Фаррелл спросил:

– Когда мы любили друг друга, это ведь был не я, верно?

Она не ответила, только прижала к груди его руку.

– Цеплялась за нашу глупую планету?

Зия кивнула, и Фаррелл сказал:

– Я польщен.

И после этого они ждали молча, покуда Бен не вернулся домой.

Джулия не позвонила, вместо этого она как-то под вечер пришла к нему прямо в мастерскую. Фаррелл унюхал ее еще до того, как увидел и, старательно изобразив на лице сдержанное удовлетворение, выбрался из машины, в которой он заново обтягивал откидное сиденье. Джулия остановилась, сохранив между ним и собой расстояние, равное длине автомобиля, и объявила:

– Я злюсь на тебя не меньше прежнего, но я соскучилась. Нам нужно поговорить, так что, я думаю, тебе следует прямо сейчас пойти ко мне домой и приготовить устрицы в марсале. С молодой картошкой и, пожалуйста, с той замечательной зеленой фасолью под арахисовым соусом. Но злюсь я не тебя по-прежнему.

Фаррелл ответил:

– А я думаю, что ты чересчур впечатлительна и неблагоразумна. И прическа у тебя дурацкая. Дай мне десять минут.

Следует отдать Джулии должное, она сказала ему о Мике Виллоузе до того, как он приступил к готовке; следует проявить справедливость и по отношению к Фарреллу — он все же приготовил для них обед да еще добавил от себя фруктовый салат с лимонным соком и йогуртом. Но всякому благородству положен предел, и поставить перед ней тарелку так, чтобы устрицы не подпрыгнули, будто воздушная кукуруза, он не смог. Не по силам ему оказалось и удержаться от такого высказывания:

– Только не подучивай его звонить мне и выпрашивать кулинарные рецепты, ладно?

– Это всего на неделю-другую — сказала она. — Две недели, самое большее. Ты-то знаешь, что я не способна выносить чье-либо присутствие в доме дольше пары недель.

Фаррелл сбрасывал на ее тарелку картофелины, точно глубинные бомбы.

– Джо, врач говорит, что его должны окружать люди, которых он знает, кто-то, кому он доверяет, пока он не начнет доверять себе и снова не склеится в одно целое. А сейчас у него практически никого нет, кроме меня. Его семья вернулась в Коламбус, я им звоню чуть не каждый день. Они оплатят все больничные счета, пришлют любые деньги, сколько ему потребуется, лишь бы он не приезжал домой. Ему совершенно некуда деться.

– В общем, эмигрант, живущий подачками из дому, — откликнулся Фаррелл. — У Никласа Боннера примерно те же проблемы. Да нет, все правильно. Я пойду, очищу ванную комнату от моего барахла.

Он повернулся, чтобы уйти, но Джулия поймала его за локоть и развернула к себе лицом.

– Черт побери, Джо, нам с Микой нужно кое-что выяснить. Мы ведь с ним не расходились, просто на него вдруг накатила эта дурь.

Милая несусветность последней фразы заставила Фаррелла захихикать против собственной воли, и Джулия рассмеялась тоже, покачав головой и на мгновение прикрыв ладошкой рот, как научила ее когда-то бабушка.

– Я так и не выяснилачто я к нему чувствовала, — сказала она, — мне нужно разобраться в этом, потому что я терпеть не могу, когда остаются висеть концы. И с тобой у нас еще много чего впереди, потому что наши замечательные отношения только из свободных концов и состоят, и еще потому, что мы с тобой видели такие вещи, в которые никто другой никогда не поверит. Так что нам следует вести себя осторожно и стараться не потерять друг друга, что бы ни случилось. Ты понимаешь, о чем я говорю, Джо?

– Хотел бы я знать, почему все задают мне именно этот вопрос? — откликнулся Фаррелл. — Слушай, Джевел, со дня нашего знакомства ты ни разу не притормаживала, дожидаясь, когда я что-либо пойму. И лучше не начинай, а то я решу, что ты стареешь. Просто побереги себя и звони мне, если тебе что-то понадобится. Включая рецепты. Да, и съешь, наконец, эти чертовы устрицы, столько из-за них шуму было.

Джулия тихо сказала:

– А я и старею.

Когда он уже выходил из ее дома, она придержала его в дверях, глядя на него с выражением странного, словно голодного призыва.

– Джо, я не собираюсь тебя уговаривать не ходить на Турнир Святого Кита и все-таки будь осторожен. Кроф Грант погиб, Мика искалечен, я не хочу больше терять людей, которые мне дороги. Я, наверное, и вправду старею и дурнею, мне кажется, что мои чувства скудеют одно за другим. Ты на свой скромный манер человек, такой же кошмарный, как Эйффи, но мне не хочется, чтобы с тобой случилось что-то плохое, никогда.

На миг она положила голову ему на плечо, потом отступила в дом и захлопнула дверь.

Последние десять дней перед Турниром Фарреллу стало казаться, что Лига Архаических Развлечений куда-то исчезла. Не было больше ни учебных занятий, ни празднеств или танцев, ни дружеских вечеров, на которых звучали предания и старинная музыка. На улицах Фаррелл замечал только женщин Лиги да и тех почти исключительно в двух-трех специализированных мануфактурных магазинах. Лорды их сидели по домам, начищая оружие и доспехи, с угрюмым усердием сражаясь на задних дворах с размалеванными чучелами или в спешке организуя таинственные консультации с Джоном Эрне, с глазу на глаз. Репетируя с «Василиском», Фаррелл обнаружил, что музыканты ставят двадцать к одному против того, что Богемонд сохранит корону, причем Бенедиктус де Грифон и Рауль Каркассонский почитались равными фаворитами со ставками три к одному, а особо рисковые игроки ставят против Гарта де Монфокон, шансы которого оценивались в десять к одному. При этом каждый раз оговаривалось, что все пари будут считаться недействительными, если на поле выйдет Эгиль Эйвиндссон.