Безусловно, женщины-литераторы повседневные лишения переживали значительно острее, чем мужчины. Искренней горестью наполнены дневниковые записи О. Берггольц, сделанные в апреле 1941 года: «Надо одеться хорошо, красиво, надо хорошо есть, — когда же я расцвету, ведь уже 31 год!.. У меня могли бы быть прекрасные плечи, а одни кости торчат, а еще года 4 — и им уже ничто не поможет… Надо поцвести, покрасоваться, хотя бы последние пять — семь лет, ведь потом старость, морщины, никто и не взглянет, и на хер нужны мне будут и платья, и польты…» [300]

В условиях перманентного дефицита товаров и услуг особую роль в жизни людей играли привилегии на снабжение, которые власть предоставляла различным профессиональным слоям в соответствии с собственными представлениями о их социальной значимости. К привилегированной группе населения относились и писатели.

В 1932 году социально-бытовой сектор Московского горкома писателей добился резолюции в Наркомснабе о повышении статуса распределителя для писателей, которые теперь приравнивались (в соответствии с категорией централизованного снабжения) к научно-техническим работникам. При этом ненормированные товары отпускались бесконтрольно — на пропуске прикрепленного к распределителю ставилась печать, а количество и вид приобретенных товаров не фиксировались. Здесь же снабжались лица, не занимавшиеся творческим трудом. Это обстоятельство особенно возмущало автора заметки в «Литературной газете», и он гневно вопрошал: «Писатель снабжается наравне с остальными служащими литорганизаций и т. д. К чему же, спрашивается, вывеска?» [301]

По улице Герцена, 22, находился общеписательский распределитель-кооператив Мосторга № 175. К нему было прикреплено свыше 1200 человек: писатели, члены горкома композиторов (200 человек) и работники издательств (ГИХЛ, «Федерация», МТП). В кооперативе было тесно, отсутствовали склады для хранения продуктов. Обнаружились и хищения товаров, из-за чего сменили заведующего и ряд работников [302] .

Дефицитом было почти все, даже писчая бумага.

21 января 1938 года ответственный секретарь ССП В. Ставский обратился к заведующему отделом печати ЦК ВКП(б) Никитину с жалобой на плохое снабжение Литфонда писчей бумагой для распределения среди писателей [303] . В 1936 году Госплан выделил Литфонду 16 тонн бумаги, а в 1937-м — всего около трех тонн, между тем как потребность в ней составляла 40 тонн.

Снабжение писателей имело и другие специфические особенности — надо было обеспечить их и книгами. Ведь художественная и специальная литература была для них не только средством досуга, но и необходимым материалом для творческого труда. Во время опроса, проведенного среди критиков в 1936 году, и неоднократно со страниц печати литераторы заявляли о том, что для полноценной работы книг им, как правило, не хватает. Между тем писатели не очень-то активно их покупали. Например, за 1937 год среднестатистический московский писатель приобрел литературы на сумму 120 рублей [304] . Конечно, это объясняется прежде всего невысоким уровнем доходов основной массы писателей и скудным ассортиментом книжных лавок.

Положение порой доходило до абсурда. Автор заметки в «Литературной газете» от 9 марта 1941 года возмущался тем, что не мог купить несколько экземпляров собственной книги, а экземпляров, выдаваемых ГИХЛ, даже для друзей не хватало. В Лавке писателя торговали только книгами, изданными «Советским писателем». Нельзя было выписать через Книжную лавку книги, которые вышли в других городах — в обычные магазины они тогда не поступали [305] .

Не менее остро стояла и проблема хлеба насущного. Для организации питания литераторов в 1932 году функционировали две столовые — при Доме Герцена и на улице Воровского, причем обе отличались крайне низким уровнем обслуживания и высокими ценами. В столовых этих постоянно толпились лица, не имевшие отношения к литературе, было тесно и неуютно [306] . В одной из них был буфет, но торговал он в основном фруктовыми и минеральными водами, изредка появлявшиеся пирожные расхватывались на лету [307] .

10 октября 1936 года было принято решение о ликвидации столовой в ДСП и организации там буфета «по типу американских баров». В столовой питались ежедневно только тридцать-сорок писателей, что приводило к ежемесячным убыткам в 10 тысяч рублей [308] .

3 января 1940 года на заседании Президиума Совета Московского клуба писателей был принят ряд решений об улучшении работы ресторана [309] . Решили закупить новую посуду, добиться получения ткани для занавесок и скатертей, топить камин. Было решено строже относиться к допуску в ресторан посторонних и изменить музыкальное оформление в ресторане: вместо громкого джаза пригласить тихий оркестр, самих артистов размещать на вновь построенной эстраде. Обновили и набор пластинок для радиолы.

Впрочем, у таких обеспеченных литераторов, как А. Толстой, дома трапезы были не хуже, чем в ресторане. Об одном из таких застолий у него на даче в Барвихе вспоминал В. Ходасевич: «Наполняются рюмки и бокалы…, подают разные пироги прямо из печи, огромные горшки гречневой каши с печенкой, грибами и шкварками, разные рыбы и горячие закуски на сковородах, подогреваемых горячими углями, насыпанными на подносы, и много других вкусных и забавных блюд» [310] .

Далеко не идеальные условия труда и быта, малоподвижный образ жизни в сочетании со стрессами отрицательно сказывались на состоянии здоровья литераторов. То, что оно оставляло желать много лучшего, свидетельствует такой пример. В 1940 году писатели Н. Асеев, Е. Петров, Казачинский, И. Соколов-Микитов и Сергеенко поставили перед руководством Литфонда вопрос об улучшении лечебной помощи писателям, страдающим туберкулезом. В ответ на это обращение председатель Правления Литфонда сообщил, что таким больным Литфонд безотказно предоставляет помощь в специальных учреждениях системы Нарком-здрава ВЦСПС, а также выделяет путевки в горные южные санатории и санатории местного климатического лечения. Выдвинутое писателями предложение о преобразовании Дома творчества в Ялте в туберкулезный санаторий было отвергнуто специальной комиссией Литфонда ввиду его нерентабельности [311] .