На следующее утро напряжение за завтраком было столь явственным, что Дейдра поклялась никогда больше не просить Эбони остаться. Игра не стоила свеч. Но эта продолжающаяся вражда ощущалась ею как заноза в пальце. Она любила эту девушку и думала о ней с такой же нежностью, как и о собственной дочери Вики. Больше всего ей хотелось, чтобы сын и его подопечная помирились.

— Тебе не кажется, что пора бы тебе и Эбони помириться? — сказала она с грустным вздохом.

— Думаю, что едва ли это возможно.

— Почему? Если бы ты был добрее к ней при встречах, которых ты все равно не можешь избежать... Вы же в одном и том же бизнесе.

— Если бы я попробовал быть добрее к Эбони, она, скорее всего, плюнула бы мне в лицо.

— Алан! Она не способна на это. Она леди.

— Ты думаешь, сейчас это так? Странно, но я никогда не воспринимал ее таким образом. Как бессердечную ведьму, может быть. Но никогда как леди.

Дейдра была, несомненно, шокирована.

— Может быть, мы говорим о разных людях?

— О нет, мама, без сомнения, нет. Твоя прекрасная Эбони просто ни разу не удосужилась показать тебе эту сторону своего характера.

— Я думаю, ты к ней пристрастен.

— Да, это так, — сухо согласился он.

— Что ты такого сказал ей в тот вечер в библиотеке, что она так сильно расстроилась? Я, как ни старалась, не смогла узнать от нее деталей вашего спора.

Алан отложил салфетку и поднялся.

— Ради бога, мама, прошло уже четыре года. Разве я могу помнить? Возможно, я сказал ей, что она просто неблагодарная маленькая негодяйка, каковой она, собственно, и была. Мне пора идти. У меня на весь день назначены встречи с модельерами, жаждущими возглавить работу над моей эксклюзивной моделью «Горожанин».

Обойдя стол, он поцеловал ее в лоб, прошел через гостиную к парадному входу — элегантная фигура в одном из деловых костюмов собственного производства. Будучи под два метра ростом и хорошо сложен, Алан, если бы захотел, мог сам демонстрировать свою продукцию.

Дейдра смотрела вслед ему с растущим беспокойством. Он несчастлив, решила она, а, как и всем матерям, ей хотелось, чтобы ее сын был счастлив. Хотелось, чтобы оба ее ребенка были счастливы. Хотя Вики, живущая в захудалом домишке в Паддингтоне с каким-то артистом, в которого, как она уверяла, была безумно влюблена, казалась счастливой.

Но этот артист — просто последний из множества мужчин за последние десять лет, в которых она была «безумно влюблена». Противница брака и светских условностей, Вики, когда ей исполнилось девятнадцать, ушла из дома «в поисках самой себя», что бы это ни означало. Что поделаешь, это была ее жизнь, и она казалась вполне довольной, владея магазином пластинок на Оксфорд-стрит, хотя частенько звонила домой, чтобы попросить Алана о «временной ссуде», которую он обычно, сопроводив нотацией, предоставлял.

Дейдра, однако, подозревала, что Алан не против время от времени дать сестре денег и совет. Он любил, когда в нем нуждались. И рад был помочь людям.

— Мистер Алан уже ушел?

— Да, Боб, — вздохнула Дейдра.

Он досадливо хмыкнул.

— Нельзя человеку так много работать. Вы тоже закончили, миссис Кастэрс? Могу я убрать?

— Да, да. Было очень вкусно, Боб. Вы готовите итальянские блюда, как заправский итальянец.

Низенький человечек расцвел и начал убирать со стола, складывая тарелки рукой, достаточно твердой для человека, приближающегося к шестидесяти. Суетливой походкой он направился назад на кухню, и, глядя ему вслед, Дейдра подумала про себя, что это еще один пример присущей Алану природной доброты.

Боб и его близнец Билл еще два года назад жили на птичьей ферме, где Боб занимался домашними делами, а Билл фермой. Оба отличались чрезмерной застенчивостью, никто из них никогда не был женат. Они жили своей фермой, но экономический спад и политика цен разорили братьев. Алан увидел их по телевидению в день, когда банк должен был вступить во владение собственностью и выселить бывших хозяев. Во время душераздирающего интервью оба выглядели совершенно сломленными. Дейдра сильно разволновалась и заплакала.

Когда Алан внезапно покинул гостиную, она подумала, что он, наверное, тоже расстроился. Так оно, вероятно, и было. Однако, будучи человеком действия, он вышел из комнаты, чтобы позвонить на телестудию и организовать встречу со стариками. В результате Боб и Билл были доставлены в Сидней и обосновались в доме Кастэрсов, Боб — в качестве повара и уборщика, а Билл — как садовник и подручный. Алан даже превратил помещения, предназначенные для стариков, в отдельную квартиру. Оба смотрели на него, как на принца королевской крови, и ревностно относились к службе. Стоило Алану случайно обмолвиться о своей любви к итальянской кухне, как Боб тут же на собственные деньги купил несколько итальянских поваренных книг.