Первой ожила телефонная трубка. Женщина на том конце провода сказала:

– Как интересно Вы рассказали о пентаграмме и ее содержании. Хм, да, вера… Вера-то во мне давно погибла. А скажите, имеет ли какое-то значение имя? Ведь меня зовут Вера Любимова.

Конечно же, я очень горячо откликнулась на это уточнение:

– Вера, да еще Любимова! Ну, конечно же, здесь кроется огромный конфликт!

Боже мой! Я буквально «споткнулась» глазами о мою гостью. По ее изможденному лицу градом катились слезы. Я была как меж двух огней: надо было завершать телефонный разговор с Верой, а передо мной сидела Ирина, которая нуждалась в моём непосредственном участии. Вера, кажется, и сама это поняла, и говорила мне, что через неделю будет в Москве, просила о встрече. В заключение она сказала:

– Я многое поняла и буду стараться работать, но мне очень жаль, что нашего разговора не слышала моя мама. И еще больше жаль, что она никогда его не услышит, потому что не пойдет к Вам никогда.

Господи, неисповедимы Пути Твои! Какие же вензеля плетут наши судьбы! Ни я, ни Вера и предположить не могли, что в момент разговора передо мной сидела ЕЕ МАМА!

Вот уж, никогда не говори «никогда». Те несколько минут, которые понадобились, чтобы прошел шок от осознания ситуации, показались часами. Но, как было написано на перстне царя Соломона: «все проходит и это пройдет», постепенно мы пришли в себя и, попив чаю и немного отдохнув, продолжали работать. Так вот, мы с Вами остановились на Ирининой истории.

В юности это было очаровательное создание, предоставленное самой себе. Она и сейчас-то очень красива, и я легко представила себе точеные черты лица, бархатистую персиковую кожу, мягкую вьющуюся копну темно-рыжих волос и идеального сложения фигурку. Она научилась «расставлять сети» задолго до того, как в полной мере осознала силу своего обаяния. Всегда была окружена мальчиками, потом воздыхателями, потом поклонниками. Привыкла к вниманию, к восхищенным взглядам мужчин и к завистливым – женщин. Она не собиралась «похоронить» себя за письменным столом, поэтому школу кончила с аттестатом «три пишем, два на ум пошло». Но это нисколечко не омрачало ей жизнь, дома никто ее успехами (и неудачами тоже) не интересовался, мама была занята своими делами, и отношения портить было не с кем. Она – девочка, не парень, так что в армию не идти. А институт? Да кому он нужен! Замуж надо, для этого высшее образование не обязательно.

И вот, в шестнадцать лет начался праздник жизни. Мужчина! Не сопляк какой-нибудь, ровесник, нет, – настоящий взрослый мужчина на пятнадцать лет ее старше. Есть деньги, есть машина, ухаживает красиво: цветы, рестораны. Он предупредителен и нежен, он обходителен и галантен, ну просто кино какое-то! Одна есть неприятность – женат. Но это ерунда, потому что жену он не любит вовсе, да и супружеские отношения у них давно прекратились, а вот с Ириной…

Так в любовном угаре пролетел год, и случилось то, что должно было случиться – Ирина забеременела. Она даже обрадовалась, потому что теперь-то все и определится. В течение этого года она неоднократно задавала вопрос, когда они смогут встречаться открыто – не ездить далеко за город на машине, не опасаться случайных встреч со знакомыми и вообще, когда они узаконят отношения? Сначала оправданием тайных встреч был ее нежный возраст – надо кончить школу и достичь «осьмнадцати годов». Потом болела его жена, и не мог же он проявить жестокосердие и уйти в этот тяжелый для жены период. Потом были сложности на работе, потом, потом… Ну вот, наконец, все и решится, потому что она беременна. Для пущей верности, чтобы у него не было искушения предложить аборт, она не говорила ему ни слова о своем состоянии до четырех месяцев. Ирина нарисовала себе такую идиллическую картину: она прикладывает его руку к своему животу, он ощущает движение ребеночка, буквально задыхается от счастья, покрывает ее лицо страстными поцелуями, поднимает ее на руки и…

Это – в мечтах. В реальности начало было таким же (прикладывание руки любимого к своему животу), но, увы, лишь начало. А то, что было дальше, совершенно не совпадало с Ириной идиллией: герой буквально отпрянул, побелел, потом побагровел, потерял дар речи (но видно было, не от радости), быстро обрел его, и начался скандал. Он вопил, что она – шантажистка! Как она посмела это сделать (можно было подумать, что она делала это одна!). Куда девались вся его галантность, нежность и предупредительность. Ей сразу объяснили, кто она такая, ей сказали, что она давно уже надоела, и он просто не знал, как закончить эту «благотворительность». Но вот теперь-то все встало на свои места, теперь он точно знает, с кем имел дело, и поэтому пусть она катится на все четыре стороны, чтобы духу ее больше здесь не было.

Следующие два месяца прошли как в тумане, Ирина плохо помнит события того времени. Жила как сомнамбула, но в голове свербила одна мысль: «Как быть?!» Беременность еще не была заметна благодаря ее собственной конституции, да и свободная одежда скрывала едва округлившиеся формы. Только мама однажды сказала, что ей не идут эти «размахайки», что она перестала следить за собой и поправилась. Удивительно, но и в этот раз наша героиня не удивилась маминому безразличию, не обиделась в ответ на эту женскую слепоту и глухоту (ведь она часто плакала по ночам у себя в постели, но мама умудрялась этого не замечать).

Однажды ей по работе пришлось ехать в соседний городок. В поездах часто затеваются откровенные разговоры – постороннему человеку всегда легче открыть душу, нежели близкому. И Ирина рассказала сидящей рядом женщине о своей беде. А та в ответ поведала ей, что в том городе, куда она направляется, есть больница, где работает одна женщина, мечтающая взять новорожденного ребенка, так как сама родить не может.

– Ты зайди к ней, зайди, – говорила соседка по скамейке, – зовут ее Раиса Фёдоровна, скажешь, что узнала о ней от Зины Сироткиной. Она тебя возьмет к себе, будет пылинки с тебя сдувать. Родишь благополучно, ребеночка отдашь, и горя знать не будешь.

Ирина вздохнула с облегчением. Выход был найден. Она действительно нашла Раису Фёдоровну, договорилась с ней обо всем, вернулась домой, завершила там все свои дела и переехала жить к Раисе Фёдоровне. Это была очень милая и заботливая женщина лет 40–45. Жили они вдвоем с мужем, дом – полная чаша, но вот детей не было и не могло быть. В детском доме они боялись брать ребенка: им хотелось знать маму ребенка, быть уверенными в ее здоровье и порядочности. Ирина им понравилась, ее тщательно обследовали и убедились, что она не наградит ребеночка ни туберкулезом, ни гепатитом. (А про душевные травмы только мы с вами знаем, они про это, во всяком случае, тогда, и не думали). Ирину кормили, следили, чтобы она много гуляла, одним словом, обеспечивали хорошую и отлаженную работу инкубатора. Это время как-то тоже слилось для нее во что-то однообразно-растительное.