Путешествие оказалось не более примечательным, чем другие вояжи того времени, зависевшие от ветров и приливов. Гребцов на галерах не использовали, если ветер был попутным; они также не в состоянии были заметно продвинуться вперед, если дул сильный встречный ветер, так что их использовали как дополнительную силу во время штиля, а при маневрировании в гавани они имели решающее значение. Мария, скорее всего, видела, как их погоняли плетью, поскольку впоследствии запретила это делать при любых обстоятельствах. Корабли были легко вооружены, так как не представляли интереса для пиратов, а нападение английского флота было маловероятным. Похищение девочки на суше можно было бы замаскировать под ее «спасение», но захватить ее на личной галере французского короля, под чьей защитой она находилась, было невозможно, не спровоцировав международный конфликт, которого опасался даже вспыльчивый Сомерсет.

Из Роскофа 15 августа 1548 года Вильганьон отправил сообщение о прибытии Марии, и, когда ее свита добралась до Сен-Поля, их ждала первая торжественная встреча. В число встречающих входил мэр города, выступавший в роли местного гида, и, как ни странно, фаворитка Франциска I герцогиня д’Этамп. Официальных придворных должностей для фавориток покойных государей не существовало; она, очевидно, получила известие о прибытии Марии из собственных источников и приехала сама по себе из любопытства. Вся французская знать горела нетерпением увидеть самую юную правительницу Европы, которая уже превратилась в сказочную королеву. Вильгеньон с облегчением распрощался с королевской свитой и был отослан обратно в Шотландию с людьми и снаряжением для войск Марии де Гиз, продолжавших осаду Хаддингтона. Его также наградили, сделав адмиралом Бретани.

Мария затем проделала двенадцатимильное путешествие вглубь страны, к Морлэ, куда и совершила торжественный въезд 20 августа. Это было ее первое столкновение с французской деревней, и поскольку во Франции ей не нужна была вооруженная охрана, повсюду следовавшая за ней в Шотландии, она могла удовлетворить свое детское любопытство. Ее научили четырем-пяти словам приветствия и благодарности на французском, но в любом случае здесь он был иностранным языком. Бретань присоединилась к Франции лишь четырнадцатью годами ранее, и большинство людей говорили только на бретонском.

Границы королевства были тогда гораздо менее протяженными, нежели сейчас, особенно на востоке. На севере граница шла по долине Мёза, причем Мец и Верден находились на территории Священной Римской империи, а затем поворачивала на запад, охватывая Пикардию, но не Артуа, являвшийся тогда частью Нидерландов и, следовательно, находившийся под управлением Карла V. Население страны составляло около 18 миллионов человек, благодаря мягкому климату и плодородной почве сельское хозяйство здесь было самым доходным в Европе — уже почти столетие здесь не знали недорода. Все французские хронисты были романтиками, и, по их словам, солнце взошло над страной вместе с появлением Марии, а плохая погода началась только после ее отъезда. Ее постоянно воспевал в стихах Жоашен дю Белле, поэт и аристократ, совершивший вместе с ней путешествие из Шотландии; впоследствии то же самое, но только в прозе станет делать Пьер де Бурдейль, сеньор де Брантом. Дю Белле говорил, что «в своем шотландском одеянии она напоминала переодетую богиню». Трудно даже представить, что могло сойти за традиционный шотландский наряд при дворе, настолько оторванном от реальности.

Теперь Марии предстояло следовать через всю провинцию к Нанту, где королевский кортеж пересел на баржу, чтобы подняться вверх по Луаре. Путешествие должно было стать идиллическим, однако в Ансени, находящемся примерно в трети пути вверх по реке, юный лорд Сетон умер от «желудочного флюса» — вероятно, от пищевого отравления. Мария должна была утешать сестру Сетона Мэри и присутствовать на первой в ее жизни заупокойной мессе. Так порвалась одна из нитей, связывавших ее с шотландским прошлым. Она также должна была распрощаться с де Брезе, который по приказу короля покинул ее, передав свои обязанности внушавшей трепет бабушке королевы — Антуанетте де Бурбон.

