– Нса но окхирах вэа а кину!* – с бешенством выдохнул он, появляясь позади наибольшего скопления рыцарей, подобно смертоносному урагану врезавшихся в его основной войско и теперь неудержимо сминавших его порядки. Кавайю вытянул в их сторону меч, стиснутый в правой руке. Клинок ослепительно полыхнул, и там, куда он был направлен, образовалась широкая просека из превратившихся в бесформенную кровавую кашу обрубков тел. Лишь немногие рыцари, защищённые своими зарачованными доспехами, или же сильными амулетами, избежали этой страшной гибели. Но кавайю не интересовали эти счастливчики: он уже направлял свой меч в другое место.

(* - Да не исчезнет ветер всего сущего! (старокивилийский).)

– Нса но лиха ойре а айне!** – и новая кровавая полоса, огибая редкие островки счастливцев, рассекла ненавистные Тоэль Локайну вражеские порядки.

(** - Да не придёт время отчаяния! (старокивилийский).)

То, что произносил кавайю не было заклинаниями, ибо ему не нужно было их произносить. Кавайю сам по себе был почти чистой Силой, Ветром Всего Сущего, и потому ему достаточно было лишь просто помыслить то, что он желал пробудить к жизни посредством своего волшебства. Поэтому, то что говорил кавайю и не было заклинаниями. Он просто так ругался, не в силах сдержать свои досаду и ненависть.

– Нса но сэисаруха хэль драйя са’рдагури!* – и снова десятки имрийцев в мгновение ока оказались разорваны в клочья. Но на доспехе Тоэль Локайну лишь не многие камни продолжали мерцать кроваво-красным огнём.

(*- Да не встанет на Великий Путь (Звёздного огня) недостойный! (старокивилийский).)

Поражённые в самое сердце великим страхом, имрийцы бывшего квистола, не зная, что им и думать о той невиданной напасти, что столь внезапно и смертоносно обрушилась на них, тут же дрогнули и, в панике, бросились бежать.

– Стойте, дети мои! – воздел вверх руку с тяжёлым, боевым посохом монаха квистол. – Остановитесь во имя Господа нашего! Да убойтесь гнева Его! Что есть страх смерти пред страхом предать Его?! Что есть жизнь самых великих мира сего, пред смертью ради Него, Единственного и Всесущного?!.. Остановитесь, дети мои! Остановитесь, и Господь войдёт в сердца ваши и чрез вас восславит имя своё!

Квистол стоял на небольшом пригорке, раскинув в стороны руки и широко расставив ноги. Высокий. Грозный. Охваченный гневом и яростью. Словно пушинку держал он высоко над головой железный посох, с шишковатым шарообразным окончанием, как у палицы, на одном его конце и с обоюдоострым лезвием, как у меча – на другом. Но сколь не взывал он к вере и доблести соотечественников, те не желали его слушать, и, как и прежде, со всей сноровкой, на какую только были способны,убегали прочь с поля боя. Паника, начавшаяся в одном месте, быстро перебрасывались на другие, причём даже туда, где имрийцы безоговорочно одерживали верх, и где страшное заклятие кавала ещё не успело снять своей жестокой жатвы.

– Господи! Единый и Всесущный! – квистол выронил из рук посох и рухнул на колени, молитвенно сложив в круг свои ладони. Лицо его исказила гримаса отчаяния, а из глаз жарко струились слёзы. – Господи! Заклинаю Тебя всеми Твоими слезами, пролитыми ради этого, недостойного Тебя мира! Я взываю к Тебе из бездны своего ничтожества и молю… не за себя молю, ибо что есть я пред Твоим величием? Молю только ради Твоего грандиозного замысла… ради Твоего несравненного дерзания!.. Ниспошли мне силу Твою! Вложи в сердце моё гнев Твой! Надели руку мою Твоей всесокрушающей мощью! Укрепи дух мой Твоей непримиримостью к врагам Твоим!

Голос квистола гремел над битвою, подобно ударам грома над бушующем морем. Бегущие в ужасе солдаты, видя пред собой пример столь неподдельного смирения и благочестия, невольно останавливались и вновь находили в себе мужество повернуться лицом к врагу. Тоэль Локайну сперва услышал, а затем и увидел это. И меч его, сам собой, потянулся в сторону этого быстрорастущего островка сопротивления.

– …не дай нечистым сердцем и духом своим попрать славу Твою! Господи! – квистол вновь схватил посох и стал медленно подниматься. – Из бездны отчаяния взываю к Тебе! Сокруши врагов Твоих!

