доказывал. Я цитировал бы Луку, Иеремию и Захарию, поминал бы коня белого и всадника бледного и слезно умолял о предотвращении язв и мора, для которого все средства хороши. Словом, получилось бы, что Форд связался с идиотом (а я на редкость навязчивый идиот, вы себе даже не представляете!) прелесть, что бы было. — Представляю себе эту "прелесть". — Настоящая прелесть. Форд в смешном положении. С него станется, конечно, устроить идиоту несчастный случай, но зачем пачкать руки, когда можно просто разорвать контракт, потребовать возмещения убытков — и все! Мы — сами по себе, они… Но, черт, старый мерзавец оказался с чувством юмора. Неожиданно, признаю. И в данном случае… Доктор забрала у него посуду, дала термометр и позвала няню. — …в данном случае обстоятельство, которое могло бы с пользой подмочить нашу репутацию — не вы. Жаль. Доктор, вы что, опять? Я же не сказал вам тогда ни слова неправды! — Мне нужно идти, мистер Саммерс. — Подождите! — взмолился пациент. — Сожалею, я очень занята. — Но, может… Дверь аккуратно закрылась. Саммерс подождал, но доктор не возвращалась. Вместо нее опять явилась миссис Кистенмахер, которая только однажды вышла, чтобы ответить на телефонный звонок, а затем, похоже, растопить колонку в ванной. Пока она этим занималась, внизу хлопнула дверь и во дворе раздался шум мотора. Доктор уехала, а нянька вернулась на свой пост. Время тянулось ужасно. Коммерсант задремал. Когда он проснулся, все оставалось по-прежнему. Прошла еще вечность и, судя по звукам, во двор въехал автомобиль. Из коридора послышался скрип кресла: нянька встала. Саммерс, лежавший с закрытыми глазами, принял безмятежный вид и постарался дышать как можно ровнее. Он услышал почти бесшумные шаги, потом какое-то время ничего не происходило, и, наконец, на лестнице скрипнула ступенька: миссис Кистенмахер спускалась вниз. Саммерс немедленно сполз с кровати и добрался до подоконника. В сумерках тускло желтели бортовые фонари черного “Модель-Т”. Разглядеть отсюда, чей он, не было никакой возможности. Проклиная все на свете, коммерсант вернулся в постель, но скоро из нее выбрался и попытался подслушать, что происходит внизу. Ему пришлось повторить свою вылазку дважды. Наконец, он счел безопасным спуститься по ступенькам на один марш. Там, прижимаясь к стене и стараясь не забыть о часах, висевших вровень с его головой, он услышал голоса. Часы мерно качали маятником. Раздался щелчок — отперли дверь приемной. — От того, что вы оба лишний раз впадете в панику, — послышался голос доктора Бэнкс, — не будет никакой практической пользы. А у миссис Кистенмахер есть и другие обязанности помимо того, чтобы следить за вашим поведением. Мистер Маллоу, я надеюсь на ваше благоразумие. Чудо в Сочельник Маллоу сказочно повезло: всего лишь ушиб почек, благодаря которому он добрался до койки, согнувшись в три погибели и держась за поясницу, всего лишь сломанный нос и некоторое количество впечатляющих кровоподтеков. Кровоподтеки эти, судя по виду, наносились тоже бейсбольной битой и такими же патентованными "Бойден Тобогганингс”, обитыми по ранту полоской жести с шурупами. — Вот уж ты бы, действительно, мог спокойно лежать дома, — заметил Саммерс. — Да какой там! — отмахнулся Маллоу, устраиваясь (он уже забрался в койку). — Но ничего, так даже лучше. Безопаснее. И пошутил: — У вас, доктор, теперь не амбулатория, а военное убежище. Доктор Бэнкс ничего не ответила. Она была холодна и официальна. — Однако, — (Д.Э. попробовал повыше уложить подушку, но ему не позволили), — дело становится все интереснее. — Нашел, чему радоваться, — буркнул М.