Дело с расписанием занятий изучал знаменитый историк С. М. Соловьев. Он, однако, не обратил внимания на текст, написанный мелкими печатными буквами, под которыми стоит подпись: «Петр». По всей вероятности, это поправки, внесенные самим Петром. Правда, должно отметить, что текст, как и подпись под ним, ничего общего с детским почерком не имеют.

Приведем этот текст полностью, несколько поновляя орфографию:

…

«В понедельник пополудни от 2 до 3 часов учиться, а потом солдат учить. Пополудни вторник и четверг с собаками на поле; пополудни в среду солдат обучать; пополудни в пятницу со птицами ездить; пополудни в субботу музыкою и танцованием; пополудни в воскресенье — в Летний дом и в тамошние огороды. Петр»

Повеление Петра существенно изменило составленное Остерманом и утвержденное Верховным тайным советом расписание. Оно уменьшило на 3 часа время, отведенное овладению знаниями, и ввело новые обязанности, возложенные на себя самим юным императором: экзерциции с солдатами, а также охоту на зверей и птиц.

В деле имеется второй вариант расписания, составленный с учетом пожеланий Петра. Новизна его состоит в том, что пополудни в понедельник вместо танцев император с 2 до 3 часов намеревался обучать солдат, а послеобеденное время вторника и четверга, «ежели время хорошее, с собаками на поле ездить», а в пятницу — «со птицами ездить».

Этот вариант расписания, как и первый, не датирован, но с некоторой долей вероятности можно предположить, что оно составлено после падения Меншикова и появления при дворе Петра II Ивана Долгорукого, привившего императору страсть к охоте. Меншиков, как известно, охотой не баловался и с нареченным зятем ездил на охоту единственный раз.

Еще два варианта расписания также не подписаны и не датированы. Наибольший интерес представляет четвертый вариант. От предшествующих он отличается наличием текста о религиозном воспитании и введением нового приема обучения, а также изменением списка изучаемых предметов. Вероятно, это расписание было составлено также вскоре после падения Меншикова, который незадолго до этого упрекал Остермана в том, что тот стремится привить ученику лютеранскую веру. [24] Подозрения Меншикова, видимо, имели основание. В депеше от 30 сентября Маньян сообщал, что канцлер Головкин будто бы обратился к Остерману с вопросом: «Не правда ли непонятно, как воспитание нашего монарха поручается человеку, подобному вам, который совсем не принадлежит к нашей религии и который сверх того, по-видимому, не использовал никакой религии». [25] На эти упреки Остерман и поспешил отреагировать.

Последний вариант расписания начинается словами: «Ежедневно поутру и первым Богу благодарение воздать, потом, убрався, учить что вчерашнего дня учил прочесть, дабы то всегда в незабытной памяти было, и потом труд вновь прилагать к наукам». Обучению наукам отводилось 3 часа в неделю: два до полудня и один час пополудни.

Из изучаемых предметов, включенных в первый вариант расписания, в четвертом отсутствуют древняя история, механика, оптика, танцы, музыка, экзерциции и охота, игра в бильярд. Быть может, частью забав император занимался в воскресенье: четвертое расписание освобождало от занятий два дня в неделю; «суббота для отдохновения от труда, а воскресенье — для гулянья». Исключенные предметы заменены фортификацией и политикой, а также совершенствованием знаний немецкого и французского путем перевода с русского на французский и немецкий, и наоборот. «Сверх того вместо забавы и для известия получаемые куранты (газеты. — Н. П.)читать и переводить». Известия о событиях, извлеченные из «курантов» в разных странах, надлежало закреплять поисками на карте места, в котором происходило событие, — «под которым горизонтом лежит и какое имеет положение, дабы впредь в знатной случай и во время разговоров и верящую отповедь дать можно». Специальное время отводилось беседе о вере.

Заканчивается четвертое расписание обязанностью посещать церковь и наставлением о поведении в ней: «В дванадесятые и Господские праздники и в воскресные дни приходить во святую церковь к литургии и во время оной стоять со страхом и пение слушать со вниманием, а особливо во время чтения Апостола и Евангелие прилежно слушать и рассуждать о Законе Божьем». [26]

К сожалению, сведения о том, как реализовались все эти расписания и каких успехов достиг ученик в усвоении преподаваемых дисциплин, отсутствуют. Сохранилась лишь небольших размеров черновая тетрадь с упражнениями по арифметике.

Можно, однако, утверждать, что в первые месяцы, когда Остерман приступил к исполнению обязанностей наставника, дело у него будто бы ладилось. Пока Меншиков был в силе, обучение царя шло успешно. Светлейший старался держать отрока в строгости. Уже 17 мая 1727 года Лефорт доносил: «Барон Остерман совершенно вошел в свою должность воспитателя императора, который часто с ним гуляет. Говорят, что Остерман употребляет все усилия, чтобы положенная на него обязанность делала ему все более и более чести». В июне того же года еще одно донесение Лефорта в том же духе: наставнику удалось заслужить доверие царя, «которым он вполне овладел». [27] Но в том же июне отмечен тревожный симптом: «Кажется, что страсть царя к охоте увеличивается все более. Выдумывают разные средства, чтобы отвлечь его от этого, но страсть зашла так далеко, что он не в состоянии заняться чем-нибудь другим». Объяснялось все просто: в этом месяце Меншиков тяжело болел и, следовательно, ослабил контроль за поведением Петра.

В июле-августе жизнь императора как будто вошла в нормальную колею. Иностранные дипломаты отмечали успехи в его обучении. 12 июня 1727 года прусский посланник Мардефельд с похвалой отзывался об успехах Остермана: «Барон Остерман прилагает с большим искусством до того превосходные меры к воспитанию императора, что граф Рабутин (посол Австрии. — Н. П.)после каждого своего возвращения из Петергофа не может достойно нахвалиться ими». Спустя месяц с небольшим, 15 июля, Мардефельд продолжал восхищаться успехами наставника и его подопечного. Остерман с радостью сообщал ему, что молодой император ежедневно слушает его наставления в государственных делах, внутренних и внешних. Каждое утро приходит к нему император в халате и питает к нему такую любовь, какую нельзя выразить словами. [28] Сообщение Мардефельда подтвердил в августе 1727 года Маньян: «Остерман не упускает решительно ничего, что могло бы содействовать усилению удивительного расположения, питаемого к нему молодым царем; постепенно его пребывание около молодого царя доходит до того, что он ни разу не избавил себя от обязанности сопровождать царя при всех его прогулках верхом». [29]

Нежность, которую воспитанник проявлял к своему наставнику, вполне объяснима: ставший в четырехлетнем возрасте круглым сиротой, не знавший родительской ласки и подвергавшийся жесткому контролю, а порой и грубому унижению со стороны Меншикова, юный Петр обрел в Остермане доброго и заботливого человека, и детское сердце ответило благодарной привязанностью. И Остерман в полной мере воспользовался своим влиянием на царя. Причем совсем не так, как ожидал от него Меншиков.

Именно в августе, когда Остерман завоевал любовь к себе царя, стало наблюдаться охлаждение в отношениях между царем и Меншиковым. Между ними произошло несколько конфликтов. В этой ситуации Петр естественно стремился обрести опору в Остермане, проявлявшем к нему теплоту, расположение и заботу. Отрок конечно же жаловался на притеснения Меншикова, рассказывал о своих столкновениях с ним. Надо полагать, уже тогда у Остермана созрела коварная мысль свалить Меншикова, а потому, вместо того чтобы заботиться о примирении, он исподволь стал внушать Петру мысль о необходимости освободиться от тирании князя.