— Марла?

Брент напрягся и принялся озираться по сторонам, пытаясь сообразить, о чем я говорю. Поняв, что я имею в виду фотографию, он расслабился.

— Нет, моя мать.

— И сколько тебе тогда было лет?

Он понял, о чем я спрашиваю.

— Почти двадцать. — И словно он забыл сказать нечто важное, хотя ему приходилось это делать множество раз, сказал: — Миранде шесть.

Брент бросил тортилью прямо на плитку и смотрел, как она начинает раздуваться и пузыриться. Вероятно, он купил тортилью давно, но она снова будет почти свежей. Только так и следует их подогревать.

— Уиллис не слишком обрадуется, когда ты приедешь за Мирандой, — сказал Брент.

— Но ты не против.

Он перевернул тортилью, один из воздушных пузырей лопнул, и его края почернели.

— Может быть, я поем немного, — решил я.

Брент ничего не сказал, но достал еще одну тортилью из пакета.

— Да, я не против, — наконец согласился он. — Отец… — Брент умолк.

— У него непредсказуемый характер?

Брент смотрел на фотографию матери.

— «Сеньорита Билли», — догадался я. — Единственная песня, которую написала Миранда, она о ваших родителях?

Брент принялся перемешивать бобы.

— Они не то чтобы ужасно скандалили.

— Но шестилетней девочке было страшно.

Брент посмотрел на меня и позволил гневу слегка разгореться на старом пепле.

— Если хочешь что-то понять, представь себе, что чувствует Уиллис, когда слышит эту песню каждый вечер. Поставь себя на его место. Сработает моментально.

Я поступил, как посоветовал мне Брент. Попытался поставить себя на место Уиллиса.

Брент добавил немного перца, масла и соли к бобам и, когда над ними начал подниматься пар, выложил их на четыре тортильи, свернул и протянул одну мне. Мы ели в молчании.

Я выглянул в боковое окошко на сарай и трактор. Огромная рыжая кошка спала на сиденье ржавого «Джона Дира». [138] На стропилах сидело несколько голубей. Мой взгляд переместился к потолку.

— А что наверху? — спросил я.

— Чердак. Раньше там была швейная.

— Швейная?

Брент недовольно посмотрел на меня, ему не хотелось продолжать.

— Марла.

Я вновь занялся тортильей, потом сказал:

— Я кое-что тебе расскажу.

Брент ждал, сохраняя полнейшее спокойствие.

Может быть, именно его пассивность и заставила меня заговорить. Или похмелье после виски. Возможно, рассказать о делишках Шекли мне было гораздо легче ему, чем Миранде. Так или иначе, но я выложил Бренту Дэниелсу почти всю историю о пиратских дисках Шекли, Джине Краусе и о том, как люди, знавшие о махинациях Шекли, начали по разным причинам исчезать.

Брент слушал молча, продолжая жевать тортилью, как будто моя история не произвела на него ни малейшего впечатления.

— Не нужно ничего рассказывать Миранде, — попросил он, когда я закончил. — Сейчас это просто убьет ее. Подожди, пока она закончит записывать свою программу.

— Возможно, Миранде угрожает опасность. Кстати, и тебе тоже. О чем ты спорил с Джином Краусом на вечеринке?

Брент усмехнулся.

— Джин способен спорить по любому поводу. Но из этого вовсе не следует, что он убьет меня или кого-то из моей семьи.

— Надеюсь, ты прав. Надеюсь, Лес не принесет вам удачу, которую он принес Джули Кирнс. И Алексу Бланксиглу.

В глазах Брента снова начали собираться тени.

— Миранде об этом знать не нужно.

— Но тебя мои слова не встревожили. И не беспокоят проблемы, причиной которых стал Лес.

Брент медленно покачал головой.

Я не понимал его. Возможно, он лгал. Или говорил правду. Долгие годы страданий сделали его лицо жестким и закрытым.

— Мне трудно переносить других людей, — наконец сказал он и посмотрел на грубые красные стены своей квартирки.

Я просидел несколько секунд, прежде чем сообразил, что он только что предложил мне уйти.

К тому моменту, когда я встретил Миранду у выхода из студии «Сило», появился новый холодный фронт и застыл над Остином, накрыв его влажным покровом серых туч, словно пропитанным потом одеялом с электроподогревом. Семьюдесятью милями севернее Вако, скорее всего, царила прохлада, и люди там чувствовали себя комфортно.

Мило Чавес был слишком занят, чтобы поговорить со мной. Он и один из инженеров прилипли к аппаратуре, с благоговением вслушиваясь в новые записи, которые Миранда сделала за два последних дня.

— Пятнадцать дублей, — пробормотал Мило, обращаясь ко мне. — Пятнадцать проклятых дублей «Сеньориты Билли», а сегодня она спела ее с первой попытки. Господи, Наварр, возможность записать этот диск — лучшее, что с нами произошло.

Он положил руку на маленький микрофон «Боуз», [139] как будто благословлял его.