….Резь в глазах усиливалась. Белая слепота.

«Можно я все-таки хоть на мгновение отведу взгляд и опущу голову?», – снова подумала Полина.

– Нет. Нужно смотреть в небо, а не падать внутрь себя, как на дно темного пустого колодца. Ты ни во что не веришь, тебе все нужно знать наверняка. Все началось еще в детстве: признания в любви в розовых конвертиках в портфеле и шпионские игры в учительской (прокрасться, пока никого нет, и сверить почерка по тетрадкам с сочинениями или контрольными). Ты точно знала, кто пишет (нельзя было не заметить), но всегда хотела счастья НАВЕРНЯКА. Но человек либо знает, либо верит. Объединяет только вера. Знания – провокаторы одиночества (жаль расплескать, разбить, потерять, растратить, раздарить), поэтому и в твоих записных книжках пустота и ветер свищет по страницам. Творчество, как любовь, – физическая потребность организма. А любовь строится на вере. Хотя мы не отрицаем, что большинство людей проживут долгую и наполненную жизнь – без любви. Но можно ли ее считать счастливой?

– Счастливый конец? Двое слились в поцелуе, произвели на свет еще одного не ведающего, но верящего всему, что ему говорят? И так до бесконечности? Вопросы без ответов? Еще один розовый бульварный роман в лотке у метро? Я не смогу поставить его рядом на полку с МОИМИ, вернее, с ИХ книгами, то есть с теми, которые храню на ней сейчас. Да, вся «история искусства – это история страданий тех, кто его создавал»! [46] А они ЗНАЛИ, что делают. Утопичность веры в том, что она слепа. Невозможно поверить в то, к чему нельзя прикоснуться или хотя бы увидеть. Невозможно всю жизнь носить розовые очки, так ни разу и не разбив их.

– Ответ не принят! Снова размышления без начала и конца! Не мозг верит – душа. Мозг – всего лишь ограниченное количество клеток серого вещества, душа – бесконечна. Нужно закрыть глаза и поверить. Хотя бы себе.

– И все?

– Все!

Полина крепко зажмурилась. Где-то в глубине сознания заплясали розовые, голубые, желтые солнечные зайчики – блики разноцветных витражей.

– Не сольются! Не существует копии души, [47] – выдохнула она. – Счастье для него – эшафот для нее. И наоборот: то, к чему она так стремится, он считает ссылкой и изгнанием. Каждый последующий плен – хуже предыдущего. Можно с легкостью сменить одного хозяина на другого, но свободу на рабство – не хватит сил. Утопичность любви заключается в том, что один человек не способен заменить собой весь мир. Да, можно влюбиться, упасть друг в друга, забыть обо всем, но лишь на время. А потом проснуться вместе одним воскресным утром и начать переделывать друг друга, подгонять каждый под свой мирок, пожирая свое и наше время. А мне нужен не мирок, а МИР, понимаете? Мне нужна вечность, а не время, пусть даже в Аду. Люди не могут принадлежать друг другу. Им стоит выбрать свободу, а не счастье. Потому что хэппи-енд – это все-таки end, без права на перемены. Счастье всегда статично и … бесплодно. А жизнь – есть движение. Я не хочу насытиться, деградировать и начать выращивать капусту в огороде, как все они. Мне нужен другой финал.

– Какой?

– Я не знаю. Финал всегда открыт. Если вы скажете, что конец истории предрешен заранее, то она перестанет быть моей. Какой смысл продолжать писать, если ничего нового я уже не открою? Я пишу, чтобы познать себя, а не слепо уверовать в «Божий дар». И чем больше я теряю в жизни, тем больше обретаю в себе. Мне уже трудно остановиться. Мне НУЖНЫ голод и жажда, которые НИКОГДА не утолить. Боюсь, моя история – это история войн, потерь и поражений.

Снова резь в глазах и белая слепота. Как тихо! Полине показалось, что слух заменил ей зрение. Она слышала пыль, струящуюся в ярком солнечном свете.

– Хорошо, пусть будет так. Мы хотели помочь, но вы не способны внимать слову. Мы вызовем вас на Костер Времени.

И Белые плащи исчезли. Она снова осталась одна посреди огромного пустого зала. И только солнечные лучи протягивали ей руку, но сквозь резные разноцветные витражи, понарошку. Все – обман.

Влад, ты сказал: «Финал всегда открыт. Только ты сама сможешь написать его вчистую».

Но если тебя все еще нет здесь, в зале Суда, значит, и ты – врешь…

– People come and go, stop and say hello, [48] – хрипло откашлявшись, запел Руслан в микрофон. После чего последовал пронзительный звук ненастроенного усилителя – как гвоздем о стекло.

Полина болезненно сжалась, так и не сумев отхлебнуть остывший кофе из чашки. «Джаз-кафе» в полуденное время пустовало: ни посетителей, ни даже официанток или бармена. Наплыв любителей музыки минувшего столетия начнется под вечер, а пока Руслан истязал гитару и микрофон, репетируя.

– Руслан! – попыталась перекричать визг устаревшей аппаратуры Полина. – Хватит уже, ушные перепонки рвутся! Все равно вечером все напьются, и им будет безразлично – лажаешь ты ли нет, поверь. Ты правильно поешь: все они приходят, уходят, но никто из них не останется рядом. Лучше принеси мне еще сахару. Только не темный к кофе, а БЕЛЫЙ…

– Опять ты здесь! Если честно, мне это уже начинает надоедать.

– Я комнату снимаю у вас на втором этаже над «Джаз-кафе». Забыл?

– Да, всю жизнь мечтал сталкиваться с тобой в дверях каждое утро, черт бы побрал бармена, который поселил тебя туда!

– Да, ладно, мы все-таки с тобой близкие люди. Ну, так как насчет белого?

– Успокойся! Ты только вчера скупила дозу ЛСД, которая троих убьет. Мне не нужны проблемы! У тебя скоро мозг вывесит белый флаг, а печень и легкие устроят сепаратистскую революцию.

– «Спокойствие – есть душевная подлость!». [49] Мне нужно еще немного белого, а то вчера я хотела попасть на пляж, а вместо этого над моей головой сломали шпагу. [50]