— Подствольный гранатомет не нужно? — поинтересовался я. — Прицел НСПУ, рельса Вивера, планка Пикатинни не требуется заодно?

Робот слегка подвис, потом выдал:

— Мой подумать.

И исчез в недрах бронеавтомобиля. Наверно, думать пошел.

Я тоже думал. О том, как это всегда хреново, когда вокруг слишком тихо. Ни рукокрылов в небе, ни ворон, переживших и войну, и постапокалипсис, ни мелких мутировавших тварей, которые обычно при любых обстоятельствах шныряют в кустах и в придорожной траве. Такая вот мертвая тишина — это всегда подозрительно и плохо на войне. Я уверен: все живые твари, гораздо тоньше человека чувствуя незримые эманации смерти, стараются свалить подальше либо затаиться в своих норах и гнездах, чтобы переждать в безопасности ужас скорой, неизбежной битвы…

Броневик катился медленно, словно крался между домами. Мы проехали мимо трех застывших на рельсах трамваев — новеньких, словно только что с завода, — мимо остановки с табличкой «16-я Парковая ул.», мимо магазина с надписью «Цветы» над входом…

— Вот, значит, как народ раньше жил, — тихо сказал Ион. — А я все мечтал глянуть, как оно было до войны. Ну вот, глянул. Только жутко как-то. Будто живые люди вот-вот выйдут из домов. Но нету их. Умерли. А те, кто выжили…

— А вот и те, кто выжили, — выдохнул я, резко доворачивая ствол пулемета вправо.

Домов больше не было. Вместо них впереди рядами тянулись парники и теплицы. Видимо, было здесь до войны грандиозное сооружение декоративного садоводства неясного предназначения. Во-первых, на кой таких размеров? Во-вторых, кто ж так строит, что при всем желании ни пройти ни проехать, сплошной лабиринт из длинных, приземистых конструкций, в которых, кстати, до сих пор виднеется из-под прозрачной пленки какая-то мутировавшая флора. И не просто виднеется, шевелится даже. Наверно, оттого, что из этих парников наружу хором лезут те самые нынешние жители Москвы, о которых только что говорил Ион. Те, кто выжили…

Шерстяной оказался прав. Их действительно было два вида. Только я сильно затрудняюсь сказать, у каких именно особей было меньше человеческого — у тех, на чьих спинах рюкзаком прилепился сиамский братан, просунувший морду и лапы сквозь гуманоидное тело, или же у вторых, которых очень трудно описать при всем желании — уж больно омерзительные твари сейчас смотрели на нас, пуская гнойные, голодные слюни.

Сильно вытянутое, сегментированное тело, абсолютно непохожее на человеческое. По бокам — то ли руки, то ли ноги, не понять. Нечто среднее. И этих ногорук по десять штук с каждой стороны. Эдакая сосиска с кучей конечностей, сильно смахивающая на гигантскую сороконожку. Спереди — два щупальца с хорошо знакомыми саблевидными когтями. А на спине — крупный нарост, внутри которого через тонкую, прозрачную кожу хорошо видна… человеческая голова. До ближайшей твари было не больше пятидесяти метров, и я отлично видел, как изо рта головы льется, обильно стекая вниз по подбородку, то ли слюна, то ли блевотина. Абсолютно белые глаза кошмарного мутанта были устремлены на нас, и я почувствовал, что еще немного — и я сам, по своей воле вылезу из броневика и пойду вперед… Потому, что мой далекий потомок голоден… Потому, что я должен…

Резкая боль в ноге заставила меня рефлекторно дернуться.

— Ментальная атака, — спокойно, но довольно громко произнес снизу Фыф. — Уже секунд десять как стрелять пора, а вы все сопли жуете.

Черт, маленький шам был тысячу раз прав. Интересно, где он научился работе по болевым точкам? До сих пор нога ноет. Но об этом я его спрошу потом — если останется чем спрашивать, конечно…

Потому что мутанты бросились. Все, разом, словно по команде. Хотя почему «словно»? Если ментально умеют мозги компостировать, то небось и общий сигнал атаки могли получить вполне. Узнать бы только, кто ими командует…

Все это я додумывал, уже поливая волну мутантов пулеметным огнем.

— Шерстяной, гони вперед! — заорал Ион, вскидывая автомат. Наверно, тоже получил снизу от Фыфа исцеляющий тычок в нервный узел.

Насчет гнать вперед — это было верно. Когда на тебя прет девятый вал, самое лучшее — нырнуть ему навстречу, иначе сметет, сомнет, сломает. Вот Шерстяной и выдавил газ до пола.

Броневик рванул навстречу надвигающейся волне, врезался в нее и попер вперед, сминая тела мутантов широкими протекторами. Мы стреляли не переставая. Уже не для того, чтобы остановить атаку — это было нереально, тварей было слишком много, — а лишь для того, чтобы сбить наиболее резвых, чьи когти скребли броню в непосредственной близости от нас.

И таких было немало… У сиамов-многоножек человеческая голова явно не была бесполезным рудиментом, и соображали они довольно неплохо. И двигались при этом намного быстрее любого спортсмена, отслеживая наши движения и резкими прыжками уходя от смертоносных пуль, еще только разгоняющихся в стволах.

Попасть в шустрых тварей было бы непосильной задачей, если б не теснота. Мутанты, толпой рвущиеся к нашей машине, мешали друг другу маневрировать — и гибли. Кто под колесами броневика, кто от наших очередей, а кто и по ошибке получив когтем от соседа по человечьей башке.

— Бейте по головам! — крикнул я, заметив, что, даже разорванный напополам очередью, сиам все равно лезет вперед… если у него осталась цела слюнявая тыква на спине. Напротив, любая тварь, получившая даже незначительную черепно-мозговую травму, тут же дохнет и заваливается на спину, сложив конечности на брюхе как любое отошедшее в лучший мир порядочное насекомое.

Мы и били. Кто пулями, а кто уже и прикладами сбивая с залитой кровью брони уродливые порождения постапокалипсиса. Когда я понял, что просто не успеваю перезарядить горячий пулемет, то просто оставил «Корд», выдернул из ножен «Бритву» и «Сталкера» и стал отбиваться двумя ножами одновременно, всеми силами стараясь не попасться под удар костяных когтей. В ограниченном люком пространстве задача не из легких, но что оставалось делать? Вот я и вертелся на одном месте, как живой угорь на горячей сковородке, рубя ножами направо и налево и как заведенный повторяя про себя: