— Разумеется, — сказал Костырин. — Только что я смогу? Ведь эти ребята ушли из школы почти за два года до происшествия… Садитесь, пожалуйста, что же мы стоим…

Андрей Аверьянович сел возле стола с бюстом Цезаря. Костырин устроился напротив.

— Я не люблю дела, связанные с убийством, — вздохнул Андрей Аверьянович, — но и убийце полагается защитник, кто-то должен охранять его право на справедливое и нелицеприятное разбирательство.

— Разумом я понимаю, — согласился Костырин, — но сердцем…

— Сердце в таких случаях ненадежный советчик, особенно если оно ожесточено. Все-таки спокойнее жить в обществе, где убийца имеет право на судебное разбирательство с прением сторон, нежели там, где любого могут сослать или расстрелять без суда и следствия. Вы историк, вам ли это объяснять?

— Да, конечно, — поспешно согласился Костырин, — достаточно сопоставить эпохи республики и империи в древнем Риме…

— Можно и не ходить за примерами так далеко, — усмехнулся Андрей Аверьянович.

— Разумеется. Французская революция конца восемнадцатого столетия…

— Вот-вот, это же совсем свежие события. Профессор, читавший нам в университете курс новой истории, говоря о начале прошлого века, частенько употреблял оборот: «Как сейчас помню…» — Андрей Аверьянович переменил тему. — Чижов и Спицын ушли из школы, закончив восьмой класс?

— Чижов — да, а Спицын учился в девятом, но в середине года бросил. Из девятого у нас самый большой отсев: восемь обязательных окончены, хочется почувствовать себя самостоятельным, пример товарищей, уже устроившихся на работу, соблазнителен. Побудительная причина чаще всего русский язык. Грамматика заканчивается в восьмом, в девятом они занимаются литературой. Пишут сочинения, в которых обнаруживается катастрофическое количество орфографических и синтаксических ошибок. Не у всех, разумеется, но у многих. И вот, убоясь бездны этой неодолимой премудрости, отроки и отроковицы покидают школу.

— Куда же они идут после школы?

— Устраиваются работать. Большинство на автобазу. Есть такие, что не работают, под родительским крылышком ждут призыва в армию.

— А что они собой представляли, Чижов и Спицын? Я понимаю, у вас их много, учеников, всех не запомнишь.

— Дайте мне пару дней. Время терпит?

— Два дня — пожалуй.

— Подниму классные журналы, поговорю с учителями, припомню факты… А так сразу…

— Заранее благодарен. — Андрей Аверьянович встал. — Очень обяжете.

— Все, что в моих силах. — Костырин прижал к груди ладони — знак полного расположения к собеседнику и готовности сделать для него все возможное.

Николай Чижов сидел на табурете за деревянной загородкой. Большую круглую голову поднимает редко, и кажется, что он сидит в клетке.

В зал суда входят свидетели, слушают предупреждение об ответственности за дачу ложных показаний и повторяют то, что показывали на следствии. Все, что они говорят, Андрею Аверьяновичу известно, он только изредка задает вопросы, уточняя какую-то подробность. Не для себя, для народных заседателей и судей, чтобы застряла в их памяти.

Перед судом проходят приятели и знакомые подсудимого. Парни в стоптанных остроносых туфлях и расклешенных по моде брючках, с гривками нерасчесанных волос. Девушки в коротких юбчонках, с подведенными глазами. Бывшие ученики Костырина. Те самые, что делали огромное количество ошибок в сочинениях. На вопрос, почему не стали учиться в девятом, большинство так и отвечает: «Не успевали по русскому». Они и здесь говорят косноязычно, трудно складывая слова в предложения. Нет у них навыка связно и толково излагать свои мысли. На первый взгляд может показаться, что и мыслей связных нет.

Но Андрей Аверьянович знает о них уже немало и различает, кто действительно не умеет говорить вразумительно, кто стесняется, а кто косноязычием прячет нежелание сказать правду. Это на первый взгляд они одинаковы и равнозначны, а у каждого свой характер, только его не просто углядеть за стандартной внешностью, перенятыми друг у друга манерами.

Проходят перед судом соседи Чижовых и Спицыных, населяющие новые и старые дома по Второму автобазовскому переулку. Ото всех в стороне, на улице (Андрей Аверьянович время от времени видит их в окно), ждут своей очереди давать показания мать и отец Чижова. Он — высокий, сутулый, худой, с лицом землистого цвета, в клетчатой кепочке. Она — плотная, широкая, в сером пуховом платке и темно-синей болонье. Платок надвинут на глаза, лицо прячет в тени, только острый сухой нос виден.

В зале, на первой скамье, родители убитого. Мать в черном кружевном платке выглядит совсем старухой. Она часто приваливается к плечу мужа, а тот сидит прямой, с короткой седой щетиной на голове, плотно сжав тонкогубый рот.

Перед судьями проходит жизнь Николая Чижова. Андрей Аверьянович один раз уже прошел по следам этой жизни, изучая дело, беседуя с родителями Николая, с самим Николаем, читая показания свидетелей, слушая учителей в школе. И сейчас он внимательно слушает свидетелей, следя не только за тем, что они говорят, но и как говорят…