Джексон говорит:

— У нас по всей стране есть много людей, которые занимались борьбой пли имели к ней какое-то отношение. Нам нужно больше делать для поддержки борцов, чтобы людям хотелось смотреть по телевизору соревнования по спортивной борьбе.

— Я уверен, что нынешняя молодежь все равно будет заниматься борьбой, — полагает Энгельман. — Именно поэтому борьба и не умрет никогда. Я хочу иметь детей, но ничего не хочу им навязывать. Надеюсь, они сами предпочтут борьбу другим видам спорта.

— Пожалуй, всю эту энергию можно направить в финансовое русло, чтобы неплохо на ней подзаработать, — заявляет Фил Ланцетелла. Он собрался писать книгу о своем любимом виде спорта. — Сейчас у меня появилось время для размышлений и изложения на бумаге интересных историй. С 1979 года и по наши дни. Я многое повидал за это время. Выставлял свою кандидатуру на пост члена законодательного органа штата… Ухаживал за дочерью Мондейла в 1980 году, когда мы бойкотировали Олимпийские игры в Москве… Участие в пяти Олимпийских сборных… Да, мне многое пришлось пережить.

— Возникают новые восхитительные ощущения, когда уходишь из спорта, — признается тренер средней школы Стив Книпп. — Занимаясь борьбой, ты вынужден соблюдать ряд очень строгих правил в том, что касается еды, поддержания требуемого веса и прочего. Когда перестаешь есть только то, что нужно, то открываешь для себя бездну неведомых ранее ощущений. Если ты никогда раньше не знал, что значит сидеть на стуле, а потом стал пользоваться им, ты понимаешь, как это здорово. Или даже если пьешь простую воду. Раньше ты пил ее из необходимости, чтобы потом пропотеть и сбросить вес, а теперь начинаешь ценить ее вкус и просто получаешь удовольствие.

И вот теперь Ланцетелла, Харрингтон, Льюис, Ким, Родригес, Джексон, Питерсен и все эти их уши, Дэвис, Уилсон, Бигли, все эти похожие на цветную капусту уши рассеяны по всему огромному миру, где они перемешаются со всем на свете. С работой. С семьями.

Где их заметят только такие, как они сами.

Кейт Уилсон говорит:

— Семья у нас маленькая, но в ней все друг друга хорошо знают.

Любительская борьба, может быть, действительно умирает, а может, и нет.

На отборочных соревнованиях в Далласе на трибунах собрались 50170 зрителей, заплативших за входные билеты, чтобы понаблюдать за поединками борцов. Спонсорами соревнований были богатые корпорации, такие как «Бэнк оф Америка», «Эй-ти энд Ти», «Шевроле» и «Будвайзер».

В Далласе один борец попросил разрешения провести ритуал прощания со спортом. Согласно традиции, борец ставит свои «борцовки» посередине мата и накрывает их носовым платком. Под гробовое молчание публики он целует мат и оставляет свою спортивную обувь.

Шон Харрингтон говорит:

— У меня есть друг, который обычно заявляет мне: «Если бы я занимался борьбой, то был бы лучшим. Точно, был бы лучшим. Я знаю, что мне бы это удалось». Но он так и не стал лучшим. Он просто думает, что мог бы стать лучшим, но он таки никогда не надел «борцовки» и не вышел на арену.

— Один только факт, что ты чего-то добился, — добавляет Шон, — поставил себе цель и достиг ее — очень много значит. Вот настоящая жизнь без всяких там «смог бы, сделал бы, добился бы».

Никто из тех, кто упомянут в этом очерке, так и не попал в Олимпийскую сборную.

В банкетном зале отеля «Шератон» рядом с аэропортом группа мужчин и женщин расположилась в отдельных кабинках, разделенных шторками. Каждый сидит за небольшим столиком, а шторка выкраивает пространство, которого хватает лишь для стола и пары стульев. И они слушают. Весь день сидят и слушают. За пределами банкетного зала, в вестибюле, ждет своей очереди толпа людей — писателей. Все как один сжимают в руках рукописи книг или киносценариев. Вход в зал стережет женщина-распорядитель. Проверяет имена претендентов по списку, прикрепленному зажимом к дощечке-планшету. Она выкликает ваше имя, вы встаете, и женщина провожает вас в зал. Она сдвигает шторку. Вы садитесь на стул перед небольшим столиком. И начинаете говорить.

Если вы автор, то вам дается семь минут. В некоторых кабинках вам могут уделить восемь или даже десять минут, однако после этого распорядитель возвращается и заменяет вас очередным писателем. Вы платите от двадцати до пятидесяти долларов за то, что ваше произведение услышит литагент, или издатель, или кинопродюсер.

Весь день в банкетном зале отеля «Шератон» стоит нескончаемый гул голосов. Большинство собравшихся здесь писателей — старые люди, пугающе старые люди, давно ушедшие на пенсию, непременно желающие осчастливить свет своими хорошими историями. Потрясая листкам бумаги, зажатыми в руках, покрытыми пигментными пятнами, они восклицают: «Вот вы только послушайте! Прочитайте мой рассказ на тему инцеста!»

Огромная часть рассказов повествует о перенесенных авторами страданиях. Над ними витает душок катарсиса. Или мелодрамы и мемуаров. Знакомая автора этих строк называет подобную писанину литературой типа «солнышко светит, птички поют, а мой папаша снова меня трахает».

В вестибюле, по другую сторону входа в банкетный зал отеля, писатели ждут, делятся друг с другом своим великими историями, репетируют предстоящее собеседование. Бой подводных лодок в годы войны или историю о том, как автора лупила, подвыпив, его благоверная. Истории о том, как они страдали, но нашли в себе силы эти страдания преодолеть. Вызов и триумф. Они засекают время на наручных часах. Через считанные минуты им предстоит изложить свой сюжет и доказать, что он подойдет Джулии Роберте для будущей роли. Или Харрисону Форду. Или если не Форду, то Мелу Гибсону. Если не Джулии, то хотя бы кому-то еще.