“Ah,” said he, “that’s the hitch, for sure (это загвоздка, без сомнения). Well, there’s my boat (ну, есть моя лодка), that I made with my two hands (которую я сделал своими /двумя/ руками). I keep her under the white rock (я держу ее под белой скалой). If the worst come to the worst (если худшее дойдет до худшего = в крайнем случае), we might try that after dark (мы можем попробовать ее = сесть на нее после наступления темноты). Hi!” he broke out, “what’s that (но, — вскрикнул он, — что это)?”

For just then, although the sun had still an hour or two to run (как раз тогда, хотя солнце имело = было еще час-два до захода), all the echoes of the island awoke and bellowed to the thunder of a cannon (весь остров повторил грохот пушки; to awake — пробудить; to bellow — реветь, греметь, бушевать).

“They have begun to fight (они начали сражаться)!” I cried. “Follow me (следуйте за мной).”

bellowed [`beləud] thunder [`θʌndə] cannon [`kænən] fight [faɪt]

“Well,” I said, “I don’t understand one word that you’ve been saying. But that’s neither here nor there; for how am I to get on board?”

“Ah,” said he, “that’s the hitch, for sure. Well, there’s my boat, that I made with my two hands. I keep her under the white rock. If the worst come to the worst, we might try that after dark. Hi!” he broke out, “what’s that?”

For just then, although the sun had still an hour or two to run, all the echoes of the island awoke and bellowed to the thunder of a cannon.

“They have begun to fight!” I cried. “Follow me.”

And I began to run towards the anchorage (и я побежал по направлению к /якорной/ стоянке; anchor — якорь), my terrors all forgotten (мои страхи все забыты = позабыв обо всех опасностях); while, close at my side, the marooned man in his goatskins trotted easily and lightly (в то время как рядом со мной высаженный на остров человек в своих козьих шкурах бежал легко и без труда).

“Left, left (левее, левее),” says he; “keep to your left hand, mate Jim (держись левой стороны: «руки», приятель Джим)! Under the trees with you (давай под деревья)! Theer’s where I killed my first goat (там, где я убил свою первую козу). They don’t come down here now (они не спускаются сюда теперь); they’re all mast-headed on them mountings for the fear of Benjamin Gunn (они все бегают по горам, из-за страха перед Бенджамином Ганном; mast-head — матрос, находящийся на топе мачты; mounting — восхождение, подъем /но здесь: просторечное произношение слова ‘mountains’ — горы/). Ah! and there’s the cetemery (а вот кладбище /искаж./)” — cemetery, he must have meant (он, должно быть, имел в виду кладбище). “You see the mounds (видишь холмики)? I come here and prayed, nows and thens (я приходил сюда и молился, время от времени), when I thought maybe a Sunday would be about too (когда думал, что, может быть, /сейчас/ воскресенье). It weren’t quite a chapel, but it seemed more solemn like (это не было вполне часовней = не совсем часовня, но выглядело как-то более свято/торжественно /чем другие места/); and then, says you, Ben Gunn was short-handed — no chapling (и потом Бену Ганну /многого/ не хватало: ни капеллана; short-handed — испытывающий недостаток, нехватку), nor so much as a Bible and a flag, you says (ни даже Библии или флага, так сказать).”

So he kept talking as I ran (так он продолжал говорить, пока я бежал), neither expecting nor receiving any answer (не ожидая и не получая никакого ответа).

The cannon-shot was followed (за пушечным выстрелом последовал), after a considerable interval (после продолжительной паузы), by a volley of small arms (залп из ружей; small arms — стрелковое оружие).

Another pause, and then, not a quarter of a mile in front of me (еще пауза = опять тишина, потом менее чем в миле впереди меня), I beheld the Union Jack flutter in the air above a wood (я увидел, как флаг Великобритании взвился в воздух над лесом; to behold — видеть, замечать, узреть; to flutter — трепетать, развеваться, порхать).

goatskin [`gəutskɪn] cemetery [`semɪtrɪ] mound [maund] chapel [`tʃæpl] interval [`ɪntəvəl]

And I began to run towards the anchorage, my terrors all forgotten; while, close at my side, the marooned man in his goatskins trotted easily and lightly.

“Left, left,” says he; “keep to your left hand, mate Jim! Under the trees with you! Theer’s where I killed my first goat. They don’t come down here now; they’re all mast-headed on them mountings for the fear of Benjamin Gunn. Ah! and there’s the cetemery” — cemetery, he must have meant. “You see the mounds? I come here and prayed, nows and thens, when I thought maybe a Sunday would be about too. It weren’t quite a chapel, but it seemed more solemn like; and then, says you, Ben Gunn was short-handed — no chapling, nor so much as a Bible and a flag, you says.”