Своеобразие отношений членов ССП и Правления Союза писателей наглядно проявлялось в приемные дни. По имеющимся сведениям, дежурившие в Правлении писатели, среди них и А. Фадеев, принимали в день от 10 до 15 человек Случались и коллективные визиты. Приемные часы, судя по всему, писатели назначали себе по собственному усмотрению — до или после обеда. Некоторые устанавливали прием на целый день с обеденным перерывом. Сам Фадеев, например, 17 сентября 1948 года работал с 9 до 11 часов, затем был перерыв, после которого он принимал посетителей с 14 часов 4 5 минут до 17 часов. 12 января 1949 года прием у него по каким-то причинам начался только в 20 часов, а последний посетитель зашел к нему в кабинет в 22 часа.

Вот как описывает приемы в Правлении ССП их очевидец Л. Гумилевский: «В небольшой приемной перед огромным кабинетом генерального секретаря собралось уже много народу. Секретарша записывала пришедших на разные листки: вызванных Фадеевым — на один и пришедших на прием без вызова — на другой. Я занял последний свободный стул, а народу становилось все больше и больше». Но в день, когда пришел автор, А. Фадеев все не появлялся: «Становилось душно, томительно и скучно. Час, назначенный для приема, давно уже прошел. Секретарша неизменно отвечала:

— Его вызвали… Он уже звонил, сейчас придет» [29] .

В конце концов, когда Л. Гумилевский решил уйти, секретарь ему сообщила, что сегодня А. Фадеев точно будет, так как Александр Александрович уже пропустил два приемных дня. Но это сообщение только утвердило посетителя во мнении, что необходимо уходить. Спустя двадцать минут после того как Л. Гумилевский вернулся домой, ему позвонили и сообщили, что руководитель ССП уже пришел, но возвращаться в Правление было бы уже унизительно.

Настоящей напастью для дежурных были графоманы и любители легкого обогащения. Особенно доставалось тем писателям, кто слыл добрым, как, например, М. Луконин. «…Графоманы знали доброту Луконина, приходили, морочили ему голову и под конец просили деньги…

Авторы, подобно сыновьям лейтенанта Шмидта из Ильфа и Петрова, поделили сферы влияния на секретариат. Луконину достались самые сорвиголовы.

— Так бы и сказал. А то сидишь, рассуждаешь как большой, о Рильке и о Фолкнере, а на уме трехрублевка на пол-литра. На, иди, но пей не в ЦДЛ, здесь и без тебя хватает удальцов…» [30] Высокий процент обращений в Союз писателей по материальным вопросам, как мы сможем увидеть в дальнейшем, — не от хорошей жизни. И не от нее идут послевоенные просьбы улучшить питание и помочь с промтоварным снабжением (чаще — предметами первой необходимости). И конечно же, самая стабильная и злободневная проблема — жилищная.

Еще одна, почти случайная запись из подобных многочисленных сюжетов, запечатленных в дневнике дежурств Правления ССП. Некий Гольдберг пришел к Н. Погодину 20 августа 1940 года с просьбой принять его в ССП: «Поэтическая секция единогласно рекомендует его в союз. Не знаю, помогут ли ему в последнем… У него парализован сын, после того как попал под трамвай… Нужны средства. А их нет…» [31]

Многие писатели видели в ССП некую палочку-выручалочку, иногда — на все случаи жизни, часто — на всю жизнь. Власть тоже поддерживала подобные стремления, главным образом тем, что активно превозносила роль и особое значение «инженеров человеческих душ» в жизни общества. Но реальная практика была далека от риторики, а достойные доходы, льготы и привилегии — не для всех.

В литературных кругах сложилось вполне устойчивое и не безосновательное мнение, что писатели лучше пишут, чем выступают с трибуны. Наша книга не ставит целью исследование глубинных идейных и художественных проблем советской литературы, хода их обсуждения на I Всесоюзном съезде советских писателей, который состоялся в Москве в августе 1934 года. Может, не тот тон задали докладчики, может, пионерские приветствия выглядели значительно бледнее былых рапповских речовок с зажигательными политическими доносами — увы, к этому времени канули в Лету неистовые ревнители пролетарской литературы со всей их революционно-классовой атрибутикой. Как бы там ни было — съезд оказался откровенно скучным.

Насколько искренним был душевный подъем депутатов, определить не трудно, ознакомившись со спец-сообщением секретно-политического отдела ГУГБ НКВД СССР. М. Пришвин отмечал «скуку невыносимую», П. Романов — «отменную скуку и бюрократизм», П. Росков окрестил съезд «сонным царством», И. Бабель — «литературной панихидой» [32] .

Вновь назначенный руководителем ССП А. Щербаков, побывав на съезде, сделал такую запись в своем дневнике: «На съезде был полчаса. Ушел. Тошно» [33] .

По мнению А. Жданова, писатели-коммунисты выступили на съезде значительно бледнее, серее, чем беспартийные. Правда, он не согласился с суждением, высказанным М. Горьким, что коммунисты не пользуются никаким авторитетом в писательской среде [34] .

До определенной степени предшественником Союза советских писателей можно считать РАПП (Российскую ассоциацию пролетарских писателей). В свое время сама партия поставила ее в исключительное положение по отношению к другим литературным течениям и группам. Эта организация не приобрела бы такого влияния на писательскую жизнь, не смогла бы осуществлять свою политику «диктата и окрика», если бы не имела постоянной поддержки со стороны партийных органов. Вся ее деятельность регламентировалась аппаратом ЦК партии, ее лидеры отбирались и сменялись путем кооптирования по решению партийных инстанций.