Р. — Головорез. Ответить компаньон не успел: по лестнице поднимался еще кто-то. — Клянусь, леди, я займу только пять минут! — послышалось через распахнутую дверь, и в палату вошел ни кто иной, как профессор Найтли. Судя по тому, что на профессорском сюртуке не хватало пуговиц, судьба его пальто была грустной. К глазу Найтли прижимал свинцовую примочку. — У вас чертовски невезучий монокль, профессор, — усмехнулся Саммерс. — Увы, мой друг, — отозвался тот и обернулся. — Леди, я прошу, нет, умоляю: пожалуйста! Клянусь, разговор не нанесет молодым людям никакого вреда! Вопрос жизни и смерти, леди! Доктор Бэнкс молча стояла перед ним. Лицо ее было таким, что профессор только чудом не рассыпался в прах, не превратился в каменное изваяние и не обернулся ледяной глыбой. Однако, миссис Кистенмахер, которой пришлось встать на цыпочки, сказала ей что-то на ухо, и обе вышли. Саммерс покосился на дверь: ее опять оставили полуоткрытой. — Я, конечно, ныл, что скучно, — усмехнулся он, — но нельзя же понимать все так буквально! — Тихо ты, — Маллоу понизил голос. — Я и так с трудом убедил доктора, чтобы она разрешила нам в одну палату. Как вы, мистер Найтли? — Полагаю, ее согласие, скорее, связано с тем, что присматривать за вами обоими, находись вы в разных помещениях, изрядно затруднительно, — со смехом отозвался профессор, и отнял от глаза примочку, чтобы ее рассмотреть. — Бедная леди-доктор была вынуждена капитулировать, выбрав меньшее из двух зол. И, клянусь, я бы тоже много дал, согласись она приютить заодно и меня. — С вами-то что? — ужаснулся Саммерс. — Только то, мой мальчик, что я женат, — ответил профессор. — Кстати, Дюк, это важное обстоятельство того дела, о котором я так и не успел вам рассказать. — Я тоже хотел бы узнать обстоятельства! — возмутился Д.Э. — Ничего интересного, — отмахнулся Маллоу. — Тоже трое, тоже сзади, и тоже обошлись без предисловий. Я как раз заводил машину. — Где это ты заводил машину? — У нашего же собственного офиса, сэр. — Ох, как кто-то нас не любит. И как нам нужно этого кого-то… Джейк не договорил. Все было понятно и так. — Я могу довольно точно описать, по меньшей мере, одного из них, — заявил профессор. — Но, боюсь, существенной пользы это не принесет. Ваш друг утверждает, что никогда в жизни никого такого не видел. — Так, может, я, наконец, узнаю, что собственно, у вас произошло? — не без яда поинтересовался Д.Э. — Почти ничего, если не считать того, что нападавшие не подозревали о моем присутствии. Льщу себя надеждой, что оно несколько смягчило участь вашего друга. — Профессор, видишь ли, приехал ко мне по одному делу. Молодчики понятия не имели, что нас двое. Я как раз собирался привезти его к нам ужинать, и…. компаньон, а что, если говорить между нами, здесь подают на ужин? — Мистер Найтли, вы обещали, что ваш визит займет всего несколько минут! — послышался голос миссис Кистенмахер. — Ох! — простонал профессор и выбежал из палаты. Было слышно, как он уговаривает няньку. Наконец, ему это удалось и он вернулся. — Друзья мои, — сказал он двоим джентльменам, опасливо косясь на двери, — у меня есть дело к вам… — Вы бы, профессор, переходили поскорее к этому самому делу, — заметил М.Р. Профессор, сидевший на стуле, сцепил руки замком. — Друзья мои, — начал он снова, — у меня к вам дело такого свойства, с которым, клянусь, я не решусь обращаться ни к какому Пинкертону. Ох. Он помолчал, собираясь с силами. — Вам, как и мне, нужны деньги. Впрочем, кому они не нужны. Было похоже, что на профессора нашла некая застенчивость. — Ох, — произнес он снова после весьма продолжительного молчания. — Ну… — Ну? — грозно спросил Д.