Скиннер Квентин
Шрифт:
Первый общий вывод трактата «Рассуждений» таков, что города «в том случае стремительно разрастаются и становятся великими, если «люди их контролируют» (316). Это не делает проблему княжеств менее интересной для Макиавелли, так как он иногда (хотя и неосознанно) стремится поверить, что установление общественного контроля может быть сопоставимо с монархическим правлением (427). Однако это определенно ведет его к тому, чтобы выразить конкретное предпочтение республиканским режимам перед княжеским правлением. Особенно выразительно Макиавелли подчеркивает эту мысль в начале второй книги «Рассуждений»: «не личное благо, но общественное делает города великими, и, без всякого сомнения, это общественное благо важно только для республик». Когда правит князь, положение вещей обратное, так как «то, что составляет его благо, обычно наносит вред городу, а польза города приносит ущерб ему». Это объясняет, почему города, управляемые монархом, редко продвигаются вперед, тогда как «города и провинции мира, живущие свободными, всегда приобретают значительные блага» (329, 332).
Если свобода – ключ к величию, как же ее получить и сохранить? Конечно, Макиавелли допускает благоприятное вмешательство Фортуны. Важно также и то, чтобы «город начинал свою историю свободным и независимым», если ему необходимо достичь гражданской славы (193, 195). Города, изначально вынужденные находиться в зависимом положении и раболепствовать, «с гораздо большим трудом найдут законы, которые сделают их свободными, если вообще когда-либо смогут это сделать» (296).
Однако, как и в трактате «Государь», Макиавелли считает радикальной ошибкой думать, что достижение величия целиком зависит от капризов Фортуны. Поднимая этот вопрос в начале третьей книги «Рассуждений», он говорит, что, по мнению маститых античных авторов – включая Плутарха и Ливия, – расцвет Рима имел место исключительно благодаря Фортуне. Но сам Макиавелли категорически не желает принимать эту точку зрения (324). Потом он соглашается с тем, что римляне находились в выгодном положении из-за того, что Фортуна оказалась к ним расположена, и даже те несчастья, которые она насылала на них, только сделали их сильнее и способствовали величию города (408). Однако он настаивает – снова повторяя идею трактата «Государь», – что достижение величия не зависит исключительно от Фортуны, а есть всегда результат неразделимой комбинации счастливой Фортуны с качеством добродетели, virtu , которое позволяет стойко, с достоинством переносить несчастья, приобретая при этом благорасположение самой богини Фортуны. Так, Макиавелли заключает, что, если мы желаем понять, «что предоставляет возможность занять доминирующую позицию», которой достигла в своем процветании Римская республика, нужно признать, что ответ на этот вопрос связан с неоспоримым фактом: Рим обладал «столь сильной virtu », и управлялся таким образом, что это решающее качество «поддерживало город на должном уровне в течение многих веков». Римляне «соединили Фортуну с исключительной добродетелью, virtu , чем смогли удержать свою изначальную свободу и достичь такого расцвета, чтобы господствовать над миром» (326).
Обращаясь к этому центральному понятию, virtu, Макиавелли полностью повторяет положения, выдвинутые им в работе «Государь» (498). Тем не менее он привносит в этот термин новые смыслы. В «Государе» он ассоциирует данное качество исключительно с политическими лидерами и военнокомандующими; в «Рассуждениях» же он настаивает: для того чтобы город достиг величия, этим качеством должны обладать все граждане (498). Когда же наступает момент объяснить, что именно Макиавелли понимает под virtu у граждан города, политик преимущественно повторяет собственные ранние аргументы, полагая, что самые важные заключения он уже сделал.
Таким образом, virtu представлена как готовность поступать любым – добрым или дурным – образом, как того требуют обстоятельства, чтобы достичь гражданской славы и величия. Это же в первую очередь является необходимым и для политического лидерства. Как и в «Государе», подобное мнение есть ссылка, но с элементом саркастического неприятия, на ценности гуманизма Цицерона. В трактате «Об обязанностях» Цицерон заявил, что, когда Ромул решил, что «править одному ему более выгодно», и убил брата, он совершил преступление, которому нет оправдания, так как его действие не было «ни разумно, ни адекватно вообще» (III.10.41). Макиавелли же настаивает на обратном положении: «ни один расчетливый ум не может осудить незаконное действие, осуществленное в интересах княжества или республики», то есть государства. Обращаясь к примеру братоубийства, политик заявляет, что «хотя он и обвиняет Ромула, но найдет в себе силы его оправдать, поскольку тот, кто проявляет жестокость с созидательной целью, а не жесток для того, чтобы разрушать, не может быть порицаем» (218).
Способность ставить общественное благо выше личных интересов и законов морали не менее важна и в поступках рядовых граждан. И снова Макиавелли иллюстрирует свою мысль, принижая ценности гуманизма античности. Цицерон в работе «Об обязанностях» заявляет, что «бывают поступки настолько омерзительные и безнравственные, что мудрый человек не может позволить себе их совершить, даже чтобы спасти собственное государство» (I.45.159). Макиавелли резко возражает, что «долг каждого гражданина – осознавать, что нет поступков справедливых или несправедливых, милосердных или жестоких, достойных похвалы или постыдных; вместо этого, откинув всякие сомнения, необходимо следовать абсолютно любому плану действий во имя спасения государства и сохранения его свободы» (519).
Таким образом, качество virtu одинаково и для правителей и для граждан: и те и другие «должны быть готовы преследовать не личное благо, а общую пользу, заботиться не о собственном роде, но об отчизне» (218). Вот почему Макиавелли говорит о Римской республике, что она наделена «столь сильной virtu »: патриотизм в ней ставился превыше всего, и в результате ее граждане «на четыре столетия стали врагами императорской власти, но любимцами славы и блага в родном городе» (315, 450).
Утверждение, что ключ к сбережению свободы лежит в сохранении и развитии качества virtu в гражданах, неминуемо вызывает следующий вопрос, самый главный: как можно надеяться вселить это качество подобающим и поддерживать его достаточно долго, чтобы гарантировать достижение славы города? Макиавелли говорит, что именно здесь и необходимо вмешательство Фортуны. Ни один город не может даже надеяться снискать величия, если только он волей случая не был наставлен на правильный путь своим великим отцом-основателем, которому он, «подобно дитя», обязан своим рождением (223). Город, которому не выпал этот счастливый шанс – иметь достойного основателя, – будет постоянно оказываться «в отчасти несчастливом положении» (196). И наоборот, город, который может похвастаться « virtu и методами своего великого основателя» – как в случае с основателем Рима Ромулом, – «выиграет прекрасную Фортуну» (244).
Причина, почему же городам необходимо иметь эту «изначальную Фортуну», состоит в том, что акт основания республики или княжества никогда не может быть осуществлен «посредством virtu массы людей», потому что их «разнообразные мнения» всегда будут мешать созданию правительства (218, 240). Это означает, что «основывать республику необходимо в одиночку» (220). Более того, коль скоро управление городом может «пострадать от коррупции», оно сходным образом должно осуществляться « virtu одного человека, а не virtu масс» (240). Макиавелли делает вывод, что мы должны принять общее правило: редко или почти никогда республика или империя достойно создаются с самого начала или целиком переделываются, если только их основателями не становится одна-единственная личность (218).