Здесь обнаруживается принципиальное различие диалектико-материалистической дедукции категорий и абстрактно-рассудочной дедукции.

Последняя имеет своим основанием абстрактно-общее, родовое понятие. Под него подводится особенное явление, и в его рассмотрении затем прочитываются признаки, составляющие отличительные особенности данного вида. В итоге получается видимость выведения. Например, под абстракцию «лошадь вообще» подводится порода «орловский рысак». В определение этой особой породы вводятся такие ее признаки, которые позволяют отличить орловского рысака от любой другой породы лошадей. Но совершенно ясно, что в абстракции «лошадь вообще» специфические признаки «орловского рысака» вовсе не заключены, и поэтому никак выведенными из него быть не могут. Они пристегиваются к определениям «лошади вообще» чисто механически. А благодаря этому формальная дедукция и не дает никакой гарантии на тот счет, что эти специфические отличия прочитаны правильно, что они с необходимостью принадлежат рассматриваемой породе. Очень может быть, что эти специфические отличия орловского рысака усмотрены в том, что ему одинаково обще с рысаком из штата Оклахома.

То же самое, как мы видели, получается у Рикардо с его теоретическими определениями денег. Из стоимости в его понимании специфические отличия денежной формы никак не выводятся, не дедуцируются. Он поэтому и не в состоянии отличить действительно необходимые экономические характеристики денег как таковых от тех их свойств, которые эмпирически наблюдаемым деньгам принадлежат благодаря тому, что в них воплощается движение капитала. Поэтому он сплошь и рядом за специфические определения денег принимает характеристики совсем иного явления – процесса обращения капиталов.

Совсем иное получилось у Маркса. То обстоятельство, что стоимость в его теории была понята в движении противоположностей, что теоретическое определение «стоимости вообще» содержит в себе противоречие, позволило ему прочитать в эмпирически наблюдаемых явлениях денежного обращения именно те и только те признаки, [261] которые с необходимостью принадлежат деньгам как деньгам и притом исчерпывающим образом определяют деньги как специфическую форму движения стоимости.

В теоретическое определение денег у Маркса входят лишь те признаки денежного обращения, которые с необходимостью выводятся из противоречий стоимости, с необходимостью порождаются движением простого товарного обмена.

Это и называется у Маркса дедукцией. Нетрудно теперь констатировать, что такая дедукция становится возможной только в том случае, если в качестве ее большой посылки лежит не абстрактно-общее понятие, а конкретно-всеобщее, понимаемое как единство, тождество взаимопревращающихся противоположностей, как понятие, отражающее реальное противоречие предмета.

При этом необходимо еще и еще раз подчеркнуть, что в основании этой теоретической дедукции лежит детальнейшее и всестороннее рассмотрение системы эмпирических фактов и явлений, которые составляют экономическую реальность, являющуюся объектом теории.

На этом пути только и могли быть получены действительно полные, и притом не формальные, а содержательные абстракции, раскрывающие специфическое существо денежной формы. Маркс и получил теоретические определения денег, «рассматривая процесс абстрактно, т.е. оставляя в стороне обстоятельства, которые не вытекают из имманентных законов простого товарного обращения...» 6.

Обстоятельства, вытекающие из имманентных законов простого товарного обращения, суть именно продукты внутреннего противоречия стоимости как таковой, простой формы стоимости.

Диалектика абстрактного и конкретного здесь проявляется самым очевидным и наглядным образов: как раз потому, что деньги рассматриваются абстрактно, получаются конкретные теоретические определения, выражающие конкретно-историческую природу денег как особенного явления.

Под абстрактно-общее понятие «круглое» легко подвести и футбольный мяч, и планету Марс, и шарикоподшипник. Но ни форму мяча, ни форму Марса, ни форму [262] шарикоподшипника нельзя вывести из понятия «круглого вообще» никакими усилиями логической мысли, потому что ни одна из этих форм не происходит из той реальности, которая отражена в понятии «круглое вообще», т.е. из реального сходства, тождества всех круглых тел.

А из понятия «стоимости» (в ее марксовском понимании) экономическая форма денег выводится самым строгим образом. И выводится она именно потому, что в объективной экономической реальности, отражаемой категорией «стоимости вообще», заключена реальная объективная необходимость порождения денег.

Эта необходимость есть не что иное, как внутреннее противоречие стоимости, неразрешимое в рамках простого обмена товара на товар. Категория стоимости у Маркса ость конкретно-всеобщая категория именно потому, что она содержит в своих определениях внутреннее противоречие, раскрывается как единство, как тождество взаимоисключающих и одновременно взаимопредполагающих теоретических определений.

Конкретность всеобщего понятия у Маркса неразрывно связана с противоречием в его определении. Конкретность есть вообще тождество противоположностей, в то время как абстрактно-общее получается по принципу голого тождества, тождества без противоположностей.

Если внимательно рассмотреть движение мысли Маркса от товара, от стоимости вообще к деньгам и сравнить его с аналогичным движением мысли Рикардо, то получится ясная картина различия диалектики и метафизики в вопросе о движущих пружинах процесса развертывания системы категорий.