Э. Саммерс. — Ну… обещайте мне, что вы не станете смеяться, и что наш разговор останется между нами. — Мистер Найтли, — проговорил Дюк. Судя по всему, профессор ужасно страдал. — Как вы знаете, — заговорил он опять, — молодость свою я провел в Риге. Это прекрасный немецкий город. Он находится в России, на берегу какого-то залива. Подозреваю, что Рижского. Ох. Черт возьми. — Я подобью вам второй глаз, — вежливо сообщил Дюк. Профессор Найтли опять собрался с духом. — Господа, — произнес он, — неудобно это говорить. Я был женат в Риге. Я… практически я был женат до последнего времени. Моя жена, моя ныне покойная жена, она… она была весьма достойная немка. Снова повисло молчание. — … ей принадлежало довольно известное в Риге заведение довольно известного рода. И в этом заведении… это было довольно известное заведение, это не какое-нибудь дешевое заведение, это было очень известное заведение в Риге… да и не только в Риге… Она… ну… она заведовала этим заведением. — Заведением? — нарушил молчание Джейк. — Ну… это был такой дом, где можно было всегда провести время. Черт, господа, я не знаю, как это сказать. Это… это был публичный дом, но очень-очень респектабельный! Профессор Найтли прокашлялся. — Она оставила мне наследство, господа. Четыреста тысяч рублей. Двоим джентльменам понадобилось время, чтобы прийти в себя. Д.Э. Саммерс, который много дней боялся потерять сознание, так у него дьявольски кружилась голова, едва не сделал этого сейчас. — Что же вы, старый пень, женились на студентке в Мичигане? Профессор чуть не плакал. — Понимаете, господа, дело в том, что это было давно, я никогда бы не стал тревожить память моей весьма и весьма достойной супруги. Но четыреста тысяч рублей. Опять молчание. — Я не решусь обратиться за этим ни в какое агентство. — Что же, — спросил М.Р., — нам нужно делать? — Я не знаю, — ответил профессор с большой стеснительностью. — Выдумайте что-нибудь. Но, вы понимаете, господа, четыреста тысяч рублей! Д.Э. Саммерс уже почти пришел в себя. — Послушайте, дорогой профессор, мы же не можем получить за вас ваши деньги. Дайте нам хотя бы доверенность! Руки профессора, которые он смиренно держал на коленях, заплясали какой-то невообразимый танец. — Понимаете, господа, — выговорил он, — я думаю, что нам стоит создать фирму. Для простоты сначала на одно лицо. Так будет быстрее зарегистрировать по закону штата Мичиган, но впоследствии, конечно, я вас впишу туда тоже. Мы сделаем печать, и… впрочем, я теряюсь. Четыреста тысяч рублей. Мы сделаем печать, мы будем членами правления. Да, да, господа, членами правления. И как члены правления вы поедете в эту Ригу и… и… что-то я путаюсь в мыслях. Что я хотел сказать? Ах да, четыреста тысяч рублей. Нам нужно будет заверить перевод документов у нотариуса — там все документы по-русски, Езус Мария! Впрочем, я ошибся: в Риге все документы по-немецки. Маллоу прокашлялся. — Это очень плохо, профессор, — медленно выговорил он. — Вы-то ведь знаете немецкий, а мы, к сожалению, знаем только французский, да и то наполовину. — Да насрать, трах вас всех! — взорвался Найтли. — Дело в том, что… — …надо получить ваши деньги? — не без ехидства ввернул Саммерс. — Надо получить мои деньги. И… — …и не обнародовать факт вашего двоеженства? Тут профессор обиделся. — Ну почему двоеженства? — пробормотал он. — Она была обычная бандерша. Это был грех молодости. Я просто не мог расплатиться в этом заведении, вот и все. — Что же вы не развелись? — Это не так просто по российским законам. Варварская страна, просто варварская. — Что вы имеете в виду? — Вы еще узнаете, каково там. — Э-э-э… — глубокомысленно произнес Д.