Шрифт:
Но как он ни успокаивал себя, а недовольство собой не покидало его.
Михайлов в тоскливом нетерпении шагал по комнате. Время тянется удивительно медленно, и глаза его помимо воли то и дело обращаются к стрелкам часов. К гнетущему нетерпению примешивалось острое беспокойство.
Быть может, ему с хозяйкой лучше уйти? А Василий придет в пещеру ночью или под утро? Нет, нельзя оставлять товарища.
Послышался стук в дворовую калитку.
— Наконец-то! — облегченно вздохнул Михайлов.
— Это не Василий! Он не так стучит. — В глазах хозяйки испуг.
— Вот что, Дуся, я пойду к Орловым. Если это наши, придешь за мной. Если кто чужой — выпроваживай.
Михайлов и хозяйка открыли наружную дверь и, став на пороге, прислушались. Ни звука. Луна прощальными лучами освещала верхушки деревьев за высокой глинобитной стеной, которая отделяла дом от улицы.
Кто притаился за этой стеной? Кто? Снова постучали три раза.
— Вам кого? — спросила хозяйка.
— Откройте. Это я, Людвиг.
Да, это был голос Людвига.
— Ты один? — спросил Михайлов, подходя к калитке.
— Нет, Николай, с товарищами. Мы только что из лесу…
О том, что Людвиг вместе с Осокиным ушел к партизанам, Михайлов знал. Услышав голос Людвига, он обрадовался. Людвиг — это вести с Большой земли, вести от товарищей, ушедших к партизанам. Не раздумывая, он вытащил из скобы засов.
Под сильным толчком калитка распахнулась, и Михайлов увидел перед собой Сережку Сову, улыбающегося Майера, а за их спинами жандармов. Яркий свет фонаря ослепил его, а пальцы Сережки впились в кисть правой руки. Сильным рывком Михайлов вырвал руку и, побежав назад к хате, крикнул:
— Дуся, гаси свет! Беги!
Он не успел закрыть дверь на задвижку. Снаружи на нее навалились, и Михайлов подставил ногу под нижний косяк двери, надеясь сдержать напор. Надо было выиграть время, дать возможность уйти хозяйке. Дверь под напором трещала и причиняла сильную боль ступне. В комнате задребезжали стекла распахнутой рамы, и Михайлов отскочил от двери и бросился в хату. Когда он был уже у распахнутого окна, жандармы повисли у него на плечах. Сережка поспешил захлопнуть окно.
Луч фонаря обежал комнату и осветил лицо Михайлова.
— Где есть хозяйка? — спросил Майер, подходя к нему.
— Сбежала, господин штурмшарфюрер, — сказал Сережка.
— Что же вы стоите, как олухи?! — Майер выругался. — Немедленно окружить двор и задержать ее.
Жандармы и Сережка бросились во двор.
— Повернитесь лицом к стене и… — Майер потянулся рукой к кобуре.
Закончить фразу он не успел. От удара ногой в пах Майер глухо охнул, скрючился и выронил фонарь. От удара в челюсть упал. Михайлов попытался выхватить у него пистолет: безоружным ему из окруженного дома не вырваться.
Завязалась борьба.
Сережка, держа в одной руке фонарь, в другой пистолет, осмотрел сарай, обшарил двор, затянул в пролом в стене, но идти в развалины не рискнул и вернулся в дом. Еще с порога он услышал хрипы, возню. Посветив фонарем, он увидел, что Михайлов подмял под себя Майера и душит его. Рукояткой револьвера Сережка ударил Михайлова по голове и, оглушив, оттащил в сторону.
Майер вскочил на ноги, стал избивать лежавшего без сознания подпольщика. Бил, пока лицо Михайлова не превратилось в сплошную кровавую массу…
В эту ночь волна арестов прокатилась по всему Севастополю и смела все ранее уцелевшие группы подпольщиков. В городе, кроме Михайлова и Орлова, были брошены в тюремные подвалы Галина и Валя Прокопенко, Александр Мякота, Андрей Максюк, Нелли Велиева с братом Арифатом и многие другие патриоты. В Инкермане — Павел Малых и Фрося Поцелуева. На Северной стороне — Владимир Пьеро и врач Федор Большаченко с группой товарищей.
Избежали ареста лишь одиночки: связные подполья Петька Америка, Костя Белоконь, Саня Калганов, Коля Михеев и его родные и еще те, кто подобно Евдокии Висикирской и Евдокии Ленюк, успел вовремя скрыться.
Борьба продолжается…
Часто, когда наступал вечер, Костя Белоконь выбирался через окошко из халупы Табаковых и бежал к Михеевым проведать Колю, погреться. Коля выздоравливал, температура упала, рана затянулась. Он уже вставал с постели, но не выходил из дому: от потери крови чувствовал слабость.
Степанида Александровна и Николай Андреевич всегда приветливо встречали Костю, выкладывали на стол хлеб, заставляли похлебать варева, попить горячего чая, отогреться. В хатенке было тесно, но всегда уютно. От сытости, человеческого тепла Костя оттаивал.