— Джек идет! — кричал он. — Он вернулся! Теперь мы — богачи! Мы — богачи!

Джек Кейдж слышал пение сирены.

Она была далеко и в то же время близко. Она была тенью голоса, требовавшего, чтобы была найдена телесная оболочка его владельца.

Он сошел с дороги и исчез в густых зарослях. Впереди двигалась желтая громада Самсона. Звон струн дрожал среди извилистых зеленых проходов. Сделав несколько крутых поворотов по узкой тропе, вьющейся между огромных стволов, он остановился, чтобы произвести разведку.

Лес прерывался небольшой поляной, заросшей зеленым тростником, густо наполненной рассеянным солнечным светом. В центре ее был большой гранитный валун выше человеческого роста. В верхней части его было высечено сиденье.

На этом троне восседала сирена. Она пела и под чарующие звуки этой прелестной песни расчесывала свои длинные красно-золотые волосы высушенной раковиной озерной ресничницы. У ее ног, присев на корточки у основания валуна, перебирал струны сатир, гривастый мужского пола.

Она смотрела на просеку, начинавшуюся от поляны, — окаймленный деревьями проспект, спускавшийся по горному склону и открывавший широкую панораму местности к северу от Слашларка. Отсюда можно было видеть ферму отца Джека. Она была так далеко, что казалась не больше ладони, но все-таки он мог различить белые шкуры единорогов и их рога, поблескивающие на солнце, когда животные щипали траву или бегали по лугу.

В какую-то минуту мысли о гривастых были вытеснены внезапно нахлынувшей тоской по дому. Главное здание фермы отсвечивало красным светом — это лучи солнца отражались от кристаллов, прикрепленных к бревнам из медного дерева. Это было двухэтажное сооружение, построенное прочно, с плоской крышей, по которой можно было ходить, отражая атаки нападающих. Посреди двора был колодец, а на каждом из четырех углов крыши была установлена катапульта, своего рода бомбомет.

Тут же был амбар. За ним простирались разбитые на квадраты поля и фруктовые сады. На лугу, на самой северной оконечности фермы, вздымались двенадцать сверкающих белых клыков цвета слоновой кости, считалось, что они символизируют цвета зубов земных животных. Это были кадмусы.

Дорогу, которая шла мимо фермы, можно было проследить почти до самого Слашларка, центра округа. Самого города не было видно за густо поросшими лесом холмами.

Он вернулся к действительности и увидел, что сирена встала, чтобы пропеть свое последнее приветствие стране, куда она и ее спутник возвращались после соблюдения трехлетних ритуалов в горах.

Просвет между деревьями выделял ее силуэт на фоне ярко-голубого неба. От восхищения Джек затаил дыхание. Великолепный экземпляр своего народа, созданный в результате тщательного тысячелетнего отбора, она была прекрасна. Как и у всех вийров, на ней ничего не было, кроме раковины-гребня в волосах. Как раз в этот момент она расчесывала свою роскошную красно-золотую копну волос. Ее левая грудь, следуя за движениями руки, откидывалась наверх и опускалась вниз, подобно мордочке некоего выросшего на передней части ее туловища животного, захватывающего в качестве пищи воздух. Глаза Джека пожирали красоту этого существа.

Дуновение ветра подняло длинный локон и обнажило прелестное, точно такое же, как и у людей, ухо. Она слегка повернулась, и стало видно совершенно иное, чем у людей, распределение волос на теле. Густые, похожие на гриву волосы начинались с основания шеи и покрывали всю выемку вдоль позвоночника. С нижней части его они спадали вниз по крутой кривой — почти как лошадиный хвост.

На ее широких плечах волос не было, как и у женщин. Не было их и на остальной части спины, за исключением позвоночного столба Джек знал, что поясница сирены покрыта пучками пушистых волос. Волосы в паховой части были длинными и в достаточной степени густыми, чтобы прикрывать половые органы. Эти волосы свисали, подобно набедренной повязке, до половины бедер.

Мужчины были покрыты косматыми волосами от пупка до середины бедер, как мифические сатиры, которым они были обязаны своим названием. У женщин, однако, бедра были голыми и волосы росли только на лобке, в форме ромба, поскольку над нижним перевернутым треугольником поднимался другой, сужающийся на животе и сходящий на нет у окруженного кольцом волос пупка, который напоминал глаз, балансирующий на вершине сверкающей золотом пирамиды.

Это был символ женственности у вийров — буква омикрон, пронзенная дельтой.

Охваченный восторгом, Джек ждал, пока замрет последний аккорд лиры и сочное контральто сирены пропоет последнюю фразу, гаснущую среди буйной зелени.

На какое-то мгновение наступила тишина. Сирена стояла, высоко держа голову, подобно увенчанной золотом статуе. Сатир припал к своему инструменту, закрыв глаза с мечтательным выражением на лице.

Джек вышел из-за мятного орешника и хлопнул в ладоши. Хлопок этот был равносилен недозволенному, почти богохульному нарушению святой тишины, которая наступила после музыки. По-видимому, оба музыканта погрузились в одно из своих добровольных полуэкстатических состояний.