Э. Саммерс. — Ну… Хм. — Рижская охрана ужасна. — Охрана? — Вы еще узнаете об этом, когда окажетесь в Риге. — Так, хорошо, — вмешался Маллоу. — Давайте же, давайте обсудим… — …сначала в Риге, потом в Сибири. — Вот так, сразу в Сибири? — подал голос Джейк. Профессор как будто успокоился. Руки его приняли обычное состояние. — Действительно, что это я, — заговорил он. — Зачем в Риге? Четыреста тысяч… Собственно говоря, господа, дело вот в чем. Права на наследство мои бесспорны. Но, разумеется, ни круг, с которым была связана эта мадам, ни то, что вы будете находиться в чужой стране, не давали бы вам ни малейших шансов, если бы не одно обстоятельство. Дело в том, что имеется еще один претендент на наследство. Вернее, не претендент на наследство, а, скажем, соучастник в капиталах этого дома. И этот человек, возможно, вам что-то даст. — Кто же это? — Это довольно известный в Петербурге человек, некий граф Мордвинов. — Граф? — Да, довольно известного рода. Правнук одного очень известного в России адмирала. Его отец был шталмейстером Высочайшего двора и предводителем дворянства Санкт-Петербургской губернии. — Прелесть, — усмехнулся М.Р. Маллоу. — Только графа нам и не хватает. — Полагаю, — сказал профессор, — что с этим человеком, в отличите от рижских представителей криминальных кругов, вы договориться сможете. — Неужели вы говорите о шантаже? Профессор опять застеснялся. — Нет, не о шантаже, но… о переговорах. — Наш долг Форду, и, кроме того, рассрочка за авто, и прочее, включая трехмесячный запас газолина, составляют общую сумму тысяч на пять, — произнес Д.Э. Саммерс в глубокой задумчивости. Он помолчал. — Профессор, вы полагаете, что этот граф вот так просто возьмет и даст нам денег? За ним тоже числятся какие-нибудь интересные дела? — Нет, он человек во всех отношениях интеллигентный, — отмахнулся Найтли. — Однако, он, как и я, заинтересован в некоторой тайне. По крайней мере, в неразглашении этого дела. И, скажем, мой бесспорный отказ от претензий на завещание может быть для него весьма полезен. Тут приоткрытая дверь в палату закрылась. Сделала она это бесшумно, но очень выразительно. Разговор прервался. — Мои права бесспорны, — продолжал Найтли. — Кроме того, я знаю его права. Он просто участвует в этом деле. Это вполне нормально. Ну, понимаете, господа, эти дворянские нравы: джентльмен не может содержать кабак, но кабак может содержать джентльмена. — Так, — заключил М.Р. Маллоу. — Что же нам следует сделать? — Чем больше я думаю об этом деле, — профессор, скорее, беседовал сам с собой, — тем более понимаю: это совершенно реально. Вам следует переговорить с графом Мордвиновым. Он, конечно, что-нибудь вам даст, это бесспорно. А в Ригу соваться нечего, там вас просто убьют. Кряхтя и охая, Д.Э. Саммерс приподнялся в кровати и все-таки пристроил подушку повыше. — Скажите-ка нам вот что, — произнес он. — В какую сумму вы оцениваете свой отказ от прав на наследство? — А вот вы это выясните на месте. — Да, но стоит ли оно того? — Бесспорно стоит, — заявил Найтли. — Только представьте себе, что я предъявлю в русском суде иск. Независимо даже от того, насколько хорошо завуалировано участие графа Мордвинова в таком предприятии, огласка нанесет ущерб его финансовому положению. Профессор вынул платок и протер лысину. — Думаю, тысяч двадцать он нам даст. Это десять тысяч долларов. Половина — ваша. — Что ж, — заключил М.