Потом призывники соскочили с грузовиков, кое-как построились и встали напротив шеренги «старичков». Внимательно вглядывались в неподвижные загорелые лица. Командир сказал короткую речь, и призывники нестройно захлопали в ладоши. «Старички» стояли молча и снисходительно улыбались.

Потом мылись в бане, стриглись, одевались в форму и, построившись снова, не узнали друг друга.

Все стали одинаковыми. Гражданские специальности исчезли — стали красноармейцами.

Потом потянулись дни. Сначала время шло медленно, медленно, а оказалось, что пролетали недели и месяцы. Нужно было узнать множество вещей, множеству вещей необходимо было научиться. И полгода прошли незаметно. Николаенко и Закс стали настоящими пограничниками.

Они были в числе первых по рубке и вольтижировке, и весь учебный эскадрон с волнением следил за соревнованием между ними на первенство в стрельбе из пулемета. Оказалось, что у обоих была заветная мечта, — мечта, о которой тоже знали все в эскадроне: друзья мечтали стать пилотами. Они добывали книжки о самолетах, о летчиках. Книжек было немного в Караколе, особенно по авиации. Все, что удавалось достать, друзья знали почти наизусть. Братья Райт были любимыми их героями.

Но было у них существенное расхождение: Николаенко был приверженцем исключительно моторной авиации, а Закс защищал планеризм. Расхождение возникло уже давно, и горячий спор тянулся изо дня в день.

Вчера вечером, ложась спать — их койки стояли рядом, — заговорили о продолжительности полетов, и Николаенко выдвинул существенные доводы. Честь планера была в опасности.

Во время сборов по тревоге было, конечно, не до разговоров. Еще не до конца проснувшись, бойцы машинально одевались и седлали коней. Потом выступили.

В темноте ехать было неприятно; ночи еще были прохладные, и резкий ветер пронизывал насквозь. Причин тревоги никто пока не знал, и люди нервничали. Ехали молча.

Но прошла ночь, пригрело солнце, огромные горы, одетые темной зеленью лесов на склонах, сверкающие снегом на вершинах, встали над пограничниками во всей своей пышной, торжественной красоте, и всем стало весело и хорошо на душе.

Заксу представилось, как легкий белый планер пролетает над горами. Собственно, настоящего планера Закс никогда не видел, и планер представлялся ему не таким, как он изображен в книжках, а гораздо более красивым, обязательно белым и очень похожим на птицу.

Николаенко бросился в спор и снова напомнил о вчерашних доводах. Необходимо было возразить ему, и Закс перешел в нападение. По правде говоря, рекорда продолжительности парения он не знал, и число в сто восемьдесят часов просто выдумал.

Но Николаенко был побежден огромной цифрой.

— Ну, что? Хватит? — поддразнивал Закс. — И это без всякого мотора!..

Николаенко вдруг привстал на стременах и внимательно посмотрел вперед. Бойцы передавали друг другу приказание. Раньше, чем приказание дошло до них, Николаенко зашептал весело:

— Яшка! Нас, кажется, к командиру. Наверное сменить головной дозор пошлют.

— Закс, Николаенко — к командиру, — обернулся ехавший впереди красноармеец.

Закс и Николаенко посредине дороги рысью проехали мимо строя. Командир, действительно, послал их в головной дозор. Пригнувшись в седлах, они пустили коней и минут десять скакали галопом.

Закс немного обогнал товарища и первый догнал головной дозор. Он сдержал своего «Басмача». Дозорные уехали навстречу отряду, подъехал Николаенко, и друзья поехали шагом. Лошади разгорячились скачкой.

Закс засмеялся, сам не зная чему, и Николаенко откликнулся беззвучным, заразительным хохотком. Они ехали рядом — так близко, что их стремена касались.

Им хотелось громко запеть, хотелось кричать и быстрее пустить лошадей, но они были в дозоре. Они ехали молча и внимательно оглядывались по сторонам.

Солнце было уже высоко. Улары перекликались в густой траве, самцы звали самок, самки подымались и тяжелым, неровным полетом перелетали низко над землей. Часто дорогу пересекали ручьи. Лошади тянулись к прохладной воде, осторожно переступая по мокрым, скользким камням.

Двое пограничников ехали по ущелью.

Им было по двадцать одному году, они были почти мальчиками и очень хорошими друзьями. Широкоплечий, невысокий и плотный Николаенко был донецким шахтером. Закс, стройный, юношески-тонкий, смуглый от азиатского солнца, был слесарем из Орши.

С вершины крутого подъема, внизу, они увидели реку. Они остановились, смена догнала их, они вернулись, доложили командиру части и стали в строй.

Эскадрон спустился с горы.

У реки был устроен привал.

Комендант и уполномоченный Винтов ехали по узкой тропе. Лошади едва могли идти рядом.

Винтов говорил:

— Ну, этот предсельсовета врет и путает, конечно. Киргиз хитрый, кулачок и выжига. Секретарь насел на него, он испугался…