— Мы вроде бы совсем близко, — Ковард ткнул пальцем в крестик, которым Мирче обозначил нужное место. — Что мы все-таки ищем?

Мирче ответил уклончиво:

— Нужно дойти точно до этого места. Если я правильно угадал, сумерки нам помогут.

Они вышли из леса в поле. У Коварда защемило внутри. Вот здесь на Найю напали. Ей было очень страшно. Еще страшнее, чем Коварду. Ведь с Наей не было Мирче. И никто-никто не мог ее защитить.

А вот и тот самый холмик, нора песчаной лисицы. Спасительное укрытие. Или наоборот? Ковард представил Сьяну: «Она стала калекой. Зачем заставлять ее жить?» Она неправа, неправа. Ведь Ковард так любит Найю. Он не может представить, что Найи с ним больше нет…

— Ковард, нам нужен пень. Здесь есть какой-нибудь пень?

— Пень?

— Пень, пень. Есть поблизости пень?

Духи! Зачем ему пень? Ну, вот там, поближе к Лесу, вроде бы есть. Пень. Правда, странный какой-то.

— Странный? Он кажется тебе странным? Что в нем такого, Ковард?

Ковард пожал плечами. Мирче не увидел, но, видимо, как-то растолковал молчание спутника.

— Значит, придется ждать темноты.

Ковард не понял, зачем, но спорить с Мирче не стал. Он смертельно устал — от страха, от тяжких мыслей, от неясности, что они ищут…

Мирче словно догадался о том, что творится внутри у Коварда.

— Знаешь, надо поспать, сынок. Думаю, в этот раз ты не будешь считать баранов.

Ковард без возражений опустился на землю. Было еще светло, но сон мгновенно взял его в плен — и он не запомнил, что в этот раз ему снилось.

То, что они везли, тяготило Коварда: будто не лошадь, а он тащил на спине это груз. Стоило Мирче с мешком приблизиться, как Ласточка испугалась, отпрянула. Слепой что-то долго шептал ей в ухо, гладил, хлопал по шее. Потом отошел в сторонку и долго шарил в кустах: рвал какие-то травки, нюхал, снова искал:

— Вот! То, что нужно. Поможет ослабить запах!

Он обложил мешок свежей травой и листьями и приторочил к седлу.

Ковард и Мирче, не сговариваясь, решили не ждать утра. Лучше скорее добраться до человеческого жилья — и только потом отдыхать. Теперь они двигались по тропе — то ехали, то шли пешком, чтобы дать передышку лошади. Луна ободряла путников как могла — щедро расплескивала свой свет по ночному Лесу. Но путь, как и ночь, казался Коварду бесконечным. Он то и дело спотыкался о корни и ежился от шлепка какой-нибудь ветки или когда его шеи касались холодные листья.

Наконец темнота стала редеть. Но это не принесло Коварду облегчения.

На смену ей явился холодный туман. Он поднимался из ложбинок и ям, из болотистых складок, оврагов. Воздух сделался влажным и густо-серым. Все вокруг — кусты и деревья, старые гнезда и пни, — ускользая от лунного света, теряли свои очертания и старались примериться к призрачной жизни.

Вместе с туманом нарастала тревога: еще немного — и Ковард тоже растворится в тумане. Они никогда не дойдут, никогда, никогда…

— Сынок, осталось недолго. Скоро выйдем на тракт. Хочешь, давай поболтаем. О чем-нибудь интересном.

Ковард с сомнением взглянул на слепого: Мирче вроде бы улыбается?

— Не веришь? А зря. Я знаю много историй.

Они помолчали немного. Но молчание помогало тревоге. И Ковард решился:

— Мирче, ты правда знал моего отца?

— Не только отца, но и маму. Я ж тебе говорил. Знаешь, Ковард, да ты чуть не стал моим сыном! — Мирче рассмеялся и хлопнул Коварда по спине.

Тот передернул плечами. Мирче засмеялся громче.

— Веренея сделала так же. Предпочла твоего отца доброму старому другу. Смотри-ка, тропинка пошла под уклон. Мы можем прибавить шагу. Знаешь, чем взял твой отец? Сказал: «Посмотри, Веренея! У меня большая усадьба. Ты будешь жить богато и безопасно. Сможешь выращивать травы — все, какие захочешь. Это будет остров внутри Лосиного острова. Остров редких растений». Ну, не хитрец, скажи? И она согласилась.

Ковард подумал: хлебом его не корми, этого Мирче, дай подколоть отца.

— Нет, сынок, это ты напрасно. Мы с Моховником очень дружили. Это потом нас жизнь развела: я же ушел на Север. А в саду Веренеи каких только травок не было! Ты представить себе не можешь. Был даже синий цветочек под названьем «геркал'e». «Геркале» по-кейрэкски — «желание умирающего». А у нас его называли «цветок Веренеи». Очень редкий цветок. Он, считали кейрэки, помогает исправить ошибки.

— Цветок?

Мирче кивнул:

— Кейрэки-охотники умели считать зверей. Умели сказать себе «нет». Но и они ошибались. К примеру, охотник бьет белок. И вдруг понимает: много, слишком много убил. Когда такому охотнику придет черед умирать, для него в Лесу отыщут цветок Веренеи. Отнесут охотника в Лес и оставят рядом с цветочком. Глядя на геркале, охотник должен сказать: «Я убил много белок. Не хочу, чтобы Леса убыло. Я заменю ему белку!»