— Знаю. Где-то в Новом городе, у какой-то старухи.

— Словом, где-то на земном шаре?

— Да нет, точнее. Мы с Валеркой однажды прямо из школы побежали по линии к бугру. Там после разлива в ямах вода осталась, и в этой воде развелись щурята. Мы бегали силить. Как-то я увидел вот такую щуку. Стоит, как палка, в метре от берега, и никак ее не достать. Я зову Валерку…

— Погоди-ка, милый, ты ведь что-то о Галине Владимировне хотел сказать.

— Что? А-а… Да мы просто несколько раз видели, как она с тетрадками по насыпи проходила к Новому городу.

— А о старухе ты откуда проведал?

— Это я догадался. Принесла раз Галина Владимировна из дому ножик нам на труд, а мы его потеряли, да так, что и не нашли. Ох, говорит, и влетит мне от старушки моей. Ясно, что у старушки живет и что эта старушка злая.

— Да-а… Ну, а со щукой как, засилили?

— Засилили. Валерка прибежал, придержал меня за руку, я наклонился — и р-раз! Вот такая щука!

— Что-то не помню ее ни в жареном, ни в пареном, ни в маринованном виде, твою щуку.

— Так она сорвалась. Взлетела в воздух и опять плюхнулась в воду.

— Досада.

— Еще бы! Я как сейчас помню, как она плюхнулась. Шмяк — килограммов на десять.

— И в это время вы увидели Галину Владимировну?

— Нет. Чуть позже, когда мы сидели и горевали.

Из горницы вдруг стремительной чередой полетели шипение, треск и свист радиоприемника — это Петр Иванович перед сном «пробегал» по эфиру. Какофонию неожиданно пресекла чистая мелодия. Аркадий рывком, так что настольный «грибок» опрокинулся, бросился в горницу, чтобы Петр Иванович не сбил удачную волну, и тут же вернулся, с улыбкой помахивая руками.

— Что играют?

— Вальс.

— Молодец. Чей?

Этого Юрка не знал. Каким-то чутьем среди других мелодий он угадывал вальс, но композиторов не различал, как Аркадий ни бился; разве что иногда угадывал Штрауса. И теперь, зная, что врет, Юрка выпалил:

— Штрауса.

Не переставая дирижировать, Аркадий покачал головой: нет.

— Чайковского… Римского-Корсакова.

— Глазунова! Концертный вальс. Такие штуки пора знать.

— Ерунда, — сказал Юрка и зевнул с большим усердием, чем хотелось.

Аркадий воспользовался этим и напомнил, что уже двенадцатый час.

— Чувствую, — ответил мальчишка и отправился к своей кровати, сам не замечая, что болтает рукой в такт музыке.

На кровати спала Мурка. Юрка взял ее пригоршней, приподнял, уселся сам на теплый пятачок и положил Мурку на колени. Она как была калачиком, так и осталась, даже глаз не открыла, только замурлыкала.

— Небось забыла Варфика, а? — спросил вдруг мальчишка. — Забыла, какие он тебе трепки давал? Ты же трусиха — должна помнить… А помнишь, клушку испугалась?

В начале лета Василиса Андреевна посадила на яйца парунью в фанерный ящик, под кровать. Из ящика торчал только хвост. Заметив, что хвост время от времени шевелится и дергается, Мурка однажды подкралась к ящику и хотела было заглянуть в него, да тут вдруг наседка как вскинет голову, как по-вороньи каркнет — Мурки как не бывало. После этого она посматривала под кровать не иначе, как из-за косяка.

Юрка чуть усмехнулся при этом воспоминании.

— Забыла все начисто. Тогда иди отсюда, мерзни! Вспомнишь — придешь. — И он спихнул кошку на пол.

Утром в школе была линейка третьих и четвертых классов. Директор Константин Андреевич, высокий и седой, пришедший в школу из суворовского училища, расхаживал перед учениками, говорил о том, как начат учебный год и как его следует продолжать, говорил, что близится конец четверти и нужно приложить максимум стараний, то есть как можно больше, и исправить текущие грешки и промахи. Затем высказался кое-кто из учителей, а затем слово взял опять Константин Андреевич, но заговорил уже каким-то другим, мягким тоном.

— Ребята, на днях были подведены итоги районной выставки летних работ учащихся. Мне приятно сообщить вам, что из семи наших работ три заслужили благодарности, а одна вообще прославилась и заняла второе место. Автору выдается грамота и ценный подарок. — Директор с улыбкой обвел взглядом шеренгу учеников. — Вы, конечно, догадываетесь, какое это произведение и кто его автор…

При этих словах Юрка коленкой толкнул Валерку — мол, слышишь, но Валерка не успел ответить, как Константин Андреевич, стоявший в другом конце строя, крикнул: