Уже смерклось, когда Саша доехал до бивака главнокомандующего у деревни Татариновой. Маститый старец сидел у горящего костра на деревянной скамейке и, выслушивая ежеминутные донесения, отдавал приказания. Многочисленный штаб окружал его, а несколько поодаль стояли конные ординарцы и казаки.

Один из адъютантов доложил о Саше. Кутузов печально покачал головою.

– Бедный Тучков! – сказал он вполголоса и велел позвать Сашу.

– Вы поздно приехали. Старший генерал по корпусу Тучкова был уже у меня и доложил обо всем.

– Простите меня, ваше сиятельство, – отвечал Саша, – моя рана не позволила ехать скорее.

Кутузов взглянул на Сашу, на спущенный рукав, подвязанную руку и изнуренное лицо и убедился в справедливости слов его.

– Когда же вы были ранены? Ведь вас генерал послал ко мне, бывши уже сам ранен.

– Точно так, ваше сиятельство, но и я уже был тогда ранен. Только я почитал рану мою слишком незначительною, а адъютанты все были убиты или тоже ранены.

– Да, это правда!.. Что еще особенного поручил вам генерал?

– Если, ваше сиятельство, все уже изволите знать, то я ничего особенного не имею…

– Неправда! мне уже обо всем донесли… Надо, сударь, всегда с точностию выполнять приказания начальства… что еще поручено вам сказать мне?

– Генерал Тучков просил, чтоб ваше сиятельство не забыли наградить всех, которые остаются в живых.

– Эта просьба была лишняя… Это мой долг. Сегодняшнее сражение будет памятно в истории. Те, которые пали, тех может наградить один бог… Государь же не оставит живых… Они все верно послужили ему и отечеству. Что еще поручено вам от генерала?

– Остальное лично до меня касалось, и я не смею… я почитаю себя так мало достойным…

– Вы себе не судья! Это дело начальства. Вам генерал Тучков назначил Владимирский крест… По власти, всемилостивейше мне дарованной, я исполняю желание умершего начальника. Вот возьмите его из рук моих… Государь император удостоит утвердить мое назначение. Продолжайте служить царю верою и правдою. Вы молоды и много еще можете оказать услуг… Поздравляю вас.

Саша, тронутый до слез, с жаром схватил руку великого полководца, державшую крест (который он взял у одного из адъютантов), и поцеловал ее.

– Что вы, молодой человек! лучше обнимите меня… Вот так!.. Теперь поезжайте лечиться… Верно, вы в Москву отправитесь. С богом, поскорее выздоравливайте и приезжайте ко мне… Я вас возьму к себе.

С этим словом Кутузов обратился к другим лицам, и Саша должен был откланяться.

Несмотря на темноту ночи и рану свою, он должен был, однако же, ехать к генералу московского ополчения. Не прежде полночи отыскал его он за деревнею Утицею на биваках. Разумеется, все тотчас же окружили и осыпали Сашу вопросами, а наконец поздравлениями. Крест, данный рукою Кутузова, был важным драгоценным явлением, а рана, полученная Сашею, делала из него героя в глазах товарищей. Генерал тотчас же отпустил его в Москву и даже дал собственную свою коляску, прося прислать обратно по приезде.

Саша поехал, и толчки неровной дороги сильно беспокоили его руку. Поутру почувствовал он лихорадку и остановился на одной станции, чтоб отдохнуть. Сон несколько восстановил его силы, но все ему советовали спешить в Москву, и он решился преодолеть чувство боли, чтоб скорее доехать. На другой день он был уже в Москве.

Как счастлив был Саша, когда упал в объятия дяди! Даже на глазах пустынника показались радостные слезы, и он пламенно благодарил за них бога. Подобной радости давно уже не давала ему судьба.

– Вот видишь ли, мой друг, – с кротким упреком сказал он Саше, – как несправедлив был твой детский страх. Ты боялся унизиться в глазах всех товарищей; ты думал, что непреодолимым малодушием посрамишь свое имя и мундир, а на поверку вышло, что ты был храбр и удивил самых опытных и мужественных людей.

– Не понимаю сам, как это все сделалось! В трусости своей я до сих пор уверен… Это какая-нибудь тайна моей натуры. Мне несколько раз делалось дурно при виде человеческой крови, а между тем я до того ожесточился во время битвы, что готов был на все. Мне кажется, что здесь я испугался бы малейшей опасности, а там их было столько, что уж они ничего не значили. Я просто думаю, что человек может ко всему привыкнуть. А пример других, обязанность службы и честь и невозможность избежать опасностей могут сделать каждого героем.

Дядя задумался и не отвечал ни слова. А Саша с легкомысленною радостию рассказывал дяде все свои ощущения и подвиги. Он забыл даже о ране своей, как вдруг приезд доктора, за которым дядя тотчас же послал, напомнил о ней.

Расспросив его подробно, доктор прописал ему успокоительное лекарство; осмотр же отложил до следующего дня, чтоб минуло трое суток с первой перевязки. Даже архипастырь, который в этом монастыре дал убежище пустыннику, пришел навестить раненого юношу, долго с ним разговаривал и благословил его.