Я попытался вообразить себе, как это в сигаретную пачку можно загнать спальный мешок, но не преуспел.

— Значит, у вас был сообщник?

— Ну, разумеется, — охотно согласился Огибахин. — Без помощника в таких делах нельзя.

Я машинально отметил, что слово "сообщник" он заменил на "помощника". Значит, мысль его уже петляла по юридическим тропкам, и противоправность каких-то своих действий он сознавал.

— А потом вы с ним что-то не поделили? — полюбопытствовал я.

— С кем? — переспросил мой гость.

— С сообщником.

Огибахин покосился на дверь, затем, наклонившись над столиком, приблизил ко мне свое помятое лицо и доверительно проговорил:

— Знаете, что мне понравилось, Виталий Витальевич? То, что вы не спрашиваете, как я это делаю. Все с этого начинают.

— А действительно, — не удержался я, — как вы это делаете?

— Хотите попробовать? — спросил Огибахин. — Предупреждаю: довольно неприятное ощущение. Вы когда-нибудь падали в лифте? Нет? Я тоже не падал, но в принципе очень похоже.

Он окинул меня оценивающим портновским взглядом.

— Рубашка у вас с длинными рукавами? Это плохо. В таком случае, пиджачок придется снять: вы можете в нем затеряться.

Сам он оставался в пиджаке, но, в конце концов, это было не принципиально, и, не задавая лишних вопросов, я повиновался.

— Так, — деловито сказал Огибахин. — Теперь дайте руку и садитесь на стол.

— Обязательно на стол? — спросил я.

— Ну конечно. Покрытие на полу у вас очень ворсисто.

— И что в этом плохого?

— Вы любите гулять по пояс в зарослях ежевики? — вопросом на вопрос ответил Огибахин. — Да еще, не дай Бог, паучок какой-нибудь там ошивается. Может и ногу отгрызть. Нам таких сюрпризов не надо.

— А вы что, тоже со мной?

— Естественно. Без меня у вас не получится. И обратно вернуться можно только со мной. Ведь обратно захочется, не так ли? Редактор не имеет права быть слишком малого роста.

Я протянул Огибахину руку, от него исходила неприятная вибрация, как будто я коснулся контактов динамомашины.

Мы присели с ним на журнальный столик, как старые добрые друзья перед дальней дорогой.

— Поехали, — сказал Огибахин.

Сердце у меня ёкнуло, кости зазнобило: я почувствовал, что стремительно падаю сквозь себя — и в то же время неудержимо взлетаю ввысь.

Пространство комнаты мгновенно наполнилось тугим ветром и с гулким хлопком развернулось, как белый парус.

Голова закружилась: мы сидели в двух шагах от края серой дымчатой бездны, как на крыше шестнадцатиэтажного дома — без каких бы то ни было перил.

Бездна не была пустой: в ней, как в мутной воде, плавали крупные полупрозрачные баллоны радужных расцветок и самых причудливых форм.

Далеко внизу, в полумгле у подножья стола, я видел два гигантских темных объекта: то ли туловища китов, то ли корпуса затонувших танкеров.

Да это же мои ботинки, сообразил я.

Между тем мой товарищ по путешествию был обут.

— Я называю это "контактная дисминуизация", — заметив мое недоумение, пояснил Огибахин. — Уменьшается только то, что имеет прямой контакт с моим телом. Первое время я никак не мог сообразить, почему постоянно оказываюсь на дне собственного ботинка. Теперь вот хожу в дырявых носках.

Тут над нами послышалось ровное фырчание: так работают хорошо отрегулированные автомобильные моторы. Я поднял голову: из белесой вышины, сквозь которую чернели ветви мощного баобаба, к нам летела многокрылая тварь размером с добрую дворнягу.

То, что на нашем карликовом бонсае живут мелкие мошки, мне было известно, я относился к этому с пониманием: пускай себе живут. И вот теперь одна из них устремилась ко мне с намерением отведать редактора на вкус.

Я вопросительно посмотрел на своего спутника.

— Не волнуйтесь, — сказал Огибахин, — она не посмеет. А впрочем… лучше пере, чем недо.

Он вынул из кармана серенький, пластмассовый, вроде бы игрушечный пистолет, прицелился в мошку. Легкий щелчок — и тварь, кувыркнувшись на лету, рухнула вниз.

Ловкость, с которой Огибахин это проделал, неприятно меня удивила. Да и само наличие боевого оружия в кармане сугубо штатского пиджака от "Босса"…

Впрочем, еще более странным было другое.

— Позвольте! — воскликнул я. — Эта пушка — она лежала у вас в кармане. Какая же тут контактная дисминуизация? Или карман тоже должен быть дырявым?