Вечером 19 апреля Босуэлл устроил обед в таверне Эйнсли неподалеку от дворца; среди гостей, помимо прочих, присутствовали Аргайл, Хантли, Кассилис, Мортон, Сандерленд, Роте, Гленкайрн и Гейтнесс. Официальный протокол этой встречи указывает среди участников Морея, но поскольку он находился за границей, это было невозможно. Морей уехал из Шотландии «из-за недовольства» и оставил вместо себя Мортона, «человека, который знает, как вести дела, ведь он — мое второе “я”». Присутствовавший там Эглингтон «ускользнул», не подписав неизбежного соглашения, а подписавшие обязывались защищать Босуэлла от обвинений в убийстве и поддерживать его намерение жениться на Марии — «если ей это будет угодно».

Казалось, Босуэлл многого добился, но на следующий день Киркалди из Грэнджа написал Бедфорду, что, если Елизавета окажет поддержку преследователям убийц, этим она завоюет сердца шотландцев. Он также сообщал, что Мария настолько потеряла голову от любви к Босуэллу, что «не боится ради него утратить расположение Франции, Англии и собственной страны и скорее пойдет за ним на край света в одной нижней юбке, чем оставит его». Это были собственные слова шотландской королевы, детский лепет, неуместный даже для эмоционально незрелой 24-летней женщины. Как сильно отличается эта фраза от заявления Елизаветы, что даже если бы ее изгнали из королевства в одной нижней юбке, она бы все равно преуспела!

Мария же отнюдь не преуспевала: ее охрана, находившаяся на грани бунта, требовала платы, которую ей задолжали. Босуэлл подошел к решению этой проблемы своим традиционным путем: схватил вожака за горло и занес над ним кинжал. Однако того освободили, а Мария немедленно вмешалась, заплатив охране 400 крон. По настоянию Босуэлла Летингтон обратился к Марии с просьбой снова выйти замуж во имя стабильности королевства, но она ответила отказом. Это было разумное решение, учитывая историю ее двух предыдущих браков. На следующий день она отправилась в Стирлинг, чтобы увидеть сына, а Босуэлл объявил, что собирает свои силы для рейда на Лиддсдейл. Никто этому не поверил, напротив, распространился слух, что он собирается захватить королеву и отвезти ее в Данбар. Тем временем Сесил составил одну из своих записок для Елизаветы, в которой писал о необходимости содействовать аресту убийц, а также о том, что многие по-прежнему верят, что Мария была соучастницей преступления, и о том, что нужно любыми средствами предотвратить брак шотландской королевы с Босуэллом.

Убедившись, что младенец Яков здоров и весел, Мария оставила его на попечении графа и графини Мар. Она не знала, что видит своего сына последний раз… Королева выехала в сопровождении Летингтона, Мелвилла, Хантли и своей обычной вооруженной стражи, остановившись на ночь в Линлитгоу. В нескольких милях к западу от Эдинбурга, там, где у деревни Крамонд Рогар Берн впадает в реку Алмонд, королевская свита была захвачена врасплох внезапно появившимся Босуэллом с отрядом в 800 человек. Охранники Марии, число которых было несравнимо меньше, схватились за оружие, но королева остановила их, сказав, что не желает, чтобы из-за нее проливали кровь. Босуэлл взял ее лошадь под уздцы и заявил, что в Эдинбурге их поджидают враги. Затем он сопроводил ее через Грантон и Лит в свой «безопасный» замок Данбар. Там за королевой заперли ворота, оставив снаружи весь королевский кортеж, в том числе Летингтона и Мелвилла. «Журнал» [80] сообщал: «Граф Босуэлл в сопровождении множества людей похитил королеву и увез ее в тот же вечер в свой замок Данбар (отнюдь не против ее воли). Капитан Блакаддер, ночной гуляка, а теперь — один из людей Босуэлла, заявил: вся сцена была разыграна с согласия королевы».

На самом деле Мария отправила в Эдинбург посланца за помощью, однако он только что слышал приказ королевы, что следует избегать кровопролития, поэтому его усилия были скорее формальными, чем эффективными. Босуэлл знал, что его звезда будет сиять лишь до тех пор, пока он держит в руках власть, Мария же — «перышко, гонимое любым порывом ветра». Она отказала Летингтону, когда он просил ее снова выйти замуж, и тогда граф решил захватить инициативу способом, наиболее подходящим для бандита из Пограничного края. Мария была на самом деле захвачена врасплох, но она видела, как на террасах Шамбора благородных дам спасали их верные рыцари. Возможно, наконец появился ее Амадис. Однако блестящие доспехи Босуэлла были изрядно запятнаны.

