— Halloj? — открывает мне двери огромный красномордый эскимос.

— Ну, слава яйцам! — говорю я, тяжело дыша, шмыгаю носом. — Фургон заглох. Нас бы по… потянуть?!

— Halloj?

Датским я не владею, показываю на дорогу и говорю:

— Фургон. Эль капутски. Я?

Краснокожий смотрит на меня и начинает выковыривать серу из ушей.

— Bobby Charlton, ja? — спрашивает он.

— Чего?

— Bobby Charlton, betydningsfuld skuespiller, ja?

— Прости, старичок! Спико инглишки?

— Det forstar jeg ikke (Я не понимаю), — пожимает плечами краснокожий.

— Чего?

Минуту мы стоим, молчим, таращимся друг на друга.

В конце концов, тот говорит: «Undskyld, farvel» (Прости, прощай!)и захлопывает дверь у меня перед носом. В сердцах я пинаю ее ногой и пробираюсь по сугробам обратно. Замерз так, что аж руки посинели. Когда я добрался до дороги, заметил подъезжающую машину и практически бросился под колеса. Оказалось, это были датские фараоны, слава Богу, настроенные миролюбиво. Они дали мне напиться из фляги, не знаю, что это было, но я мигом пришел в себя. Полицейские быстро организовали буксир, которым нас затащили к механику в близлежащую деревеньку.

Отличные ребята, эти датские фараоны. Прощаясь, они просили передать привет Бобби Чарлтону.

— Хорошо, передадим ему привет от вас — пообещал Гизер.

День второй: поломался фургон. На этот раз подвел злосчастный датчик топлива. В баке стало пусто, а мы ни сном, ни духом. Я снова был послан за помощью, но в этот раз поступил более рационально. Мы застряли около белой церквушки, перед которой стояла машина, возможно, пастора. Я подумал, что он будет не прочь побыть добрым самаритянином, поэтому с помощью шланга перекачал топливо из бака в бак. Все прошло гладко, разве что я хлебнул бензина, когда полилось из шланга. До самого вечера меня мучила токсичная и огнеопасная отрыжка.

Всякий раз меня перекашивало, когда я опускал стекло, чтобы избавиться от бензина вместе со рвотой.

— Фу! Как я ненавижу четыре звезды! [25] .

Между выступлениями мы начали импровизировать, из чего постепенно рождались песни. И вот тут Тони подкинул нам идейку насчет зловещего звучания. Возле дома культуры в Сикс Вэйз, где мы репетировали, находился кинотеатр «Ориент» и как только показывали фильм ужасов, очередь уходила за горизонт. Помню, Тони как-то сказал:

— А вас не удивляет, что люди отваливают такие деньжищи за то, чтобы их напугали? Может нам следует отказаться от блюза и писать страшную музыку?

Мы с Биллом считали, что это классная идея и взялись за работу. Вскоре появилось несколько текстов, позже ставших основой песни «Black Sabbath». Одним словом, это история о парне, который видит, как темная личность приближается к нему, чтобы затащить его в озеро огня.

Тони придумал жутко звучащий рифф, я подкинул мелодию и, в конечном итоге, получилось офигенно, лучше, чем что-либо до сих пор — в разы. Позже мне кто-то сказал, что рифф Тони построен на так называемом «дьявольском интервале» или «тритоне». Говорят, в средневековье церковь запрещала его использовать в религиозных песнопениях, люди срали от страха. Органист начинал играть, а прихожанам мерещилось, что дьявол, вот-вот выскочит из-за алтаря.

Если речь идет о названии песни, то его придумал Гизер. В кинотеатрах показывали фильм с участием Бориса Карлоффа. Но, честно говоря, я думаю, что Гизер никогда его не видел. Я-то уж точно — нет, только много лет спустя узнал о том, что есть такой фильм. Смешно, хоть мы двигались в новом направлении, но, по сути, играли тот же двенадцатитактный блюз. Если прислушаться внимательней, в нашем звучании можно обнаружить огромное влияние джаза, например, свинговое вступление к «Wicked World», одному из наших первых номеров. Разница была в том, что мы лабали в тысячу раз громче, чем джаз-бэнд.

Сегодня некоторые утверждают, что это мы своей песней «Black Sabbath» породили «хэви-метал». Меня же это утверждение раздражает, как не имеющее никакой связи с музыкой — особенно теперь, когда существует «хэви-метал» 70-х, «хэви-метал» 80-х, 90-х, нового тысячелетия. Каждый абсолютно иной, хотя для обычного человека разницы никакой нет. На самом деле, я впервые услышал этот термин в тексте песни «Born to be Wild». Но пресса этот ярлык подхватила и понеслось. Мы его абсолютно не придумывали. Мы считали себя обыкновенной блюзовой группой, которая решила поиграть немного с мрачным звучанием. Но с другой стороны, мы давно не записывали подобную музыку, а люди продолжали говорить: «А, это «металлисты». Наверняка поют о сатане и конце света». Именно поэтому я так возненавидел это определение.

Увы, не помню, где мы впервые сыграли «Black Sabbath», но отлично припоминаю реакцию публики. Все девки выбежали с визгами из зала. Я ворчал позже, мол, мы для чего играем в группе, чтобы трахать телок или чтобы их распугивать?

— Привыкнут — прокомментировал Гизер.

Другое памятное исполнение «Black Sabbath» состоялось в какой-то ратуше под Манчестером. Когда мы выгружались из фургона, нас уже поджидал празднично одетый, в костюме с галстуком, организатор концерта. Жаль, что вы не видели его физиономии, когда он рассмотрел нас поближе.