– Но дело кончено, – ответил Бирон. – Вы избраны, и вы императрица всероссийская.

– Да, – гордо ответила Анна. – Вопрос решен – и я императрица всероссийская.

Дверь широко распахнулась, и маленький Ариальд громко крикнул:

– Гонец из Москвы!

На пороге появился Сумароков. Лицо его было бледно и измучено, но имело гордое, счастливое выражение. Он низко поклонился и молча остановился у порога.

– Вы, кажется, лейб – гвардии капитан Сумароков, камер – юнкер герцога Голштинского? – спросила Анна, окидывая его с ног до головы внимательным, несколько недоверчивым взглядом.

– И адъютант графа Павла Ивановича Ягужинского, ваше императорское величество, – отчетливо проговорил Сумароков, прямо глядя в лицо герцогини.

Легкая улыбка скользнула по губам Анны. Сумароков побледнел еще больше. Вся уверенность его пропала. Его слова, этот новый титул не произвели того впечатления, на которое он рассчитывал. «Меня опередили. Она все уже знает, – мгновенно промелькнуло в его голове. – Но кто же?»

– Как вы назвали меня? – послышался голос Анны.

Бирон неподвижно стоял за креслом императрицы, с некоторым злорадством глядя на смущенного русского офицера. Он не скрывал своего удовольствия, что не русский первый привез Анне великую весть.

– С девятнадцатого сего января вы императрица всероссийская. Вот детальное оповещение вашего величества от графа Павла Ивановича.

Сумароков вынул из-за обшлага мундира толстый конверт с письмом Ягужинского. Анна взглянула на Бирона. Он быстро подошел к Сумарокову и взял из его рук письмо.

– Павел Иванович, – с улыбкой произнесла Анна. – Я помню его, когда он ездил в Варшаву, дабы помешать избранию в герцоги Курляндские Морица Саксонского.

При этом имени Анна тихо вздохнула. Ее сердце не совсем забыло этого беспутного, отчаянного и очаровательного Морица, идола модных красавиц Парижа, Дрездена и Вены, этого авантюриста и героя, дравшегося с одинаковым успехом под знаменами Мальборо и принца Евгения и со шведами, и с испанцами, и с турками; он стал бы ее мужем, если бы не честолюбивые планы Меншикова, добившегося для себя короны Курляндии. – Да, – продолжала Анна. – Я не забыла его. Он относился к нам всегда с должной аттенцией. То, что вы передали нам, капитан, – закончила она, – привело нас в такое смятение, что нам надлежит все обсудить наедине. Ежели надо будет, мы позовем вас.

Анна милостиво кивнула головой. И это было все! Это награда за опасности пути, бессонные ночи, за игру головой!

Сумароков молча поклонился.

– Мы вас не забудем, капитан, – услышал он голос императрицы.

Он поклонился еще раз и, озлобленный, чувствуя себя униженным, не зная, куда направиться, вышел из комнаты. Куда, в самом деле, идти? Депутаты Верховного совета могут приехать с часу на час. Он погиб, если они увидят его здесь. Он смутно чувствовал, что новая императрица лукавит, что она явно не хочет принять его под свое покровительство, тоже, может быть, боясь верховников. Сумарокова могло спасти теперь только бегство, но он боялся бежать, так как не передал еще императрице на словах то, что приказал Ягужинский, и притом разве императрица не сказала, что, может, позовет его?

Он остановился в зале в раздумье. В это время к нему подошел Ариальд.

– Господин камер – юнкер заблудился в нашем дворце, – шутливо сказал он по – немецки и сейчас же добавил: – А скажите, господин камер – юнкер, во сколько раз дворец русских императоров больше нашего?

Несмотря на свою озабоченность, Сумароков улыбнулся.

– Я полагаю, во столько же раз, во сколько Москва больше Митавы, – ответил он на том же языке, которым, как камер – юнкер герцога Голштинского, владел в совершенстве. – И во сколько раз императрица всероссийская могущественнее герцогини Курляндской.

– О – о, – произнес Ариальд, – атомного! Неожиданная мысль явилась у Сумарокова.

– Послушай, малютка, – сказал он, – не передашь ли ты господину Бирону записку?

– Отчего же? Охотно, – отозвался Ариальд.

– Да, но где же я напишу? – спросил Сумароков.

– Пожалуйте сюда, к обер – писцу, – и мальчик указал ему на большую дверь.

По полутемному коридору Ариальд провел Сумарокова в небольшую, скромно обставленную комнату. На большом столе лежали расходные книги, счета, серые листы бумаги. За столом сидел маленький, худенький старичок с бритым пергаментным лицом, в очках на длинном носу. При виде вошедших он поспешил встать.

– Герр Шрейбер, – обратился к нему Ариальд. – Господину камер – юнкеру надо написать несколько слов.

– О, сейчас, сейчас, – засуетился старик.

Он торопливо подал Сумарокову стул, подвинул бумагу, чернила и гусиное перо. Сумароков написал по – немецки:

«Высокородный господин, имею от графа Ягужинского словесные препоручения ее величеству. Опасаюсь приезда князя Долгорукого. Что должен я делать? Ехать или ждать и где? Жду всемилостивейших повелений».