Ничего не было!

Бетти дома тоже не было. И я не знала, где она. Но потом я вспомнила… У нее ведь был любовник.

Наверное, ее роман завязался в то время, когда я встречалась с Карло или с Марком. Я не могла вспомнить. У нас с Бетти всегда были близкие отношения, но почему-то именно этот роман она хранила в строжайшей тайне. Мы жили вместе в маленькой двухкомнатной квартире, но я никогда не встречала ее мужчину, ни разу. В отличие от Марка ее любовник никогда не приходил к нам. Иногда Бетти исчезала на час или больше, но никогда она не уходила на всю ночь. И она всегда отказывалась говорить на эту тему, несмотря на все мои расспросы и шутки типа: «Скажите-ка, юная леди, где вы пропадали прошлой ночью? Снова с ним?»

Ну почему, почему именно сейчас она со своим загадочным мужчиной. Мне так хотелось, чтобы сейчас она была дома со мной, моя старая подруга, старушка Бетти, женщина, которой я могла поведать обо всех моих горестях и посмеяться над нашими парнями, нашими мужчинами. Она бы сразу объяснила, что надо делать.

— Энни, — сказала бы она, — это знамение.

Для Бетти все было знамениями. Когда родился Чарли, она позвонила мне. «Энни, я тут подумала, — сказала она, — что эта шишка у него на голове означает, — знак ума». Я засмеялась: «Нет, Бетти, это просто знак того, что он слегка травмировал голову, когда старался пролезть наружу». — И позже, когда Марк потерял работу: «Это знамение, Энни! Пришло время возвращаться во Францию».

У нее всегда для всего находилось объяснение. Как друзья мы с Бетти были довольно странной парой. Она выросла в Ирландии в строгой католической семье. Бетти обучали монахини, каждое воскресенье она ходила к обедне, и горе ей, если она пропускала мессу. Ее отец до сих пор звонит ей каждое воскресенье днем, сразу после обедни. Я же выросла в Сиднее, училась в обыкновенной школе. Мать, убежденная атеистка, запрещала мне посещать занятия по изучению Священного Писания, из принципа: «Я не позволю им забивать твою голову этой религиозной ерундой», говорила она. Поэтому — каждое утро вторника, пока мои друзья присутствовали на занятиях по изучению англиканского, католического, греческого или иудейского направления религии, я в одиночестве сидела в библиотеке с чувством, что пропускаю что-то важное.

Парадокс в том, что вера Бетти была недоступна для меня. Ее рассказы о святых, о монахинях с их страшными наказаниями, об исповеди и первородном грехе напоминали мне старые фильмы, которые я смотрела днем во время школьных каникул. Ее вера увлекала меня, как фильм «История Монахини» с Одри Хепберн.

Итак, я была одна в своей спальне, разглядывала темное облачное небо и думала о Чарли. Но мне не давала покоя одна мысль — если бы я выложила Бетти всю правду, что бы она тогда сказала обо всем об этом?..

Бетти поворачивала заварочный чайник: три раза в одну сторону, три раза в другую. Сначала по часовой стрелке, потом против. Все то время, что я с ней жила, она неизменно совершала ритуал каждое утро, точно так же, как моя бабушка. Только бабушка делала все в точности наоборот: сначала она поворачивала чайник против часовой стрелки, а потом уже по часовой. Наблюдая сейчас за Бетти, я вдруг подумала, что, может быть, бабушка делала так потому, что жила в Австралии, в Южном полушарии, и поэтому на все ее поступки оказывала влияние луна. Так же, как она влияет на океан с его приливами и отливами и на воду в раковине, которая, сливаясь, закручивается против часовой стрелки, не так, как во Франции. Конечно, Марк сказал бы, что я снова отклоняюсь от темы. Но в то утро его со мной не было. И если честно, то я намеренно старалась не думать о нем, о том, где он находится в данный момент, где он был всю ночь. И с кем…

Наступил вторник — утро третьего дня моего пребывания в нелепом временном лабиринте, и я просто пыталась не думать ни о чем особенном, кроме как о том, чтобы сохранить здравый рассудок. Я решила позволить волне нести меня туда, куда ей заблагорассудится, совершенно не сопротивляясь и даже не пытаясь плыть поперек.

Я оказалась в открытом океане в полный штиль без весел.

Бетти, кажется, пребывала в довольно хорошем настроении. Она что-то напевала себе под нос, не смотря на то что время было еще только семь пятнадцать утра, согласно моим часам, его часам, и оставалось всего пять минут до того, как нам нужно будет отправляться на работу. Но Бетти сидела напротив, за нашим маленьким столиком на кухне, в черной шерстяной юбке и зеленом, как и ее глаза, свитере цвета нефрита. Бетти была почти полностью одета, если не считать, что ее голова была замотана белым банным полотенцем.

Бетти поздно пришла домой, уже после того, как я все-таки улеглась в постель. Я чувствовала себя несчастной и одинокой на моей огромной двуспальной постели, которая пахла Марком. Простыни, казалось, еще хранили тепло его тела, подушка пахла его волосами, и мне захотелось плакать, не сдерживаясь, думая о нем, о нас и о Чарли.

Я все еще не спала, когда послышался щелчок замка на входной двери. Бетти, словно вор, тихо ступая на цыпочках, двигалась по квартире. Я снова подумала: к чему такая скрытность? Мы всегда и все рассказывали друг другу. Но ее загадочный любовник остался для меня тайной.

Сейчас она смотрела на меня поверх дымящейся чашки чая.

— Ну, ты ему сказала?

— Кому сказала? Что?

— Эн-ни! — Бетти улыбнулась. — Ты знаешь кому! Кар-ло!

Я смотрела на Бетти, на ее зеленые глаза, на красновато-коричневые брови, вопросительно поднятые вверх, и пыталась понять, что она имеет в виду.

— Ну, вообще-то… — Она тихо подула на свой горячий напиток. — У тебя было с ним занятие вчера.

— Да. — Я кивнула. — И что?