До исчезновения жены тебе и в голову не приходило, что твое нежелание вспоминать о Куне причиняет ей невыносимую боль. Ты думал: какой смысл говорить о прошлом? Когда твоя дочь сказала: «Врач спрашивал, доводилось ли маме пережить глубокое потрясение. Возможно, есть что-то, о чем я не знаю?» — ты в ответ лишь покачал головой.

— Врач порекомендовал ей посетить психиатра, — заметила она, и ты резко оборвал ее на полуслове:

— Кому это нужен психиатр?

Ты всегда считал, что со временем должен забыть о Куне, и теперь тебе на самом деле казалось, что ты забыл о нем. И даже твоя жена после того, как ей исполнилось пятьдесят, призналась тебе: «Я больше не вижу Куна во сне. Возможно, теперь ему удалось попасть в рай».

И ты подумал, что жене, как и тебе, удалось отделаться от печальных воспоминаний о прошлом. И только с недавних пор жена снова принялась говорить о Куне, а ты-то надеялся, что она забыла о нем.

Как-то, примерно несколько месяцев назад, твоя жена внезапно разбудила тебя среди ночи:

— Как ты думаешь, Кун не сделал бы этого, если бы мы отправили его в школу? — А затем прошептала, будто обращаясь к самой себе: — Когда я вышла замуж, Кун относился ко мне лучше всех… Я стала ему сестрицей, но я не могла отправить его в школу, а он так этого хотел. Мне кажется, он еще не смог попасть в рай.

Ты сердито заворчал и перевернулся на другой бок, но жена продолжала говорить:

— Зачем ты так поступил? Почему не отправил его в школу? Разве тебе не было его жаль, когда он плакал и просил отправить его в школу? Кун сказал, что нашел бы способ продолжить обучение, если мы хотя бы записали его в класс.

Ты ни с кем не хотел говорить о Куне. Смерть брата оставила ужасный шрам и в твоей душе. И хотя абрикосовое дерево давно исчезло, ты четко помнил то место, где он умер. И ты знал, что иногда твоя жена подолгу пристально смотрит на это место. Ты не хотел бередить старую рану. Нет ничего хуже в жизни, чем эта боль.

Ты несколько раз откашлялся.

Только после того, как пропала твоя жена, ты понял, что в ту ночь надо было откровенно поговорить с ней о Куне. Кун оставался в сердце твоей жены, несмотря на растущую в ее душе пустоту. Однажды посреди ночи твоя жена внезапно кинулась в ванную и, сжавшись в комочек, забилась в уголок около унитаза. Она протянула вперед руки, словно пытаясь оттолкнуть нечто, что надвигалось на нее из темноты, и закричала:

— Это не я, не я!

Когда ты утром спросил, не приснился ли ей кошмар, она лишь хлопала глазами и непонимающе смотрела на тебя, словно на самом деле не помнила, что случилось ночью. Это стало происходить все чаще и чаще.

* * *

Почему ты ни разу не задумался о том, почему твоя жена так настойчиво продолжала ходить в полицейский участок после смерти Куна? О том, что, по слухам, это она убила его? Почему только теперь тебе пришло в голову, что, возможно, Кун имеет отношение к головным болям твоей жены? Тебе следовало хоть раз прислушаться к ней, дать ей выговориться. Годы молчания, особенно после того, как ты во всем обвинил ее и даже не позволил ничего объяснить, непосильная ноша, которую она несла в своей душе, — все это, возможно, и послужило причиной развития ее болезни. Все чаще и чаще ты видел, что твоя жена стоит с потерянным видом на одном месте. Она говорила:

— Не могу вспомнить, что собиралась делать.

И хотя порой головные боли становились такими нестерпимыми, что она не могла двигаться, твоя жена отказывалась идти в больницу. И она требовала, чтобы ты ничего не рассказывал детям о ее головных болях.

— Какой смысл говорить им об этом? Они все слишком заняты.

А когда дети узнали о ее болезни, она отмахнулась, сказав:

— Вчера у меня действительно болела голова, но теперь все в порядке!

Один раз она подскочила на постели посреди ночи, а когда ты выразил недовольство, ее лицо вдруг стало холодным и чужим и она спросила:

— Почему ты жил со мной все эти годы?

И все же она по-прежнему продолжала собирать дикие японские сливы, чтобы сделать сливовый соус. По воскресеньям ты возил ее на мотоцикле в церковь, а иногда она предлагала сходить в какой-нибудь ресторанчик, где подавали много разных закусок. Она говорила, что хотела бы попробовать еду, приготовленную кем-то другим. Ваша семья подумывала о том, чтобы объединить многочисленные ритуальные церемонии и проводить их в один день, но она сказала, что согласится на это, когда придет время жены Хун Чола проводить церемонии. И поскольку она всю свою жизнь проводила эти церемонии, то продолжит делать это до самого конца. Только теперь твоя жена частенько забывала купить то одну, то другую мелочь для праздничного стола и по пять-шесть раз ездила в городок. Но ты считал тогда, что в старости такое может произойти с любым человеком.

На рассвете раздается телефонный звонок. В такой час? Окрыленный надеждой, ты быстро снимаешь трубку.

— Отец?

Это твоя старшая дочь.

— Отец?

— Да.

— Почему ты так долго не брал трубку? Почему ты не берешь мобильный?

— Что случилось?

— Я пришла в ужас, когда вчера позвонила Хун Чолу… Почему ты уехал? Ты должен был мне сказать. Ты не можешь вот так уезжать, а потом не брать трубку.

— Я спал.

— Спал? Все это время?