Конечно, Аденауэр не был Гитлером, а Федеративная Республика — нацистским рейхом. Аденауэр был уважаемым демократическим политиком, а Федеративная Республика — уважаемым демократическим государством. Однако это ничего не меняло в том, что внешнеполитическая концепция, в основе которой лежал открытый отказ от предложения русских о воссоединении, была прямым продолжением концепции Гитлера «с Западом против России». Лишь расстановка сил в желанном антирусском альянсе неизбежно несколько изменилась. На первое время этого нельзя было избежать. Империя Гитлера хотела играть великолепное соло в сопровождении западного оркестра, Федеративная Республика Аденауэра была вынуждена довольствоваться ролью скрипки в этом оркестре. Гитлеровская империя лишь поставила под вопрос национальное единство, аденауэровская же Федеративная Республика открыто отказалась от него, правда, в надежде получить его однажды сторицей. Чем больше Федеративная Республика своими действиями делала воссоединение Германской империи абсолютно невозможным, тем больше она «теоретизировала» и фантазировала, утверждая, что желает восстановить единство империи. Но тем самым ФРГ, ее политики закрывали и второй, более скромный путь к воссоединению, который после включения ФРГ в Западный союз у нее оставался еще открытым, — путь сближения обоих германских государств.

Последний путь оставался открытым на протяжении нескольких лет после отклонения предложения русских. Из Москвы, правда, уже не поступали больше предложения («Мы честно и ясно предупредили немецкую сторону, что… вступление Федеративной Республики в Атлантический союз закроет в будущем пути решения германского вопроса», — сказал Хрущев Аденауэру в сентябре 1955 года в Москве), однако из Восточного Берлина с одобрения СССР такие предложения поступали («Воссоединение является теперь делом обоих германских государств»).

27 июля 1957 года премьер-министр ГДР Гротеволь предложил создать союз государств между ГДР и Федеративной Республикой. «Конфедерация не требует в начальной стадии создания самостоятельной государственной власти, стоящей над обоими государствами, и исключала бы навязывание общественных отношений одного германского государства другому. Созданный из представителей парламентов обеих частей Германии Общегерманский совет, имеющий совещательный характер, мог бы рекомендовать и проводить такие мероприятия, которые служили бы постепенному сближению обоих германских государств».

По сравнению с предложением русских в 1952–1955 годах указанное предложение было более скромным. Речь не шла уже о проведении общегерманских свободных выборов, и за каждым из обоих государств оставалось право решать самому, как далеко оно хочет пойти по пути воссоединения. И все же предложение ГДР обеспечивало сохранение транспортных и экономических связей, предотвращало широкое отчуждение граждан обоих немецких государств и создавало постоянные общегерманские органы.

Предложение о конфедерации отвечало изменившемуся положению в мире, которое во второй половине 50-х годов все меньше определялось «холодной войной» и все больше атомным равновесием и стремлением к разрядке между блоками. По крайней мере с кризиса в Венгрии осенью 1956 года, когда американцы сохранили стойку «смирно», стало ясно, что уже нельзя было рассчитывать на давление США на Советский Союз: политика с позиции силы была мертва.

В отличие от этого позиция Федеративной Республики во внутригерманской совместной игре все еще оставалась более выгодной. Если в случае с предложением русских о воссоединении играл роль страх остаться один на один с Советским Союзом, то бояться ГДР совсем не было причин. Напротив, выступая с предложениями о конфедерации, ГДР сама шла на еще не осознанный, хотя и ограниченный риск. Имея большую численность населения, более высокий жизненный уровень, экономические возможности для оказания помощи и развития, еще исправно функционирующий шлюз для бегства в Берлине, Федеративная Республика имела бы в своих руках, если бы она пошла на предложение ГДР о сближении, основные козыри.

Между тем ФРГ на это не пошла. Она отвергла предложение ГДР о конфедерации еще более высокомерно, чем предложение Советского Союза о воссоединении. Она даже не удосужилась четко высказаться против, так как в этом случае она признала бы, что такое предложение поступило и государство, которое его сделало, существует. Признать это Федеративная Республика была не в состоянии. Чем глубже из года в год Германская империя погружалась в историческое прошлое, чем глубже Федеративная Республика своим поведением отрезала возможности достичь воссоединения, тем все упрямее она настаивала, что ФРГ якобы и есть Германская империя.

Поскольку же Федеративная Республика являлась Германской империей (в границах 1937 года), то естественно, что все другое, что существовало в пределах этих границ, в соответствии с логикой не существовало. В соответствии с лозунгом «Чего не должно быть, того быть не может» ГДР не была государством, ее министры — министрами и что они говорили — не говорилось. Отвечать и даже принимать к сведению их предложения запрещалось. «Холодная война» между Америкой и Советским Союзом может прекратиться, между Федеративной Республикой и ГДР — ни в коем случае. Федеративная Республика продолжала «холодную войну».

Для этого у нее оставалось последнее орудие: шлюз для бегства населения в Берлине. Через «открытую границу» в Берлине из ГДР из года в год, изо дня вдень шел отток экономической силы и жизненной субстанции, и можно было предполагать, что, пока граница будет открытой, ГДР однажды истечет кровью и созреет для капитуляции. Именно по этой причине следовало считаться с тем, что граница не может быть вечно открытой.

Поскольку Федеративная Республика отклоняла любое взаимопонимание и открыто выступала за ликвидацию ГДР, она должна была считаться с тем, что однажды в Берлине дело дойдет до кризиса. Следовательно, она должна была иметь план, как ей реагировать на такой кризис. Однако, когда в 1958 году кризис разразился, оказалось, что она не имела такого плана. Федеративная Республика ориентировалась, как и прежде, лишь на силу западных держав, особенно Америки. В Бонне надеялись, что если этой силы уже недостаточно для оказания активного давления на СССР, то по крайней мере для защиты центра давления, которым был Берлин, ее должно было хватить.