Согласно ежедневнику, это не должно у меня занять более получаса.

Вместо этого, я просто приглаживаю пути передвижения по ковру и развязываю узел на бахроме, который завязали люди, на которых я работаю. Я завязываю узел на противоположной стороне ковра, чтобы все выглядело так, будто ковер вращали. Я слегка сдвигаю всю мебель и кладу лед в маленькие ямки, оставленные на ковре. Когда лед растает, спутанные ворсинки снова распрямятся.

Я счищаю блеск со своих ботинок. Глядя в зеркало туалетного столика женщины, на которую я работаю, я крашу ее тушью волосы у себя в носу, до тех пор пока мой нос не становится толстым. Затем я сажусь на автобус.

Другая часть Программы Удерживания Уцелевших — бесплатный проездной на автобус каждый месяц. Штамп на обратной стороне проездного говорит: Собственность Департамента Людских Ресурсов.

Без права передачи другому лицу.

Весь путь до мавзолея я говорю себе, что нечего даже и думать, придет Фертилити или нет.

Куча полузабытых правоверческих молитв воскресают в моей памяти. Моя голова — это просто склад старых молитв и ответствий.

Позволь мне отдаться служению полностью и беспредельно.

Пусть каждая работа будет для меня благодатью.

В любом труде лежит мое спасение.

Позволь моим усилиям не быть растраченными впустую.

И пусть трудами своими я спасу мир.

На самом деле я думаю: ну пожалуйста, ну пожалуйста, ну пожалуйста, пусть сегодня днем там будет Фертилити Холлис.

У входных дверей мавзолея слышатся обычные дешевенькие записи по-настоящему прекрасной музыки, и ты не чувствуешь себя таким одиноким. Одни и те же десять мелодий, только музыка и никакого пения. Их включают только по некоторым дням. В некоторых старых галереях в крыльях Искренности и Новой Надежды никогда не бывает музыки. Ее нигде не услышишь, если не будешь прислушиваться.

Эта музыка — фон, приспособление, как Прозак и Ксанакс, чтобы контролировать твои чувства. Музыка как аэрозоль из освежителя воздуха.

Я иду по крылу Безмятежности и не вижу Фертилити. Я иду по Вере, Радости и Спокойствию, а ее все нет, и я краду несколько пластиковых роз с чьего-то склепа, чтобы хоть с пустыми руками не идти.

Я чувствую ненависть, злость, страх и смирение, и там, возле Склепа 678 крыла Удовлетворенности, стоит Фертилити Холлис со своими рыжими волосами. Она ждала, пока я к ней подойду, в течение двухсот сорока секунд, и лишь затем она повернулась и сказала привет.

Она не может быть той же самой женщиной, которая кричала в состоянии оргазма по телефону.

Я говорю: Привет.

У нее в руках букетик поддельных оранжевых цветов, довольно милых, но не таких, которые я украл бы. Ее сегодняшнее платье сделано из того же вида парчи, из которого делают шторы, белый рисунок на белом фоне, оно выглядит жестким и огнеупорным. Устойчивым к появлению пятен. Несминаемым. Скромная, как мать невесты, в плиссированной юбке и с длинными рукавами, она говорит: «Ты тоже скучаешь по нему?»

Всё в ней говорит о муках.

Я спрашиваю: По кому скучаю?

«По Тревору,» — говорит она. Она босая на каменном полу.

Да, точно, Тревор, говорю я себе. Мой тайный голубой друг. Я забыл.

Я говорю: Да. Я тоже по нему скучаю.

Ее волосы кажутся собранными на поле и прикрепленными к ее голове на просушку. «Он когда-нибудь рассказывал тебе о круизе, в который он взял меня?»

Нет.

«Это было полностью незаконно».

Она переводит взгляд со Склепа Номер 678 вверх на потолок, где расположены маленькие динамики, из которых льется музыка. Рядом — намалеванные облака и ангелы.

«Сначала он заставил меня брать уроки танцев вместе с ним. Мы выучили все бальные танцы, называемые Ча-Ча и Фокстрот. Румба и Свинг. Вальс. Вальс танцевать просто».

Ангелы играют свою музыку над нами около минуты, говоря ей что-то, а Фертилити Холлис слушает.

«Вот,» — говорит она и поворачивается ко мне. Она берет мои цветы и ее и кладет их к стене. Она спрашивает: «Ты ведь умеешь вальсировать, правда?»

Неправда.

«Я не могу поверить, что ты знал Тревора и не знаешь, как танцуют вальс,» — говорит она и качает головой.

У нее в голове картинка, как мы с Тревором танцуем вместе. Смеемся вместе. Занимаемся анальным сексом. Для меня это помеха, а также мысль о том, что я убил ее брата.

Она говорит: «Руки в стороны».

И я делаю так.

Она встает ко мне вплотную, лицом к лицу, и кладет одну руку на мою шею. Другая ее рука хватает мою руку и тянет ее далеко в сторону от нас. Она говорит: «Другую свою руку положи мне на застежку лифчика».

Я делаю так.

«Мне на спину! — говорит она и выскальзывает в сторону. — Положи руку в то место, где лифчик пересекается с позвоночником».