Я не могла убить себя раньше, потому что меня ни на минуту не оставляли одну. Всегда со мной кто-то был.

Не заподозрили ли они что-нибудь о моих намерениях?

Со следующего после похорон дня меня постоянно окружали люди. Сначала вместе с Дианой и отцом я приехала в Шерон. За нами приехали Сэра и мама с Дэвидом, и они оставались несколько дней.

Они окружили меня любовью, они пытались утешить меня, так же как и я старалась их успокоить, но никто из нас в этом не преуспел. Потеря была слишком велика, боль слишком мучительна. Она жила глубоко внутри и совершенно не сглаживалась со временем.

Постепенно они все разъехались, хотя некоторые из них только на время — моя мать, Дэвид и Сэра. Ей приходилось уезжать на работу к Бергману, Дэвиду — в свою контору. Но через несколько дней они возвращались, а Нора и Анна никогда не уходили от меня далеко. Даже Эрик, Норин муж, казалось, постоянно маячил поблизости, когда не был у себя на работе.

К концу декабря Диана решила вернуться в Лондон. Она хотела подольше остаться со мной, хотя бы помочь мне справиться с собой в праздники, так же как и мой отец. Я высказала мысль, чтобы моя мать, Дэвид и Сэра приехали на Рождество в «Индейские лужайки», и они должны были приехать, изо всех сил постараться продолжать обычную жизнь.

— Быть может, ты права, Мэл, — сказала Диана. — Мы с тобой будем только давать лишнюю пищу нашему горю, если я останусь здесь.

Я поняла, что она говорила это лишь для того, чтобы я чувствовала себя лучше. Разумеется, я знала, что покинуть меня для нее будет очень мучительно. И вправду, в самую последнюю минуту, перед тем как она вместе с моим отцом собирались отправиться в аэропорт Кеннеди, она стала умолять меня быстро упаковать сумку и поехать с ними в Лондон, а затем к ней в Йоркшир.

Мой отец тоже просил меня ехать с ними. Он попросил меня провести Рождество с ним, Дианой и Гвенни в Килгрэм-Чейз, или же, если я чувствую, что это невозможно, он предлагал всех нас увезти за границу. Мы могли бы поехать куда-нибудь во Францию, сказал он.

Но, по правде говоря, мне ничего не нужно было ни в Лондоне, ни в Йоркшире, ни во Франции и вообще нигде. Мне больше не было уютно на земле. Я хотела оставаться здесь со своими воспоминаниями. И я хотела осуществить свой план самоубийства.

Была еще одна причина, почему я еще этого не сделала. Я ждала, когда мне доставят кое-что. Это еще не прибыло. Но как только это привезут, я покончу с собой и объединюсь с моим мужем и малышами. Мы будем вместе, и боль прекратится.

Я поглядела в своем ежедневнике, какое сегодня число. Был четверг, семнадцатое января. Посылка должна прибыть завтра, восемнадцатого.

У меня не было ни малейшего сомнения, что я сделаю это девятнадцатого.

Так тому и быть.

Я встала и вышла из кабинета, прошла по коридору в прихожую, где хранились мой плащ и теплые сапоги. Раньше этим утром Анна попросила меня прийти в конюшни, и сейчас мне казалось, что время для этого подходящее. Не дойдя до прихожей, я почти столкнулась с вездесущей Норой, которая несла поднос.

— Мэл! Я как раз несу вам миску супа.

— Мне на самом деле не хочется, Нора, я не голодна, спасибо. К тому же я собралась на улицу.

— Нет, вы не пойдете, — сказала она, загородив дорогу, — пока что-нибудь не съедите. — Она смотрела на меня. — Вы целыми днями ничего не едите. Чай, кофе, кусочек гренка. Что это вам дает? Вы съедите этот суп.

— Хорошо, — покорилась я.

Не следует тратить силы на споры с ней. К тому же в ее взгляде было упорство, которое в последнее время я очень хорошо узнала. Мне также пришло в голову, что в случае необходимости она сможет физически помешать мне уйти, пока я не съем этот суп.

Она слегка смягчилась.

— Где будете есть?

— На кухне, — сказала я.

Не говоря ни слова, она повернулась и зашагала к длинному коридору, ведущему в кухню.

По тому, как она держалась, я могла заключить, что я ее рассердила, даже обидела, и это меня очень взволновало. Ни за что на свете я не хотела бы обижать Нору. Она была хорошая женщина, и она тоже горевала и скорбела. Она до самозабвения любила близнецов и испытывала глубокую симпатию к Эндрю. Она, Эрик и Анна приехали в Нью-Йорк на похороны и с тех пор выглядели подавленными.

Стараясь смягчить свою резкость, я сказала, садясь за стол:

— Извините, Нора, я не хотела вас обидеть.

Она поставила поднос на кухонный стол передо мной и положила руку мне на плечо. Она начала говорить, но голос не повиновался ей, и она поспешила прочь, не дав мне сказать ни слова.

Хотя стояла середина января, было не очень холодно и пока еще было мало снега. Ровная площадка перед домом была лишь слегка им присыпана, а на лужайках лежал неглубокий снежный покров, но на холмах, спускающихся к сараям, пастбищам и пруду, он был толще.