Вставать и выходить не было ни малейшего желания. Зная, что за день мы всё равно пройдём эти тридцать верёвок, решили выйти попозже.

Только сейчас я заметил, что все дыры в нашей палатке тщательно зашиты: Анатолий Георгиевич зря времени не терял.

Стартовали в 11.00. В 13.30 я был уже у четырнадцатой верёвки, взял дополнительный груз (всего около семнадцати килограммов). В это время Эдик по связи с площадки лагеря-2 пожурил нас за поздний выход. Когда я поднялся к ним, было около 17 часов.

Оказалось, что в лагере-2 опять вчетвером ночевать негде: палатка не установлена. “Мы перевернули несколько кубометров породы, но площадка получилась только на двоих”. У меня ёкнуло сердце: неужели опять идти на 6500? “Если вы не против, мы спустимся, а вы сами поставите палатку и переночуете здесь”. Я облегчённо вздохнул: лишь бы больше никуда не идти!

Ребята спустились к Анатолию Георгиевичу уже в темноте. Им в предыдущую ночь не повезло. Не послушав рекомендации Иванова, они поставили палатку под камнеопасным кулуаром и, конечно, “поймали” несколько камней. К счастью, обошлось без травм.

Час возился с палаткой, закрепляя растяжки понадёжнее. Мы с Шопиным неплохо разместились на трёх кариматах среди четырёх спальников. Хорошо поужинали.

Ночью порывы ветра были настолько сильными и резкими, что казалось, нас поднимет и унесёт вместе с палаткой. Голова у меня оказалась очень низко и вплотную к выходу. Было холодно и неприятно от ударов ткани, рукав входа постоянно шлёпал по лицу, и никуда от него было не деться. Я провертелся всю ночь и к утру почувствовал страшную головную боль. А я считал себя хорошо акклиматизированным.

Головная боль на высоте — признак горной болезни и преследует каждого альпиниста в период акклиматизации. Часто её появление невольно связываешь с какими-то неудобствами. Мне казалось, что голова болит оттого, что она очень низко лежала и что я не выспался из-за шума ветра. Помню первый подъём на пик Коммунизма — ночёвку на 6500 перед выходом на вершину. Под голову попал какой-то твёрдый предмет, от которого я никак не мог избавиться. Наутро именно в этом месте ощущалась сильная головная боль. Теперь я понимаю, что дело не в неудобствах. Японцы всю жизнь спят на деревянных полешках вместо подушек — и голова не болит.

Уже давно пора вставать и улучшать площадки или хотя бы идти вниз, а мы лежим, не в силах это сделать.

Наконец потихоньку начали греть воду. Кружка кофе сразу вывела меня из оцепенения. Правда, это “сразу” произошло к часу дня.

Мы видели, как снизу к нам подходит группа Валиев — Хрищатый — Чепчев — Наванг... Ещё ниже шли Мысловский — Чёрный — Овчинников.

Начали спуск. При встрече Овчинников сказал, что они решили нести грузы до 16 часов, чтобы успеть засветло спуститься в лагерь-1. Таким образом, получилось, что Коля оставил груз, не дойдя четырёх верёвок до лагеря-2, а Эдик — семи-восьми верёвок.

Анатолий Георгиевич оставил свои тринадцать килограммов на площадке, которая везде фигурирует под названием “четырнадцатая верёвка”. Шеф спустился, как я понял, в смешанных чувствах. С одной стороны, для него было неожиданным, что он не смог дойти до лагеря-2, и это его расстроило. С другой — он всё-таки получил удовольствие оттого, что побывал на стене самого Эвереста.

Во время дополнительной вечерней связи было принято решение — завтра нашей группе спускаться вниз. Казбеку хватит снаряжения для обработки маршрута до подхода следующей группы.

Вечером кухней занимались Коля и Эдик. Надо заметить, что, хотя мы уже третий день ничего не ели, острого голода я не испытывал. Заставлять себя есть не было нужды, так как завтра — вниз, в лагерь. Там отъедимся.

3 апреля. Однако события закрутились несколько по-другому. До 6100 мы с Володей добежали за час, а дальше начались осложнения. Оказалось, что за последние дни дорога через ледопад сильно ухудшилась, а 60-метровая стенка стала предельно опасной. Мы занялись переделкой дороги, и возвращение в лагерь затянулось до вечера. Пришлось поднять все лестницы с опасного участка и перенести метров на двести правее. Установили мягкую десятиметровую лестницу из репшнура, жёсткую в один пролёт и две трёхпролётных на отвесной стене и ещё один пролёт внизу через трещину.

Требуются, конечно, ещё доработки, но в целом вариант смотрится не так страшно, как раньше. Лёд крепкий, монолитный, и сверху ничего не висит.

Из-за этой задержки мы оказались на ледопаде в самое пекло. Желание выбраться из этой белой печки было так велико, что я обошёл на очередном вираже колонну Мысловский — Чёрный — Овчинников, для порядка попросив разрешения.

В лагере все мы, конечно, накинулись на сок. Причём Володя выдал по паре кружек сока манго, которые после разведения превратились в четыре-пять. Хорошо пообедали и ещё лучше помылись в гелиобане. Отличная вещь. На улице холод, а в бане теплынь и вода почти пригодная для мытья.