Потом вылез наружу. Мотор работал; машина нетерпеливо вибрировала. Скорее забрать свой рюкзак. Кинуть на заднее сиденье… Не ждать утра, тогда к полудню он будет уже дома… Он споткнулся. Замедлил шаги. Остановился. Пошатывась, вернулся к машине. Мотор работал. Миша оглянулся — туда, где покачивалась среди веток единственная голая лампочка, где сидел за дощатым столом очень высокий сгорбленный человек. Бутылка мутной жидкости перед ним опустела наполовину. И пришел страх…Воющая «Скорая помощь», плитки больничного пола, и на нем раздавленный шприц. Темная лужица. Башня-капельница, серый в трещинах потолок. Все… Мотор работал. — Да заткнись ты! — Миша повернул в гнезде ключ; стало тихо-тихо, только комар, залетевший в машину и уже нанюхавшийся выхлопов, жалобно звенел под ветровым стеклом. Миша испугался, что мотор умолк уже навсегда и чудо убито. Новый поворот ключа. Тик-тик-тик. Р-р-р-р! Миша закусил губу и побрел к дому. Где-то на полдороги у него потемнело в глазах.

— Ты дыши, — сказал Анатолий. — И голову держи повыше. И просто спокойно посиди. Вот так.

Миша пил холодную, до ломоты в зубах, воду. В воде плавали сорок капель валерьянки.

— Ехать в ночь тебе не надо. Въедешь в колдобину, разобьешь рыдван до состояния хлама… он и так, правда, хлам. И не берись больше за такие дела.

Миша послушно кивнул, отчего голова закружилась с новой силой. Анатолий принял из Мишиной руки опустевший стакан. Валерьянка воняла на всю комнату.

— А есть такие, которым на все наплевать, — тихо сказал Анатолий. Жили-жили, померли… Пока молодой. Всего хочется. Жизни много, — он засмеялся. — Так?

Миша проглотил слюну.

— Не бойся, — Анатолий усмехнулся. — Я пошутил спьяну. А у твоей тачки контакты окислились… Наверное. Нет, ты не дергайся, ТЕПЕРЬ она будет заводиться. Безотказно.

Миша сжал зубы. Страх не отпускал. Страх непоправимой ошибки.

Тридцать дней — это ведь не тридцать лет, правда? Миша выехал на рассвете. «Рома» завелся с полоборота. Поднималось солнце. В приоткрытое окно дул лесной ветер, не знавший ни выхлопов, ни гари, и к его запаху упоительно примешивался дух живой, исправной машины. Миша вырулил на шоссе. И вдавил педаль в пол, наслаждаясь скоростью. Движением ради движения. А потом испуганно притормозил. Снизил обороты, охотно пропуская торопыг, без сожаления провожая взглядом сиюминутных победителей, которые доберутся до цели раньше. По крайней мере, сегодня. А он, Миша, слишком любит жизнь. Опять-таки сегодня. А вчера ему было страшно из-за проданных тридцати дней. Но тридцать дней — это не тридцать лет… В жизни нет ничего непоправимого. Стоит только однажды вернуться.