Она. Продает.

Он. А иначе нельзя было. Вы про калым слыхали, конечно. Вот Василий мне и поясняет: чабан за черкешенку платит отцу до пяти тысяч!.. Неужели ты, русский человек, за свои мечтания… за свою любовь… Но тут я разволновался! Я, Аэлита, уважаемая, шик люблю. Федя — шикарный парень, он умеет сорить деньгами! И все мои деньги, трудом заработанные, за адресок ваш отдал… А долг за телевизор — семьсот семьдесят рублей на себя принял. Вы не бойтесь, за Федей Сидоровым не пропадет! Как на работу устроюсь — в год отдам! Ну а писать к вам от его имени — это Василий уважаемый сам придумал. Пиши ей, говорит, а потом лично приедешь, сердце у нее доброе.

Она (яростно). Мало того, что к тебе является аферист и урод…

Он. Аэлита Ивановна…

Она. Мало того, что он облапошивал тебя три года…

Он. Уважаемая!

Она. Мало того, что он сожрал все, что было у тебя к Новому году… Оказывается, он же за тебя пострадал! Ты ему еще и должна!

Он. Я не говорил!

Она. И при этом он верит, что эта дура не выгонит его к чертям! Убирайся вон!

Он. Ухожу! Я предупреждал! Невезучий я!

Она. Аферист! Турок! Чтоб ноги твоей…

Он. Как совесть подскажет!

Она замолчала.

Только просьбица у меня к вам… Сейчас без пятнадцати… Новый год — через пятнадцать минут…

Она (с новыми силами ). Ничего не знаю! Уходи! Уходи… пока цел! А то… а то… а то… (Бессильно .) А то…

Он. Милицию позовете? Да ради бога! Все как совесть подсказывает!

Она бессильно плачет.

Значится, так: я только Новый год с вами встречу — и все. Есть примета такая: чтобы по-людски жить дальше… чтобы жизнь наладить… надо Новый год с добрым человеком в тепле встретить. Можно? А как часы пробьют двенадцать — все! Исчезаю!

Она молчит.

Так я разливаю (И он поспешно разливает шампанское .) Нолито. Она (бессильно ). И не прогнала… Ну что за дела!

Бьют часы.

Он (торжественно ). С Новым годом, Аэлита Ивановна, уважаемая, с новым счастьицем… Как говорится, «отвяжись худая жизнь — привяжись хорошая». (Пьет)

И она тоже, вздохнув, пьет. Звонок телефона.

Голос. Хочу поздравить тебя с наступившим.

Она. И тебя тоже… Апокин.

Голос. Ну как твой Жан Габен?

Она. Спасибо, пьем и веселимся.

Голос. Я рад.

Она. Я рада, что ты рад.

Голос. Я рад, что ты рада, что я рад.

Гудки в трубке. Она смотрит на Федю, тот посапывает у стола.

Она. Жулик треклятый, заснул?!

Он (с трудом открывая глаза). Разморило, уважаемая. Столько на холоду к вам ехал.

Она. Не говори таким жалостливым голосом… Все равно сейчас уберешься отсюда! Ну… я не знаю… Ну почему ты к своим родителям не поехал?

Он. Нету у меня родителей…

Она. Опять на жалость? Опять?

Он. Ни отца нет, ни матери…

Она. Не смей!

Он (выкрикивая). Сирота я! Детдомовский!

Она. А мне все равно: мне хоть от пыли дворовой родись — все равно уберешься!

Он (степенно). Я не от пыли родился, уважаемая, а от благородного отца и честной матери. И оскорблять меня не надо… Просто бросили они меня. Невезучий я… А в детдоме хорошо было… В сольный ходил, в хоре пел.

Она. Это ты-то в хоре?

Он. Голос у меня был тенор… Но — невезучий… И с годами поломался голос.

Она. Только про хор не заливай… Я сама в хоре пою.

Он. А я сразу понял, что вы в хоре. Вон у вас фото стоит — все со ртами разинутыми. Это — ваш хор. И у меня такая же фота была… (вздохнул) когда-то. Мы все стоим со ртами разинутыми. Это — наш хор… Знаете, Аэлита, уважаемая, я хочу поднять тост за то, чтобы мы пели в одном хоре…

Она. Таких аферистов в хор не принимают.

Он. Был я в хоре! Был! На спор!.. Ну давайте: вы пойте, а я что угодно подхвачу… Идет?