— Почему же вы сразу не сказали? — удивилась она, светлея лицом еще больше. — Я могу в этом помочь!

— Спасибо за предложение, но…

— Это правда! Я провела на ферме всю свою жизнь. На «Майлс‑Энд» мы выращивали всякого рода урожаи и разводили разную скотину. Я знаю, как успешно управлять фермой. Следовательно, и поместьем. — Она наклонилась над тарелкой. — Я могу научить вас.

Ее самодовольная улыбка его заинтриговала.

— Можешь просветить меня в ценах на урожай? Рассказать о сменном севообороте? О спорах с арендаторами?

— О да. И бьюсь об заклад, еще о многом другом.

Коналл изучал хитрые огоньки, плясавшие в ее глазах. Жизнь в Шотландии вдруг показалась куда привлекательнее.

— Договорились, — сказал он и протянул ей руку.

Шона пожала ее, впервые не спрятав руку со шрамом.

Баннерман вернулся с платьем для няни, точно таким же, какое было у Уиллоу, и тихо вышел. Шона с такой радостью бросилась к простому голубому платью, словно это был шикарный бальный наряд.

— Отвернитесь, — попросила она.

— Зачем? — нахмурился он озадаченно.

— Я хочу его надеть.

Коналл наклонил голову:

— Очень хорошо.

Взял стул и повернул его в другую сторону.

За его спиной послышался шорох ткани. Она сняла его фрак и надела платье. Этот звук подействовал на него возбуждающе, вызвав к жизни давно дремавшие ощущения.

— Можно повернуться?

— Разумеется.

— То есть ты одета? — усмехнулся он и обернулся.

Представшее его глазам зрелище поразило Коналла. Простая скотница в грубой одежде и с грубым языком исчезла. Перед ним стояла высокая, стройная леди в красивом голубом платье. И если бы не распущенные волосы, небрежно падавшие через одно плечо, то в ней невозможно было бы узнать ту, другую, девушку.

— Вот черт! Не могу его застегнуть. Проклятые пуговицы на спине.

Он усмехнулся. Нет, она осталась прежней.

— Позволь мне.

Он подошел к ней со спины. Она приподняла волосы, обдавая его ароматом сена и солнца.

Его взгляд беспрепятственно скользнул по ее плечам и верхней части спины. Застегивая лиф платья, он позволил пальцам коснуться ее кожи. Прикасаться к служанкам подобным образом было недопустимо. Но он ощутил не внутренний запрет, а чувственное, эротическое волнение, пробежавшее по его телу. Шона была такой безыскусной, такой нетронутой социальными ограничениями, что он начал испытывать к ней влечение, которое было как недозволенным, так и неотвратимым.

— Это платье тебе очень идет.

Она опустила волосы и повернулась к нему лицом.

— Вы действительно так считаете?

— В нем ты похожа на светскую даму.

Его замечание заставило ее покраснеть, что он нашел совершенно обворожительным.

— Мне нужно сделать одно признание, — произнесла она, виновато наклонив голову. — Я не из преданности вам не дала убить вашу собаку. Я даже не была уверена, что это ваш пес. Я бы в любом случае сделала то же самое.

Ее признание слегка укололо его. Но позволило узнать о ней две важные вещи. Во‑первых, теперь он знал, что она поступает по совести. Во‑вторых, что была честная.

— Спасибо за искренность. Тем не менее моя благодарность отнюдь не уменьшилась.

Он открыл дверь своей спальни и махнул рукой Баннерману внизу, который в этот момент пересекал коридор первого этажа.

— Возможно, ты этого не знаешь, Шона, но я тоже однажды был учеником. Каждый молодой человек, мечтающий стать врачом, должен пройти курс ученичества, чтобы получить необходимые навыки. Я знаю, что это не очень приятно чувствовать себя кому‑то обязанным, но нашим взаимоотношениям не нужна натянутость, верно?

Она покачала головой.

— Что касается твоего обучения, мы можем начать уже завтра. Потому что я тоже должен сделать признание.

— Какое?

Ленивая улыбка изогнула один уголок его рта.

— Я тоже хочу научить тебя очень многому.

Шона повернулась в постели и удовлетворенно прижалась щекой к подушке.

На ее сонном лице промелькнула улыбка, когда мысли снова возвратились к англичанину — Коналлу. Он снился ей всю ночь. И хотя подробности ее снов испарились, она помнила, что этой ночью он заставил ее улыбаться.

Источником этой радости стала надежда.

Все началось прошлой ночью в спальне Коналла. Его отношение к ней изменилось. Он потеплел. Никак не меньше. Более того… он стал нежнее и мягче. Она никак не ожидала, что спасение Декстера произведет на Коналла такое впечатление. Ей было приятно сознавать, что он так любит животных. Но она представить себе не могла, что он проникнется к ней искренней симпатией.

Ей вдруг пришло в голову, что, возможно, ее план женить его на себе был в конце концов не таким уж глупым, как она думала.