Тетушка Норрис перевела дух и опять заговорила.

– Люди, которые выходят из своего круга и тщатся делать вид, будто они выше его, поступают весьма безрассудно и глупо, а потому я полагаю, что сейчас, когда ты без нас собираешься в гости, самое время дать тебе совет, Фанни. И я тебя прошу и умоляю, не забывай о скромности, не разговаривай и не высказывай своих мнений, как будто ты ровня своим кузинам – нашей дорогой миссис Рашуот или Джулии. Поверь мне, добра от этого не будет. И помни, где б ты ни оказалась, ты должна быть тише воды, ниже травы; и хотя мисс Крофорд в пасторате, можно сказать, дома, ты с нее пример не бери. А захочешь вечером воротиться, жди, пока Эдмунд не соберется уходить. Пускай он сам решит, когда это уместнее сделать.

– Конечно, сударыня, я так бы и поступила.

– И ежели пойдет дождь, а, по-моему, дождя не миновать, по всему видно, что вечер будет сырой, – так уж ты как-нибудь обойдись и не надейся, что за тобою пришлют экипаж. Я нынче вечером домой не ворочусь, так что для меня запрягать не будут; и потому ты подготовься на этот случай, возьми с собою все, что может понадобиться.

Фанни нашла все это вполне естественным. Свое право на удобства она расценивала никак не выше, чем тетушка Норрис; и когда вскорости после этого разговора сэр Томас заглянул в комнату со словами: «Фанни, в котором часу тебе понадобится экипаж?», она так изумилась, что не смогла вымолвить ни слова.

– Любезнейший сэр Томас! – воскликнула тетушка Норрис, покраснев от негодованья. – Фанни может дойти пешком.

– Пешком! – повторил сэр Томас с величайшим достоинством и прошел в комнату. – Чтоб в это время года моя племянница отправилась на званый обед пешком! В двадцать минут пятого тебе удобно?

– Да, сэр, – робко отвечала Фанни, чувствуя себя перед миссис Норрис чуть ли не преступницей; и не в силах оставаться с нею, когда могло показаться, будто она торжествует, она вышла вслед за дядюшкою, и почти тотчас из-за двери донеслись возмущенные слова:

– Вот уж напрасно!.. Вовсе чрезмерная доброта! Впрочем… Эдмунд тоже приглашен… да, правда… это ради Эдмунда. В четверг вечером я заметила, что он охрип.

Но на Фанни это не произвело никакого впечатления. Она чувствовала, что экипаж подается ей, и только ради нее; едва она осталась одна, от дядюшкиной заботливости, последовавшей сразу же за утверждениями миссис Норрис, на глаза у ней навернулись слезы благодарности.

Кучер подал экипаж минута в минуту; в следующую минуту появился и джентльмен, а поскольку дама, из-за чрезмерной щепетильности боясь опоздать, уже несколько минут сидела в гостиной, сэр Томас проводил их вовремя, как того и требовала его привычка к пунктуальности.

– Теперь я должен на тебя посмотреть, Фанни, – сказал Эдмунд с доброй улыбкой любящего брата, – и сказать, как ты выглядишь; и сколько я могу судить при этом свете, выглядишь ты и вправду очень мило. Что ты надела?

– То новое платье, которое дядюшка был так добр, что подарил мне к свадьбе Марии. Надеюсь, оно не слишком нарядное. Но мне так хотелось его надеть при первом же подходящем случае, а другого такого может не быть всю зиму. Надеюсь, ты не сочтешь, что я слишком нарядная.

– Если женщина в белом, она никогда не может быть слишком нарядной. Нет, ты вовсе не чересчур нарядная, все как раз так, как требуется. Твое платье очень милое. Мне нравятся эти блестящие крапинки. А нет ли у мисс Крофорд какого-то похожего платья?

У самого пастората они проехали мимо конного двора и каретного сарая.

– Э, да тут гости! – воскликнул Эдмунд. – Вот чей-то экипаж! С кем же это нам предстоит встретиться? – И, опустив боковое стекло, чтоб получше разглядеть, сказал: – Это Крофорда, уверяю тебя, ландо Крофорда! Вон два его лакея ставят ландо на его обычное место. Конечно же, он здесь. Какая неожиданность, Фанни. Я буду очень рад его видеть.

У Фанни не было ни повода, ни времени сказать, что у нее-то чувство совсем иное; но при мысли, что Крофорд тоже будет смотреть на нее во время устрашающей церемонии вступления в гостиную, она трепетала еще более.

Крофорд и вправду оказался в гостиной; он приехал довольно давно и уже готов был к обеду; а улыбки и удовольствие, написанное на лицах троих обитателей пастората, его окруживших, свидетельствовали о том, как им приятно его внезапное решение, отлучившись из Бата, на несколько дней приехать к ним. Эдмунд и Крофорд встретились очень сердечно; и для всех, кроме Фанни, его приезд был радостью, и даже для нее его присутствие было отчасти благом; ведь чем больше общество, тем скорее она могла предаться своей любимой привычке – сидеть молча и не привлекать ничьего внимания. Она скоро и сама это поняла, ибо, как подсказывал ей безошибочный такт вопреки мнению тетушки Норрис, хотя она и должна была покориться тому, что оказалась в этом обществе первою дамой и всем вытекающим из того маленьким отличиям, она увидела, пока они сидели за столом, что все захвачены нескончаемою беседою, в которой ей вовсе не требуется участвовать – столько надо было переговорить брату с сестрой о Бате, столько обоим молодым людям об охоте, столько мистеру Крофорду с мистером Грантом о политике, и еще обо всем на свете – сразу и по отдельности – мистеру Крофорду и миссис Грант, – и потому ей вполне возможно молча слушать и очень приятно провести день. Ей не удалось, однако, польстить вновь прибывшему джентльмену, сделав вид, будто ее заинтересовал быстро завладевший его мыслями план доктора Гранта и совет Эдмунда, которых горячо поддержали обе сестры – продлить его пребывание в Мэнсфилде и послать в Норфолк за его охотниками; казалось, он не может на это решиться, пока еще и Фанни его не одобрила. Ему понадобилось узнать ее мнение – долго ли простоит такая мягкая погода, но Фанни отвечала коротко и равнодушно, насколько позволяла учтивость. Не могла она желать, чтоб он остался, и ей было бы куда приятней, чтоб он с нею не заговаривал.

Она смотрела на Крофорда, и у ней не шли из головы обе отсутствующие кузины, в особенности Мария; но его самого, по-видимому, никакое воспоминание не смущало. Вот он опять в том же самом месте, где все произошло, и, видно, так же намерен радоваться жизни без сестер Бертрам, как если б никогда не знал Мэнсфилд другим. Фанни слышала, как он поминал о них лишь мимоходом, и, только когда все общество опять оказалось вместе в гостиной и Эдмунд, поодаль, кажется, весь ушел в какой-то деловой разговор с доктором Грантом, а миссис Грант была занята за чайным столом, он более серьезно и обстоятельно заговорил о них с сестрою.