Если не считать матери, Антуанетта де Бурбон оказалась первым членом этой древней и могущественной семьи, с которым познакомилась Мария. Антуанетта была женой Клода, герцога де Гиза, сына Рене II Лотарингского и Филиппы Гельдернской. У Клода было два брата: Жан — кардинал Лотарингский, и Антуан — герцог Лотарингский; Антуанетта родила девятерых детей, и все они выжили. Они приходились Марии дядями и тетями; в их числе были два герцога, один маркиз, два кардинала, один великий приор и две аббатисы, а также ее мать, королева-регентша. Очевидно, что Марии было жизненно необходимо произвести хорошее впечатление, и 1 октября 1548 года Антуанетта сообщила: «Она в самом деле хорошенькое и очень разумное дитя. Она темноволосая и белокожая, и я думаю, что, когда она вырастет, будет красивой девушкой, ведь лицо у нее беленькое, с нежной и чистой кожей. Нижняя часть лица у нее хорошей формы, глаза маленькие и глубоко посаженные, лицо довольно длинное. Она грациозна и уверена в себе. В целом, мы можем быть ею довольны».

Несмотря на то, что первое впечатление оказалось благоприятным, Антуанетта де Бурбон не сочла четырех Марий красивыми и даже чистенькими, но вот леди Флеминг, по ее мнению, производила впечатление. Не считая Марии де Гиз, Антуанетта, дожившая до восьмидесяти девяти лет, стала первой из числа знакомых Марии женщин, которые обладали властью в силу собственных прав, не зависели от влияния мужа и не лишились женственности в погоне за личной властью. В первый момент Антуанетта стремилась укрепить свое влияние на Марию в качестве ее приемной матери; ей нужно было удостовериться, что юная королева станет членом партии Гизов прежде, чем окажется при дворе Генриха II.

Придворные ждали Марию в Карьер-сюр-Сен. Там ее временно разместили в средневековой крепости, пока приводили в порядок королевские покои в замке Сен-Жермен-ан-Лэ. Через фаворитку Генриха Диану де Пуатье пришел приказ разместить обитателей Карьер-сюр-Сен в деревне. Замок Сен-Жермен-ан-Лэ находился всего в нескольких милях от Парижа, на холме над Сеной, и его легко было защищать. Замковые укрепления датировались XII веком, и хотя Франциск I полностью его перестроил, превратив в роскошный загородный дворец, в нем по-прежнему размещался трехтысячный гарнизон. Сын продолжал перестройку. Покои Генриха располагались на втором этаже и выходили на сады, разбитые в виде сложных цветников и крытых аллей. Королевские дети помещались на третьем этаже, а их залитые солнечным светом комнаты выходили на юг. Генрих лично принимал участие в размещении Марии, отдав подробные распоряжения относительно меблировки. Он также приказал удостовериться, что ни один из рабочих, занятых на отделочных работах, не болен каким-либо инфекционным заболеванием, и позаботился о том, чтобы все окрестные деревни были свободны от инфекций, таким образом, установив вокруг Марии, которую теперь именовал «дочерью», санитарный кордон. Мария прибыла в свое временное пристанище, Карьер-сюр-Сен, 16 октября; к ее радости, пребывание там оказалось недолгим. Генрих отдал новые распоряжения Жану де Юмьеру, которому предстояло стать камергером Марии — он и его жена Франсуаза отвечали за королевскую детскую, — и сообщил им: «Она превосходит рангом моих дочерей. Она — коронованная королева, и я желаю, чтобы ей оказывали почести и служили соответственно». Помимо прочего, это означало, что над ее креслом был парчовый балдахин с ее гербами, а слуги должны были преклонять колени в ее присутствии и удаляться от кресла пятясь. Дженет Синклер, наверное, считала эти формальности ненужными, но несомненно поощряла свою маленькую воспитанницу вести себя подобающе и не давать французам возможности высмеять ее варварские шотландские манеры, как это сделал поэт Брантом по отношению к их языку. Другие королевские дети тем временем с удовольствием начали разъяснять своей экзотической венценосной подруге сложную структуру королевского двора.