И в то мгновение, когда направленный кавалом в их сторону меч жадно моргнул испепеляющим пламенем, из острия вытянутого навстречу ему посоха квистола, с оглушаюшим громом вылетела столь же ослепительная, белая молния. На мгновение всем показалось, что мир содрогнулся: пешие воины, всадники и их скакуны – все едва устояли на ногах, а кое-кто всё-таки и упал.

Кавайю Тоэль Локайну, тот, кто был Тенью Последнего Создателя, тот, кто знал об этом мире и его обитателях всё, что только можно было знать, и кто не боялся ничего, кроме гнева своего нынешнего повелителя, почувствовал вдруг, что именно сейчас, и именно здесь случилось что-то доныне неслыханное и, по-настоящему, страшное! Тоэль Локайну поспешно воткнул перед собой в землю мечи и сцепил в замок свои руки. И тут же, высоко в небе, над его головой заклубились белые облака и, всё быстрее и быстрее, стали кружиться, опускаясь с каждым мгновением всё ниже. Не прошло и десяти секунд, как уже, едва не касаясь головы кавайю, над ним ревел чудовищный смерч. Небо сделалось иссиня-чёрным, и бушующий ветер сбивал с ног всякого, кто оказался ближе, чем на двести шагов к кавайю. Не более минуты бушевал ураган. И на протяжении этой минуты мир сотрясал рёв самой Силы. Но все, кто тут находился, готовы были поклясться, что чудовищный смерч крутился никак не меньше четверти часа, а то и больше. И вот теперь, когда он так внезапно прекратился, и над полем битвы вновь распахнулось высокое и чистое, летнее небо, все столь растерялись, что стояли, опустив к земле своё оружие, и ошеломлённо озирались. В таком же смятении пребывали и все чародеи, ибо вдруг ощутили, как на них, с неудержимой мощью, внезапно обрушилось целое море Силы! Так много Силы, что они уже и забыли, что такое бывает, пусть даже и не в этой стране. Это было так неожиданно, что они словно бы захлебнулись в этом неудержимом потоке, и теперь лишь беспомощно и растерянно стояли, недоумённо и с великим страхом оглядываясь по сторонам.

Лишь один Тоэль Локайну оставался спокойным и собранным, и, несмотря на то, что сотворил сейчас почти что чудо, готовился не к отдохновению, а к битве, битве, которая, возможно, окажется для него последней. Кавайю стремительно выдернул из земли оба своих меча и решительно устремился к долговязой фигуре квистола.

Тил I Пьертский ещё более жарко принялся возность хвалу Господу, уже обеими руками вцепившись в свой посох. Лицо его покрылось капельками пота, губы дрожали, а посох, стиснутый так, что пальцы самозваного предстателя мертвенно побелели, раскачивался, словно бы его владелец был охвачен жесточайшей лихорадкой. Бывший квистол на мгновение зажмурился, когда охвативший его ужас стал совсем уж невыносимым, а затем, преодолев-таки свой страх, вновь широко раскрыл глаза, уставившись прямо на быстро приближающегося к нему кавала. Руки Тила I затряслись, и из посоха, оглушив всех вокруг чудовищным грохотом, вновь вырвалась белая молния. Кавал, не сбавляя шага, рассёк её мечём, и тут же, в ответ, выпустил из второго своё заклинание. Тончайшая полоска мира перед ним встала вдруг на ребро и рассекла всё, что оказалось между Тенью и бывшим квистолом. Те, кто успел вовремя сообразить, что лучше не стоять между этими двумя, ещё более прибавили прыти, а те, кто оказались не столь догадливыми, либо дымились на земле, опалённые божественной молнией, либо истекали кровью, разрезанные сверху-донизу колдовством кавала. Зато теперь Тоэль Локайну лишний раз убедился, что обычное волшебство, пусть даже и самое изощрённое, в этом поединке ему не поможет. Как он и ожидал, Лезвие Бытия разбилось на мириады мгновений, едва коснувшись посоха этого странного священника. Тоэль Локайну чувствовал, что то, что противостоит ему, не является Силой. В тех непривычных и пугающих вибрациях, что жадно впитывало его существо, безуспешно пытаясь понять, что же это такое, ощущулась какая-то смутно знакомая, древняя мощь, столь же всеобемлющая, как и сама Сила. Но вот что это? Каждый раз, в самое последнее мгновение, узнавание, так и не давшись ему в руки, ускользало прочь. Тоэль Локайну не знал и не понимал этого противника, но инстинктивно чувствовал в нём равного себе, и потому страх исподволь, медленно, но верно распускался в его сердце, подобно огромному, чёрному цветку с тясячами маленьких, липких лепесточков. Кавайю оставалось преодолеть до своего противника всего только пять шагов, когда, наконец, он сумел обрести, уже утраченное было спокойствие, и вновь ощутил в своем сердце жаркое пламя мужества.