— Все потерпевшие опознаны? — спросил Данилов.

— К настоящему моменту почти все. У четверых в одежде обнаружены личные документы. А вот этот, номер второй, сотрудник ОМОНа Иванчук, семьдесят седьмого года рождения, скончался в больнице вследствие проникающего ранения в плевральную область грудной клетки колющего орудия, видимо заточки. Так что, как понимаете, схватка была нешуточная.

— Ну а это, — они подошли к столу, на котором лежало тело светловолосого мужчины лет тридцати, — ну а это как раз труп Русакова Владимира Михайловича, лидера общественно-политического движения «Гражданское действие». Поступил без документов, но его тут все знали.

— Так, — кивнул Турецкий, — обстоятельства и причины его гибели меня интересуют в первую очередь. Вы же знаете, что поднялось в городе в связи с его смертью на площади. Все газеты только об этом и пишут. Прошу описать все, что вам удалось установить, максимально подробно. И еще попросил бы господ экспертов в актах судебно-медицинских исследований трупов изложить все детали точно и подробно.

— Мы исходили из тех же посылок, — сказал заведующий бюро судмедэкспертизы области. — И здесь мы действительно столкнулись с медицинскими фактами, позволяющими утверждать, что имело место целенаправленное физическое устранение с намерением дальнейшего сокрытия убийства посредством создания впечатления, что убитый получил множественные несовместимые с жизнью повреждения в результате давки. Я могу твердо заявить, что налицо признаки убийства, исполненного достаточно грубо, но... надежно.

— Все это в высшей степени важно, — заметил Турецкий. — Это может пролить свет на множество прочих обстоятельств, связанных с этими событиями. Насколько мне известно, Русаков был одним из ведущих деятелей оппозиции регионального масштаба.

— Если не просто ведущим, — добавил высокий эксперт. — Он пользовался в городе огромной популярностью, и авторитет его, в отличие от большинства других демократов, неуклонно повышался. Так что...

— Итак, — прервал его другой эксперт, низенький толстячок, — Русакову был нанесен смертельный удар сзади тонким, остро заточенным, колющим предметом. В результате этого проникающего ранения были повреждены: левое легкое, крупные сосуды сердечной сорочки и собственно сердце. Смерть наступила мгновенно.

— Что это могло быть за орудие?

— Нечто наподобие длинного шила, остро заточенной вязальной или велосипедной спицы. Надо сказать, что в городе и области за последние несколько лет отмечено несколько случаев убийств, произведенных именно таким способом и таким же орудием. Кроме того, обнаружена черепно-мозговая травма левой затылочной кости, также смертельного характера, причем, судя по рисунку раны и осколкам костей, удар был нанесен не дубинкой, а кастетом. Как тот, так и другой удары были нанесены в момент, когда Русаков еще стоял, удары, скорее всего, были нанесены очень сильным физически человеком на десять — пятнадцать сантиметров ниже Русакова, а рост Русакова — сто восемьдесят семь сантиметров. Второе повреждение, вероятно, было нанесено с контрольной целью, но это не компетенция медиков, это суждение имеет право вынести лишь следствие, а не экспертиза...

— Чтобы добить жертву наверняка... — понимающе кивнул Турецкий.

— Совершенно точно. Первое ранение — шилом или спицей, помимо поражений жизненно важных органов, повлекло обширное внутреннее кровоизлияние с очень малым наружным кровотечением, что сопряжено с чрезвычайно узким раневым отверстием. Все остальные повреждения должны рассматриваться как посмертные, хотя как те, так и другие вряд ли разнесены во времени более чем на несколько минут.

— То есть убийство, никаких сомнений?

— Вероятнее всего, — подтвердил завбюро. — Но, повторяю, подробные выводы — компетенция следствия, а не врачей.

— Ну что, можно закрывать? — Один из экспертов взялся за край белой простыни.

— Подождите минутку, — сказал Турецкий, и, сделав шаг к столу, вгляделся в бледное, осунувшееся лицо лежащего. Его невольно поразила тонкость черт этого как будто погруженного в какую-то важнейшую мысль прекрасного русского лица — столько было в нем внутренней одухотворенности и глубины.

И он представил, каким было оно еще два дня назад, при жизни, и невольно подумалось о том, куда попала Россия и что ждет ее завтра, если сегодня убивают последних людей вот с такими лицами.

— Закрывайте! — сказал он и резко повернулся.

И кажется, все, кто был здесь, живые среди мертвых, отлично поняли и внутренне разделили эти его невысказанные мысли. Вышли на улицу через узкую служебную дверь, и все дружно закурили.

— Это был действительно замечательный человек, — сказал завбюро. — Он ведь тут воевал действительно не на жизнь, а на смерть, и не только за студентов, понимаете? За всех, кто угодил под очередное колесо нашей истории. И за нас, за врачей, в том числе.

— И за рабочих, — сказал высокий эксперт.

— Как вы думаете, — спросил Турецкий, — он действительно мог рассчитывать и претендовать на крупную и серьезную роль в регионе?

— Даже вопросов нет, — ответил тот же эксперт. — Собственно, он и был уже таким лидером. Люди пошли за ним, понимаете? Поверили. Все знали: это человек без пятна.

— А как вы думаете, — продолжил свою мысль Турецкий, — вот приближаются здешние выборы. В разгаре предвыборная кампания, так? Ведь он мог, вероятно, принять в них участие? И мог всерьез потягаться с нынешними кандидатами?