Р. Маллоу, — пять тысяч долларов на дороге не валяются. — Нет, не валяются, — согласился профессор. — Кстати, граф Мордвинов — заядлый автомобилист. — Заядлый, вы сказали, автомобилист? — медленно повторил Саммерс. — Да, автомобилист. Он неоднократно участвовал во всевозможных соревнованиях, хотя, надо сказать, никаких существенных рекордов и не достиг. Но, однако, он постоянный участник всех сколько-нибудь значительных пробегов и владелец пяти автомобилей. А что? — Нет, ничего, — медленно ответил Саммерс. — Но может быть интересно. — А вот я сейчас доктора позову, — пригрозил ему компаньон. — Пусть закатит тебе успокоительного. Чтобы не выдумывал всякое. — А? — растерялся Найтли. Джейк развел руками. Полученные травмы сделали его рассудительным. — Не знаю, профессор. — Вот я и говорю, — заметил Маллоу. Он умолк, закрыл глаза и осторожно потрогал распухший нос. — Граф говорит по-английски? — поинтересовался он. М.Р. Маллоу думал только об одном: как бы изловчиться и сделать так, чтобы ни профессор с его паршивым предложением, ни компаньон с его фонтанирующими идеями не пришли к взаимосогласию. Наконец, надо быть реалистами! — Нет, мой друг, в России почти никто не знает английского, — ответил Найтли. — Все приличные люди там говорят по-французски. Вы ведь хорошо знаете этот язык? Двое джентльменов долго молчали. — Мы не можем этого сделать, — сказал, наконец, Джейк. — Наша реклама во всех газетах. Если заведение погибнет, если Форд будет иметь на нас зуб, нам и двадцать графов не помогут. Маллоу выдохнул с облегчением. Рождественский подарок доктора Бэнкс — Будьте так добры, мистер Саммерс, — сказала доктор Бэнкс наутро двадцать четвертого декабря, — примите это лекарство при мне. Пациент взял таблетки. Принял стакан с водой. Доктор не сводила с него пронзительного взгляда. — Хорошо, — продолжала она. — Покажите теперь руки. Саммерс пожал плечами и честно продемонстрировал раскрытые ладони. — Поднимите подушку. Маллоу изо всех сил делал вид, что занят газетой. Под подушкой ничего не оказалось. — Вывернуть карманы? — предложил коммерсант. — Да, пожалуйста. Карманы халата были вывернуты. — Гм, — доктор Бэнкс немного смутилась. Она пошла к дверям, но вернулась. — Как вы думаете, мистер Саммерс, почему я вам не верю? — Вот этого, доктор, я вам сказать не могу. Будете обыскивать? — И не подумаю. Но давайте договоримся: я называю, куда вы спрятали таблетки, а вы просто их принимаете. Молча. Пациент поднял правую бровь. Доктор минутку подумала. — Будьте так добры, выньте таблетки из повязки. — Браво, мисс Адлер. Таблетки, точно, находились за повязкой, стягивавшей его грудь. — Так я жду. — Ну, сейчас. Саммерс вздохнул: у него не осталось иного выхода, кроме как принять бром. Его компаньон, прячась за газетой, старательно делал вид, что просто кашляет. — Когда же вы оставите свои глупости! — с досадой сказала доктор. * * * К вечеру единственным признаком Рождества были пакет со сладостями от мисс Дэрроу, да букет еловых веток, который миссис Кистенмахер поставила вчера на подоконник. Стояла тишина. В приглушенном свете лампы на ветках мерцала мишура. Двое джентльменов молчали: их невозмутимая надсмотрщица сидела на табурете у окна и читала. — Кстати, мистер Саммерс, у меня к вам просьба, — сказала она и перевернула страницу журнала. — Завтра у нас должен быть… визитер. Я вас очень попрошу не отпускать в его присутствии никаких замечаний. В качестве рождественского подарка мне, если это поможет. — О, даже так? — прищурился Д.Э. — Кто же этот визитер? — Мистер Роблин. — Санитарный инспектор? — удивился коммерсант. — Что это ему неймется в Рождество? — Для болезней не существует праздников. В городе два случая заболевания оспой. — Допрыгались, — усмехнулся Саммерс. — И кто? Доктор Бэнкс помедлила. — Мисс Сэндфорд и… и Клей, джентльмены. Я прошу вас не волноваться. Инспектор здоровья прибудет, чтобы установить в городе карантин. Маллоу вскочил. Он уставился на компаньона. Саммерс тоже сел, но был вынужден опуститься на подушку: сломанные ребра решительно протестовали. — Это значит, — справившись с болью, произнес он, — это значит, что на каждом