Согласно общему убеждению сразу по возвращении в Данбар Босуэлл изнасиловал Марию, но «Журнал» утверждает: «Он похитил ее и увез в свой замок». Босуэлл явно не мог изнасиловать ее перед всей свитой в Крамонде; в XVI веке «похитить» означало «захватить». Сама Мария, голова которой шла кругом от романтики обстоятельств, легко могла согласиться стать любовницей Босуэлла в Данбаре. Как бы там ни было, к концу месяца Мария была беременна от Босуэлла.

Когда Мария благополучно оказалась в Данбаре, следующим шагом Босуэлла была женитьба на ней. Поскольку королева была им обесчещена, у нее не оставалось выбора, но сначала ему нужно было развестись с леди Джин Гордон. 26 апреля он поехал в Эдинбург, чтобы подать на развод. В качестве доказательства супружеской измены Босуэлл с восхитительной тщательностью перечислил свои тайные свидания с Бесси Крауфорд на колокольне церкви Хаддингтона и одновременно просил суд архиепископа Сент-Эндрюсского аннулировать брак на основании близкого родства. Никто не оспаривал его петиции о разводе, и 7 мая было принято решение об аннулировании брака. Последствием этого циничного действия оказался переход брата леди Джин, Хантли, в стан врагов Босуэлла. Удивительно, но католик епископ Росский, некогда сторонник Хантли, проявил свой дипломатический талант, сумев остаться другом Босуэлла, возможно потому, что мог перепить хозяина Пограничного края.

За день до развода Босуэлл был уже настолько уверен в своей добыче, что вернулся вместе с Марией в Эдинбург. В сопровождении Летингтона и пока еще верного Хантли он въехал в город через Западные ворота, проехал через Грассмаркет, а затем вверх по Хай-стрит к замку. Этот путь был короче и предоставлял толпе меньше шансов продемонстрировать чете свое недовольство. Въезд был далек от оставшихся в прошлом торжественных процессий: Босуэлл шел пешком, ведя лошадь Марии под уздцы, так что она вернулась в столицу скорее как пленница, нежели как правительница. Босуэлл, однако, разоружил своих людей, и королевская свита выглядела относительно мирно. Граф незамедлительно попросил пастора церкви Сент-Джайлс Крейга сделать объявление о предстоящем браке. Крейг отказался, заявив, что этот брак станет прелюбодеянием, а Мария была взята силой. В своей типичной манере Босуэлл потребовал от городского совета повесить пастора, но судейский клерк принес письмо Марии, в котором утверждалось, «что ее не похищали и не держали в плену». После долгих колебаний Крейг в конце концов сделал объявление о браке. 12 мая Мария провозгласила перед Тайным советом, что «она довольна графом и забыла весь свой гнев, порожденный тем, что он тогда захватил ее в плен».

Мария даровала Босуэллу титул герцога Оркнейского и, как уверяют, сама возложила ему на голову герцогскую корону. 15 мая чету обвенчал в капелле Холируда Адам Босуэлл, епископ Оркнейский, в соответствии с протестантским обрядом. Это произошло в десять вечера, и за венчанием не последовали «ни праздник, ни развлечения». Один из современников заметил, что брак «заключили неподобающим образом». Лорд Херриес умолял Марию не выходить замуж за Босуэлла, а дю Крок предупреждал, что такой шаг ей будет стоить дружбы с Францией. По иронии судьбы из первых двух браков Марии один был династическим, а второй — поспешным, хотя и необходимым для продолжения королевского рода, однако обе свадьбы праздновались с большим размахом. Третий же брак, по крайней мере для невесты, был браком по любви, но свадьбы практически не было. Первый супруг оставил Марию вдовой, второй был убит всего тремя месяцами ранее, и прошло всего пятнадцать месяцев с тех пор, как она сама подарила леди Джин Гордон подвенечное платье из серебряной парчи по случаю ее свадьбы с Босуэллом. Великолепное образование, достойное Гизов, оказалось совершенно бесполезным: теперь Мария изолировала себя даже от тех представителей шотландской знати, которые оставались ей верны. Общественное мнение отразилось в памфлетах, прибитых к воротам Холируда; в них цитировался Овидий: Mense malas maio nubere vulgus ait («Только шлюхи выходят замуж в мае»). Дэвид Юм в своей «Истории Англии» пишет: «На живших за границей шотландцев обрушилась такая волна неодобрения, что они старались не показываться в публичных местах». Мария написала Елизавете: «Здесь все время возникали раздоры и заговоры, и поскольку это случалось так часто и в таких ужасных формах, мы оказались неспособными в одиночку выносить бремя и страдания». Королева не объявляла Босуэлла невиновным, но утверждала только, что «он был оправдан по нашим законам». Елизавета сказала об этом браке, что «ей, как и любому монарху, трудно его переварить».