Эта цифра мне представилась наиболее правдивой, так как молва оставшихся в живых после суровой зимы 1941–1942 гг. называла именно эту цифру в 3 миллиона — это умершие от голода и холодной зимы. А в приказе от 28 июня 1942 года Сталин ссылался на еще более чудовищную цифру — 70 миллионов человек населения, оказавшихся на оккупированной немцами территории после года военных действий.

Сейчас пишется новая История Великой отечественной войны 1941–1945 гг., и хотелось бы, чтобы вопреки прошлым подходам были расставлены все недостающие точки, чтобы были опубликованы все опущенные факты и цифры.

Стремительный марш немецких войск и массовые окружения породили военнопленных и их лагеря. С каждым днем число их росло. Немецкое командование не могло разместить всю эту массу людей — не было лагерных зон, бараков, продовольствия. Первые лагеря разбивались прямо в степи, под открытым небом или на окраинах жилых объектов. Огораживали территорию колючей проволокой, ставили вышки для охраны и загоняли туда пленных. Чем дальше уходила на Восток армия, тем больше оставалось таких зон. В летнюю пору можно было переносить все трудности и лишения. С наступлением осени и зимы положение пленных становилось безвыходным — умирали десятки и сотни в день от холодов и голода. Жизнь под открытым небом, дождь и грязь, снег и морозы не оставляли надежды на жизнь и по утрам многочисленные трупы свозили в общую яму и команда из таких же доходяг хоронила их.

В мае 1942 года, когда я был пленен, положение с пленными стало несколько лучше и смертность уменьшилась. В лагерных зонах появились пусть и малопригодное для жизни, но жилье. Это были старые казармы, заброшенные заводские цеха или кошары для скота. В них пленные проводили ночь.

Что представляла из себя эта многомиллионная масса людей?

В лагерях были собраны представители всех национальностей. Только в восемнадцать лет я стал понимать смысл давно знакомых слов — русский, украинец, поляк, югослав, кавказец, азиат. Впервые в военнопленном лагере стал видеть осмысленную разницу — в языках славянских, мусульманских народов, европейцев.

Неприятно было осознавать в первые дни пребывания в Харьковской тюрьме принадлежность к полиции украинцев. Почему именно украинцы получили право служить немцам? Оказалось, что украинская территория, захваченная немцами, позволила украинцам создать свою национальную службу — украинских полицаев.

В Советском Союзе мы воспитывались на интернациональных идеях, и каждый гражданин при выборе для себя деятельности должен был согласовывать свои действия с коммунистической программой — все нации равны! Германия установила в рейхе расовый приоритет, где высшей нацией была арийская. По этим же национальным принципам должны были жить и развиваться другие нации. (И сегодня фашизм после провала его идей в последнюю войну, вновь заявляет о своих претензиях!) В Советском Союзе законы, защищавшие национальное достоинство, работали четко, и любое посягательство и ущемление национальной принадлежности пресекалось со всей строгостью.

Советские люди в плену в массе своей продолжали сохранять верность братству и интернациональным традициям даже тогда, когда националистические образования происходили в административно-принудительном порядке. Поэтому и осуждалось насилие украинцев-полицаев над своими соотечественниками.

Издевательства и побои на Холодной Горе в Харькове получили свое осуждение. Трудно было смириться с этим и видеть как молодежь, воспитанная в интернациональном духе, придя в полицию, исполняла свои обязанности с таким рвением? Как могли произойти такие перемены за этот короткий срок?

Осуждения заслуживало поведение представителей малых народов Закавказья и Средней Азии. Их подобострастие вызывало у немцев лояльное к себе отношение. Удивительно быстро осваивался немецкий язык. Трудности, возникавшие в период службы в Красной армии, как-то сами собой разрешались у немцев. Ровно и независимо держались по отношению к немцам только белорусы и русские, которые так и не заслужили их расположения. Я вовсе не хочу наводить тень своим субъективным взглядом на отношения советских людей к немцам, незаслуженно укорять их, просто полагаюсь на свой долголетний опыт жизни в Германии, — свидетельствую свои личные впечатления и вывод, к которому пришел.

Немцы очень быстро создали национальные военные формирования из представителей многих малых народов и с большим трудом, уже в условиях надвигающейся катастрофы, решились на формирование РОА.

Эти размышления навеяли воспоминания — я вспомнил одного из своих погодков, русского паренька, родившегося и выросшего в Узбекистане. Его плутоватые глаза и улыбка привлекали постоянное внимание окружающих, особенно, когда он что-либо рассказывал.

Колька Паршин обладал способностью копировать людей. Жизнь в Узбекистане среди местных жителей позволила ему усвоить диалект узбеков, плохо говорящих по-русски. Когда он рассказывал политические или бытовые анекдоты, копируя местных жителей, трудно было удержаться от смеха и слез.

Вот один из анекдотов, несколько примитивный, но достаточно образный о сути местного колхозного руководителя.

На колхозном собрании выступает председатель и на русско-узбекском диалекте докладывает собранию об успехах колхоза. Вся речь — мастерски скопированная, не позволяет равнодушно слушать ее, прерывается взрывами хохота и заканчивается здравицей в адрес руководства республики (что характерно для местных руководителей), а затем властей союзных:

— Да здрастит сабетски ибласт, да здрастит табарищ Ахынбабаев, табарищ Исталин, Малатав, Каганавич, Рикав… тьфу… твая мат, — чужой попал!