доме повесят табличку “Карантин” и никто не въедет или не выедет из города без разрешения инспектора? — Да, именно. Держите себя в руках, пожалуйста. — Да держу я, держу. Так, подождите. Значит, никто не сможет посетить нашу станцию? — Ни в коем случае. Мне очень жаль. — Но тогда, — коммерсант охрип от волнения, — и комиссия Форда не сможет этого сделать? — Никто не сможет этого сделать, карантин запрещает любые посещения, — отмахнулась доктор. — Пожалуйста, если мистер Роблин попросит вас дать себя осмотреть, или рассказать о своем самочувствии, или… — И также Клею никто не сможет задать ни одного вопроса? Нет, стоп, телефон. Доктор вздохнула. — Я боюсь, что мистер Клей в ближайшую неделю вряд ли сможет отвечать на вопросы, даже по телефону. — Станция останется без клиентов, — не веря своим ушам, произнес Маллоу, — но мы в этом не виноваты… — Разумеется, не виноваты. — Причина вполне официальная. — Да, безусловно, официальная. — Бог мой, — выговорил Саммерс. — Доктор, с Рождеством. Вы нам сделали сейчас такой подарок, которого и представить себе невозможно! — Тише, пожалуйста. С Рождеством, джентльмены. 3 января 1912 года, утро — Здесь? — Тогда, может быть, вон там? Доктор даже заглянула в прорезь пододеяльника. — Не угадали, доктор. — Карман? Саммерс (он был в палате один) вывернул карман: носовой платок, исписанная бумажка, которую он тоже развернул, фантик от конфеты. Но провести доктора Бэнкс было не так-то просто. — Раскройте ладонь, — потребовала она — Правую. Левую. Поднимите подушку. Теперь встаньте и снимите простыню. Но ни под простыней, ни в наволочке, ни даже в матрасе ничего не оказалось. Штопка мисссис Кистенмахер осталась нетронутой, все тридцать пять веревочек, заставляющих матрас сохранять форму, были на месте. — Гм, — удивилась доктор Бэнкс. — Вы что же, хотите сказать, что выпили? Ее пациент обреченно пожал плечами. — Ну, хорошо, — подумав, сказала доктор, и достала из кармана своего белого халата карандаш. — Теперь встаньте прямо. Посмотрите туда. Сюда. Теперь вытяните руки… Что бы ни делал пациент, лицо ее выражало скепсис. — Я бы хотела вас предупредить, мистер Саммерс, — сказала она, — вы не сможете водить машину. — Почему? — испугался коммерсант. Доктор Бэнкс вздохнула. — Потому что вам будет больно. Заводить стартер, удерживать руль и переключать рычаги. Любое значительное усилие рук приведет к напряжению мышц груди — вам будет больно. О бильярде вам придется забыть. Мало того. Если вы захотите сесть, встать или лечь, если кто-нибудь захочет дружески ткнуть вас под ребра или похлопать по спине — все это будет больно. — Подождите, — медленно произнес коммерсант, — что вы хотите этим сказать? — Я хочу сказать, первые несколько месяцев, — поправилась доктор. — Когда мистер Маллоу закончит читать в уборной, передайте ему, пожалуйста, чтобы спустился ко мне в кабинет. После этого мисс Дэрроу принесет вашу одежду и можете отправляться домой. 5 января 1912 года. Дом Клея — Что? — круглое, мягкое лицо директора покрывали крупные капли пота. — Да, мистер Форд. Клей лежал в постели. Чтобы попасть к нему в дом, пришлось получать свидетельство о вакцинации у доктора и специальное разрешение у санитарного инспектора. На Клее была ночная рубашка, кожа покрыта струпьями, он сильно похудел, и вид имел до того жалкий, что делалось совестно. — Вакцинация? — с некоторым напряжением бормотал в трубку директор. — Мне очень жаль. Да. Да, я не вакцинировался. Клей вытер лоб. Он телефонировал на "Форд Мотор” уже в седьмой раз. Компаньоны ободряюще покивали. Директор сделал глубокий вдох и продолжал, глядя в исписанный лист, который держал в руках: — Я решился обеспокоить вас вот по какому поводу. Это очень способные молодые люди, очень. Незаурядная находчивость, универсальность мышления, умение налаживать связи… Я… да, безусловно, это не отменяет моей вины. Я как раз… Я весьма сожалею. Объяснительное письмо? Так вот… да-да… видите ли, в чем дело, мистер Саммерс и мистер Маллоу убедили меня в том, что пока наш филиал не может функционировать, отчего бы им не принести пользу компании по-другому? Д.