Шрифт:
— В хорошенькое положеньице мы попали! — грустно склонила голову Корнелия.
— Скорее безвыходное, — вздохнул господин Каскабель, — тупик!
Ну что ж, старый боец, герой площадей, неужели ты исчерпал все средства борьбы против судьбы-злодейки и готов сдаться ей на милость? Неужели ярмарочный шут, закаленный в переделках, переживший самые зловредные фокусы фортуны, не вывернется, несмотря ни на что? Иль пуста твоя пороховница, иль твой изворотливый ум, столь скорый на выдумку, не найдет способ выйти из тупика?
— Цезарь, — предложила Корнелия, — раз уж эти мерзкие жандармы никак не хотят пропустить нас через границу, давай попробуем обратиться к их начальнику…
— К начальнику?! Но их начальник — губернатор Аляски, какой-нибудь русский полковник, такой же непробиваемый, как его подчиненные! Он пошлет нас к самому черту!
— К тому же резиденция губернатора, наверное, в Ситке, — заметил Жан, — а именно туда нас и не пускают.
— Может, — глубокомысленно изрек Клу, — русские фараоны не откажутся проводить к губернатору одного из нас…
— Э! А ведь Клу прав! — воскликнул господин Каскабель. — Отличная мысль!
— Если только не глупая, — вставил, как обычно, Клу.
— Во всяком случае, это лучше, чем возвращаться назад, — сказал Жан, — и если хочешь, отец, я попробую…
— Нет, будет лучше, если пойду я, — ответил господин Каскабель. — Далеко ли отсюда до Ситки?
— Сотня лье, — сказал Жан.
— Что ж, за дюжину дней я обернусь туда и обратно. Завтра мы пустимся в новую авантюру!
Наутро, с первыми лучами солнца, господин Каскабель отправился на поиски пограничников. Дело оказалось нетрудным и недолгим, так как стражи были начеку.
— Опять вы? — окликнули его угрожающим тоном.
— Опять я! — как ни в чем не бывало, очаровательно улыбнулся Цезарь Каскабель.
И со всевозможной лестью по адресу мудрой русской администрации господин Каскабель выразил желание быть принятым его высокопревосходительством губернатором Аляски. Он предлагал также оплатить дорожные расходы «уважаемому господину исправнику», который согласится препроводить его в Ситку, и вполне допускал возможность «кругленькой благодарности наличными» этому великодушному и достойному человеку… и т. д. и т. п.
Новое предложение, как и предыдущие, не возымело успеха. Не подействовала и перспектива «кругленькой благодарности». Возможно, излишне усердные таможенники и тупоголовые пограничники нашли крайне подозрительным столь настойчивое стремление попасть в пределы Аляски. Урядник [92] приказал господину Каскабелю немедленно возвращаться, пригрозив:
— Ежели ты еще раз сунешься на священную русскую землю, мы проводим тебя не в Ситку, а в ближайшее не столь отдаленное место. А всяк, кто туда попадет, не знает, когда и как он оттуда выйдет!
[92]Урядник — неточность автора: в царской полиции это был уездный чин, подчиненный становому приставу, но учрежден он был только в 1878 году.
И несчастного артиста не без пинков и тумаков вынудили немедля вернуться к «Прекрасной Колеснице», где по его кислой физиономии всем стало ясно, что миссия не увенчалась успехом.
Неужели семейному дому на колесах суждено превратиться в неподвижное жилище на сваях? Неужели бригантина [93] бродячего артиста сядет на мель канадско-аляскинской границы, словно судно, выброшенное отливом на голые рифы? По правде говоря, такая перспектива казалась уже вполне реальной.
[93]Бригантина — двухмачтовое парусное судно с треугольными парусами.
Какими грустными и безысходными стали несколько следующих дней, пока труппа не отважилась принять хоть какое-нибудь решение!
К счастью, у них не ощущалось недостатка в съестных припасах; еще оставался небольшой запас консервов, который они, правда, рассчитывали пополнить в Ситке. К тому же окрестности изобиловали дикими животными. Главное — не пересекать границу, чтобы не подвергнуться штрафу в пользу царской казны и конфискации ружья.
Тем не менее тоска всерьез одолела господина Каскабеля и его домочадцев. Их настроение разделяли, казалось, даже животные. Жако болтал меньше обычного. Собаки, поджав хвосты, подолгу беспокойно скулили и беспричинно выли. Джон Булль особо не утруждал себя гримасами и ужимками. Только Вермута и Гладиатора как будто устраивал новый образ жизни, при котором ничего не оставалось, кроме как толстеть на сочной траве окрестных пастбищ.
— Нужно все-таки куда-нибудь подаваться! — повторял время от времени господин Каскабель, скрестив руки на груди.
Конечно, но куда? Куда? Вот что приводило в смущение почтенного артиста, так как, похоже, у него не осталось выбора: российская граница на замке, придется возвращаться. Конец столь решительно начатому западному пути! Неужели опять тащиться сквозь ненавистную Британскую Колумбию, затем через необозримые прерии Дальнего Запада, чтобы добраться до побережья Атлантики?! Ну а потом, что делать в Нью-Йорке? Рассчитывать на какие-нибудь милосердные души, которые помогут труппе вернуться на родину? Опуститься до подаяний — какое неслыханное унижение для славных артистов, всегда живших только своим собственным трудом, а не подачками! Ах! Если б не те мерзавцы, что ограбили честных артистов в ущельях Сьерра-Невады! Их повесят в Америке, удавят в Испании, гильотинируют во Франции или посадят на кол в Турции, то и дело повторял господин Каскабель, иначе нет в этом мире справедливости!