Бен прижал ее пальцы к своим губам и что-то прошептал сквозь них.

– Но что же случилось с Никласом Боннером? — спросил Фаррелл. — После того, что он пытался сделать, после всего, что он натворил, ты все равно сражалась за него с куполом, с этими кристаллами.

Так и не открыв глаз, Зия ответила:

– Да, с кристаллами времени. Я сделала глупость. Я собиралась наказать эту девочку так, как наказываем мы, как обязаны мы наказывать подобную гордыню. Я собиралась лишить ее всех воспоминаний, кроме воспоминания о том, что она оскорбила богов и осуждена на вечное покаяние.

Она все же взглянула на Фаррела, и он еще раз увидел огромную каменную женщину с головою собаки, а Зия улыбнулась и чуть заметно кивнула.

– Но я не властна приказывать времени, — сказала она, — я способна лишь немного его раздразнить. Время — враг всем, а богам в особенности. Мой сын оказался у него на пути, вот и все, как ребенок, выбежавший за мячом под колеса машины. И добавить к этому, в сущности, нечего.

– Но ведь ты пошла за ним, — настаивал Фаррелл. — Ты пыталась вернуть его, ты тоже встала у времени на пути.

Она прислонилась головою к руке Бена, позволив набрякшим глазам снова закрыться, и ответила голосом, слишком усталым даже для досадливой интонации:

– И попала за мое тщеславие под колеса. Как только он коснулся кристаллов, никаких надежд для него не осталось. Но он был моим сыном и решать, как с ним поступить, вправе была только я, а то, что случилось между нами, никого, кроме нас, не касается. Поэтому я сделала, что могла, но больше он уже никогда не вернется. Время, наконец, завладело им.

Фаррелл смотрел на окна и видел, как они исчезают, и как начинает шевелиться за ними знакомая белая пустота.

– Вам пора уходить, — сказала Зия, — все вам, и побыстрее. Я продержу дорогу открытой, сколько смогу.

Бен откликнулся:

– Зия, я не пойду.

Она ответила ему на том, другом языке, и Бен, отвернувшись, вперился взглядом в исчезающие стены.

Зия повернула голову, чтобы отыскать в тускнеющем свете Джулию.

– Ты очень отважна и милосердна, — сказала она. — Каннон всегда будет приходить к тебе в минуту нужды.

Эйффи мирно стояла, еще удерживаемая Джулией, в глазах ее воцарился жуткий покой, она лишь немного хмурилась, словно озадаченная бессмысленным вопросом. Только рот ее чуть подрагивал, подобно леске с наживкой, взятой и уносимой кем-то слишком тяжелым для нее и неукротимым.

– Я не хочу ее помощи, — ответила Джулия. — Ни ее, ни других богов. Я их ненавижу.

Зия кивнула — серьезно и, пожалуй, одобрительно.

– Конечно, это только разумно. Мыжуткая публика, нет в насни честности, ни чести, ни чувства соразмерности. Как же тебе насне ненавидеть? — настал черед Джулии отвести глаза, и Зия насмешливо хмыкнула, мгновенно помолодев. — Но намприсуще обаяние и с большинством из насочень приятно бывает потанцевать.

Джулия ничего не ответила.

– А порою мыисполняем желания, которых люди за собой и не чают, — продолжала старуха.

Она сняла с пальца кольцо и протянула его Фарреллу.

Кольцо, походившее цветом на только что выпеченный хлеб, было из золота, отлитого в виде толстой, мягкой, сонно свернувшейся змеи с едва намеченной женской грудью. Единственный оставшийся снаружи глаз был продолговат и пуст — надрез, открывающийся во тьму, никогда еще не виданную Фарреллом.

– Оно не волшебное, — сказала Зия, — и никакими полезными свойствами не обладает. Сделать оно ничего не способно — только напоминать тебе обо мне.

– Спасибо, — сказал Фаррелл. Он осторожно надел золотую змею на палец, кольцо подошло — лучше и быть нельзя. Зия вновь обратилась к Бену на своем языке, но он остался стоять к ней спиной. Тогда она кивнула Эйффи, споткнувшейся, едва Джулия отпустила ее, но затем послушно шагнувшей вперед. Зия взяла в ладони пустое, лишенное черт лицо.

– Ну что же, давай посмотрим, — сказала она. — Ты с моим сыном злоумышляла против меня, ты дважды пыталась меня уничтожить, и на второй раз возмечтала похитить мое бессмертие, а это, если вдуматься, пожалуй, наихудший вид святотатства. В добавление к этому, ты попусту тратила твой невеликий, но чудный дар на глупые пакости. Ты повинна в смерти одного человека, и в безумии другого, в которого ты вселила чужую душу; ты нанесла еще горший вред, о котором даже не ведаешь, людям, коих ты ради своей гордыни, ради забавы, ради мести таскала взад и вперед по времени . А от меня ожидают, что я прощу тебя лишь по одной причине — дабы подрадовать подругу, считающую, что если она расскажет мне, как она ненавидит богов, то и получится убедительное ходатайство с ее стороны.