– Могу себе представить, — откликнулся Фаррелл. — Ну и дела у вас тут. А ты, стало быть, брат-оружейник?

– Нет, я принадлежу к Содружеству Мастеровых. Это мы делаем одежды и родовые знамена, расписываем щиты, вообще беремся за все, о чем нас попросят. А с доспехами я покончила да и те-то сделала, когда еще только вступила в Лигу.

Сова возвратилась, серой ночной бабочкой скользя в лунном свете, кружа и снижаясь над паваной, тонко вскрикивая — от гнева, полагал Фаррелл, обуявшего ее, когда выяснилось, что все ее охотничьи угодья заняты чужаками. Джулия показала ему короля Богемонда — крепкого, лысеющего, моложавого мужчину в длинной пурпурной тунике и в мантии, покрой и шитье которой были выдержаны в византийском духе. Он стоял под деревом на самом краю лужайки в обществе еще трех мужчин, среди которых виднелся и багровый Тюдор. Фаррелл спросил:

– И как же становятся королем Ги Бразиля?

– Побеждая на поединке, — ответила Джулия. — Точно так же завоевывают рыцарское звание или попадают в число Девяти Герцогов. Существуют еще обряды и испытания, через которые нужно пройти, но в конце концов, все сводится в драке. Богемонд ходит в королях всего пару месяцев, после Турнира Двенадцатой Ночи.

Павана завершилась пробирающим до костей визгливым переливистым свистом крумгорнов и медлительно, словно заходящее солнце, оседающим на траву заревом одежд и плюмажей. Фаррелл увидел, как, подобно всем остальным, в долгом и глубоком реверансе приседает перед музыкантами Гарт де Монфокон; но девушка в синей накидке так и стояла с ним рядом в хрупкой и непреклонной надменности, казалось, заставлявшей пригибаться пламя керосиновых ламп. Лица ее Фаррелл не видел.

– А это кто? — спросил он.

Девушка вдруг повернулась, говоря что-то Гарту, и отбросила со лба спутанные львиного тона волосы. Джулия тихо, словно хрустнул сучок, вымолвила:

– Эйффи.

– Ага, — откликнулся Фаррелл. — Эйффи Шотландская.

На таком расстоянии ему удалось различить лишь буйную гриву волос, кожу, загоревшую почти до того же пыльного тона и узкое, с долгой талией тело, попиравшее землю поступью, которая напомнила Фарреллу, как однажды гроза шла к нему через горное озеро. Более элегантного движения — томной паваны на воде, которую ничто остановить не способно — ему видеть не приходилось.

– Мне это имя знакомо, — сказал он. — Об Эйффи существует какой-то рассказ.

Музыканты, опустив инструменты, принимали протягиваемые со всех сторон бумажные стаканчики с вином, тем временем разбрелись и танцующие, отправившись в большинстве к шатру, на поиски освежающего питья. Джулия, покачав головой, зябко провела себя ладонями по плечам.

– Ее зовут Розанна Берри, — сказала она. — Старшеклассница. Пятнадцать лет.

Фаррелл вглядывался в напряженную, надменную фигуру, одновременно и принцессу, и тощее пугало с роскошно расплесканными волосами.

– Не забыть бы передать ей поклон от Пресвитера Иоанна. Как знать, может быть судьба трона зависит от этого.

Джулия резко встала, стряхивая листья с подола и не глядя на Фаррелла, поднявшегося следом за ней.

– Пойдем домой, — сказала она. — Не стоило тебя сюда приводить.

Говорила она торопливо, почти бормотала. Фарреллу еще не приходилось слышать, чтобы голос ее звучал настолько невыразительно.

– Почему? — спросил он. — Джевел, ты извини, я вовсе не имел в виду подшучивать над вами.

Он взял ее за руку и развернул к себе лицом.

– Я просто пытаюсь усвоить правила игры, — сказал он.– Ну что ты, Джевел? Правда же, извини меня.

За ее спиною Гарт де Монфокон приближался к музыкантам, волоча за собою Эйффи. Она почти покорно тащилась за ним, улыбаясь и встряхивая головой.

Ладонь Джулии показалась ему ножом Пирса-Харлоу, скользнувшим издали в его собственную. По-прежнему не глядя на него, она сказала:

– Конечно, это игра. Белые представители среднего класса разгуливают в длинном исподнем, университетские доценты лупят друг друга палками — чем же еще все это может быть? Спасибо, что напомнил.

– А ты разве забыла?

Она не ответила. Фаррелл сказал:

– Старина Гарт — вот кто, готов поспорить, отнюдь не в игры играет. Я поспорил бы даже, что он-то как раз о многом забыл.

Ему хотелось поговорить с ней о Бене, но он повторял себе, что это может подождать, пока они доберутся до дома. Взамен он спросил:

– Почему ты меня сюда привела? Ради музыки?

Невероятный Кроф Грант роскошно продефилировал мимо, жуя сочащуюся жиром индюшечью ногу и привольно декламируя голосом, мощь которого сделала бы честь и грузовику:

Рыдай, народ, не смыкая вежд, Шли своих сыновей на Рубеж!

Ибо злой Англичанин изменой выиграл этот бой; Цветы лесов, соль нашей земли, Те, кто в битву искони первыми шли, Лежат, повержены в хладный прах земной.

Джулия легко надвинула на правое запястье Фаррелла почти неприметный браслетик, сплетенный из клеверных стебельков.

– Знак благоволения твоей дамы, — думая о чем-то своем, сказала она.

– У тебя должно быть имя и такой вот знак.

Она вдруг улыбнулась Фарреллу и обвила его руку своей, вернувшись к нему так же стремительно, как перед тем удалилась в какие-то тесные и холодные области.