Э. протянул ему стакан воды. — Я прошу прощения… — директор прокашлялся. — Да, конечно, объяснительное письмо. Я немедленно займусь этим делом. Так вот, как я уже сказал, я хотел бы обсудить командировку этих молодых людей в Россию. Соединить меня с личным секретарем мистера Форда? Да, благодарю вас. Разговор с секретарем тоже занял довольно продолжительное время, прежде, чем было решено, что дело слишком сложное и требует личного рассмотрения. Пауза длилась целую минуту. Компаньоны едва не поседели. Они понятия не имели, каким образом посодействовать продажам этой дешевой дряни в России. Все, что им было нужно — это уехать. И неужели же два человека, которым до смерти нужно поправить свои дела, не могут даже… Наконец, Клей, которого оборвали при попытке представиться, заговорил. — Я знаю о положении дел Форд-Мотор” в России. Русские пока не готовы воспринять принять несложную истину о том, что предназначение автомобиля — не быть средством роскоши, а служить человеку. Мое предложение в следующем: отправить молодых людей… Да, Санкт-Петербург. По моему глубокому убеждению, эти двое смогут очень успешно поспособствовать расширению влияния компании. Да, безусловно, понимаю. И тем не менее, я хотел бы довести до вашего сведения: они настаивают, что смогут серьезно увеличить продажи в России. Да, именно настаивают. В трубке молчали. Клей немного подождал и продолжил: — Поэтому я прошу командировать их в Петербург, в помощь представительству компании. И сделать это возможно быстрее, поскольку карантин… Похоже было, что его грубо прервали. Директор страшно побледнел, но произнес: — Мы не можем себе позволить бездействия — даже в безвыходной ситуации. Эту фразу он произнес решительно и твердо. — Ну? — спросил Д.Э. Саммерс, когда Клей повесил трубку. — Он сказал, — проговорил директор, — что вы можете отправляться. На собственные средства. Тем же вечером двое джентльменов отправились на станцию. Они собирались как следует запастись топливом, чтобы покинуть Блинвилль и попасть в порт Нью-Йорк. На станции они встретили доктора Бэнкс. Это была короткая встреча. — Кстати, а что, ты опять в немилости? — спросил Дюк, глядя, как машина доктора скрывается из вида. — Или мне показалось? — Не показалось, — усмехнулся Джейк. — Я забыл вытащить таблетки из шаров. — Из шаров? — оторопел Дюк. — Из каких шаров? — Что? — Д.Э. сосредоточенно что-то прикидывал. — А. Обыкновенных, никелированных. — Где? Где ты взял шары? Какие, к чертям, шары? Ты еще и с шарами что-то затеял? Д.Э. тем временем снял шляпу и пытался, согнувшись, рассмотреть свое отражение в стекле автомобиля. — Что ты прицепился со всякой чепухой? — взвился он. — Обыкновенные шары, на спинке кровати… Он показал руками, как будто что-то завинчивает. Только тут М.Р. и понял, что имеется в виду больничная койка, спинку которой в самом деле украшали никелированные шары. — Ничего себе! — воскликнул он не без досады. — Никогда бы и внимания не обратил! — "Никогда”! — Саммерс швырнул саквояж на заднее сиденье. — Шесть недель, как эквилибрист-престидижитатор, верхом на болонке прыгающий через горящий обруч в пасть льву. Тут и не такое придумаешь. И вообще. Я еду в Россию. Мне нужно быть в форме. А он мне про какие-то шары! Конец четвертой книги .