— Пообещай мне, что ты не будешь свирепствовать — говорю я.

— А что?

— Ты просто пообещай.

— Хорошо, обещаю.

— Прямо за тобой стоит твой отец.

Именно в этот момент появляется парень с нашей машиной. «Слава Богу!» — подумал я.

— Садись в машину! — рявкнула Шарон.

— Надеюсь, ты не наделаешь никаких глупостей?

— Нет.

— Точно?

— Садись, блядь, в машину!

Сажусь рядом с ней и закрываю дверь. Шарон садится за руль. И тогда превращается в дьяволицу. Педаль газа в пол, вскакивает на бордюр и мчится прямо на отца. Он должен был отпрыгнуть за живую изгородь, чтобы его не задавило. Она чуть не убила Дона на глазах пятидесяти свидетелей. Это было страшно.

Потом Дон надолго скрылся из поля зрения. Пока в конце 90-х не умерла мать Шарон. Подробностей я не знаю, но и за ней числились дебильные выходки, это привело к тому, что они перестали друг с другом разговаривать. Взрывоопасная семейка, эти Ардены. У них часто доходило до словесных издевательств, которые, по-моему, еще хуже, чем физическое насилие. Во всяком случае, примерно через год после смерти её матери, до нас дошли слухи от родственников в Англии, что Дон болен и дела его плохи. Шарон подыскала ему жилье, несмотря на то, что они по-прежнему не разговаривали. В конце концов, мне звонит Дэвид, брат Шарон.

— У меня плохие новости — говорит. — У Дона — болезнь Альцгеймера.

Я не мог скрывать это от Шарон.

Сперва она отмахнулась и сказала, что и так поддерживает его материально. Тогда я сказал:

— Послушай, я не знаю, какие чувства ты испытываешь к своему отцу на самом деле, но я настоятельно рекомендую: если хочешь ему что-то сказать, пусть даже снова назвать его мудаком, то сделай это сейчас. Потому что с каждым днем он угасает как свеча.

Дело в том, что я не признаю семейных распрей. Поймите правильно: бывает, я злюсь на людей, порою даже очень. К примеру, на Патрика Миэна или на адвоката, который пробовал нам выставить счет за пиво или на Боба Дэйзли. Но я не испытываю к ним ненависти и не желаю зла. Я считаю, что ненависть, блин, это пустая трата времени и сил. Какая от этого польза? Никакой! Не собираюсь облачаться в перья Архангела Гавриила, я просто считаю, если вы на кого-то разозлились, назовите его козлом, только не держите это в себе. Нам так мало отпущено.

В конечном итоге, Шарон наконец-то решила с ним повидаться и он снова появился в нашей жизни. Даже принял участие в нескольких сериях «Семейки Осборнов». Знаете, я радовался этому, несмотря на то, что он практически всё время, сколько я его знаю, называл меня Овощем. А когда Шарон решила освежить супружескую клятву — она тогда ещё проходила курс химиотерапии — мы пригласили Дона принять участие в церемонии, которая состоялась накануне Нового Года в «Beverly Hills Hotel». Всё было выдержано в еврейском стиле: балдахин, битьё бокалов и тому подобное.

Многие тогда подходили ко мне и спрашивали: «Как вам удалось прожить столько лет вместе?». Я отвечал им так, как и всем отвечаю сегодня. Никогда не переставал говорить жене, что люблю её. Никогда не переставал приглашать её в ресторан. Никогда не переставал удивлять её маленькими подарками. К сожалению, в то же время, не переставал пить и употреблять наркотики. Церемония закончилась так же, как и первая: я нажрался как свинья и уснул в коридоре.

Нечто по имени Дон Арден, которого я знал с начала 70-х, просто перестал существовать. Как будто в доме горит свет, но в нём — никого. Ужасный итог! Вот что я вам скажу, после того, что случилось с моим тестем, я не пожелаю болезни Альцгеймера даже самому последнему долбаному врагу. Несмотря на то, что он натворил за эти годы и то, что он имел отношение к судебным искам Боба Дэйзли, мне на самом деле было его жаль.

В конце концов, мы отдали его в дом престарелых.

Помню, как у него образовывались серные пробки в ушах, и всегда, когда мы приходили его проведать, я закапывал ему уши. Не знаю, почему это доверили мне, я просто делал, но подозреваю, что это происходило из-за сочувствия. Такой порочный, могущественный, страшный человек вдруг превращается в ребенка.

— Папа! — спрашивает однажды Джек. — Когда люди видят тебя по телеку, они смеются с тобойили над тобой?

Видимо этот вопрос созрел уже давно.

— Знаешь что? — ответил я. — Мне всё равно — главное, чтобы смеялись.

— Но почему, папа? Тебе нравится быть клоуном?

— Я всегда умел посмеяться над собой, Джек. Чувство юмора помогло мне выжить.

И, знаете ли, это — правда. Я имею в виду: не нужно много, чтобы я разозлился — хотя на старости лет все чаще думаю: «На фиг! Зачем задираться? Рано или поздно, всё как-нибудь само устаканится». Даже трудно сосчитать все те случаи, когда чувство юмора спасало мою задницу. И началось это вовсе не с «Семейки Осборнов». Уже в «Black Sabbath» я был клоуном. Именно я всегда всех смешил.

Но мне было неловко перед Джеком. Должно быть, он тяжело переживал это, особенно первые два года шоу, когда я был трясущимся, бормочущим, поддатым паяцем. Скажу вам как на духу: даже не представляю себе этого. То же самое с Келли. Когда мы стали мегазвездами, я впервые осознал, почему все эти новоявленные голливудские звёздочки накачиваются наркотой и каждую неделю попадают на реабилитацию. Речь идёт о давлении, которое попросту валит с ног. Постоянно. День за днём. Уже в первый год эфира Келли спела «Papa Don't Preach» на церемонии MTV Movie Awards. Она спускалась по длинной лестнице, а все звезды шоу-бизнеса сидели в зале и пялились на неё. Но Келли взяла быка за рога. И ей нравилась каждая минута выступления, так же как и зрителям.