Софья Осиповна подумала и сказала:

— Что ж, пожалуй, посажу вас в один из наших грузовиков, только я с утра в заводской район поехать должна.

— Господи, переночуете у нас, выспитесь. Где вы такой дом найдёте целый, один на всю улицу. Народ в подвалах живёт. Подвалы народом забиты.

— Заманчиво,— проговорила Софья Осиповна.— Моя главная мечта — выспаться. За четверо суток часов шесть поспала.

— Пожалуйста,— сказал Мостовской,— буду рад, устрою вас как можно удобней.

— Зачем его стеснять,— вмешалась Агриппина Петровна,— и вам будет неудобно, я вам свою комнату уступлю, у меня и выспитесь, а утром поедем.

— Вот на чём только поедем,— сказала Софья Осиповна,— наши машины за Волгой, до заводского района придётся на попутных добираться.

— Доберёмся, доберёмся,— говорила обрадованная Агриппина Петровна,— до заводов недалеко, нам бы до Саратова. Самое трудное — через Волгу переправиться!

— Да, товарищ Мостовской,— проговорила Софья Осиповна,— вот вам и двадцатый век, вот вам и человеческая культура. Невиданное зверство! Вот вам и Гаагские конвенции о гуманных методах ведения войны, о защите гражданского населения. Всё к чёрту! — Софья Осиповна махнула рукой в сторону окна.— Товарищ Мостовской, вы посмотрите на эти развалины. Какая уж тут вера в будущее, техника прогрессирует, но этика, мораль, гуманность — никак, это какой-то каменный век. Фашизм возродил первобытные зверства, прыжок в прошлое на пятьдесят тысяч лет…

— Ох, вот вы какая,— сказал Мостовской.— Отдохните, поспите-ка, пока не началась ночная бомбёжка, может быть, это прибавит вам оптимизма.

Но и в эту ночь Софье Осиповне не пришлось выспаться. Когда начало темнеть и в туманном, дымном небе заныли моторы немецких ночных бомбардировщиков, послышался резкий стук в входную дверь.

Молодой красноармеец вошёл в комнату и сказал:

— Товарищ Мостовской, я за вами приехал. От товарища Крымова. Вот письмо для вас.— Он протянул Мостовскому конверт и, пока тот читал письмо, спросил у Агриппины Петровны:

— Напиться не найдётся у вас, мамаша? Как я вас тут нашёл — даже не понимаю.

Мостовской прочёл письмо и обратился к Софье Осиповне:

— Понимаете, какая штука, меня зовут на завод, там сейчас секретарь обкома, а мне необходимо видеть его.— Он, волнуясь, спросил красноармейца: — Поедем сейчас? Можно?

— Конечно, пока совсем не стемнело, а то я не местный, час вертелся, пока вас нашёл.

— Ну, а фронт как? — спросил Мостовской.

— Вроде потише. Товарища Крымова из бригады в политуправление фронта отзывают.— Водитель взял кружку у Агриппины Петровны, выпил воду, вытряхнул оставшиеся капли на пол и сказал: — Пойдёмте, а то я за машину беспокоюсь.

— Знаете что? — сказала Софья Осиповна.— И я с вами поеду, а то как завтра добираться? Высплюсь я уж после войны.

— Тогда и меня берите,— плачущим голосом заговорила Агриппина Петровна,— я одна в квартире не останусь. Я вам мешать не буду, а когда поедете на тот берег, и меня захватите. Разве я добьюсь сама переправы?

Михаил Сидорович спросил у водителя:

— Как ваша фамилия, товарищ?

— Семёнов.

— Сумеете троих захватить, товарищ Семёнов?

— Резина плоховата. Но как-нибудь довезём.

Выехали они в сгустившихся сумерках, так как Агриппина Петровна замешкалась со сбором вещей и, задыхаясь от спешки, волнения, всё объясняла Михаилу Сидоровичу, где оставляет она картошку, керосин, соль, воду, кастрюли, переносила в комнату Мостовского перину, подушки, узел с бельём, валенки, самовар.

Михаил Сидорович сел рядом с Семёновым, женщины — на заднем сиденье. По городу ехали они очень медленно — улицы были преграждены грудами камней. Догоравшие пожары, невидимые при дневном свете, светились в темноте подвижными пятнами, раскалённые камни в подвалах рдели угрюмым красным огнём. Эти огни среди безлюдных улиц в пустых выгоревших коробках домов производили тревожное и угнетающее впечатление.

Огромность бедствия, постигшего город, становилась ощутимой и реальной при движении по этим пустынным улицам, мимо сотен мёртвых домов. Казалось, кладбищенский покой должен стоять над сожжённым городом, но это не было так: и на земле, и в небе чувствовалось молчаливое напряжение военной грозы. Над развалинами вспыхивали звёздочки разрывов зенитных снарядов, подвижным шатром шевелились лучи прожекторов, артиллерийские и бомбовые разрывы светились розовыми зарницами.

Сидевшие в автомобиле люди молчали. Даже Агриппина Петровна, всё время причитавшая и всхлипывавшая, примолкла.

Мостовской, приблизив лицо к стеклу, всматривался в тёмные контуры сожжённых строений.

— Вот, кажется, дом Шапошниковых,— сказал он, поворачиваясь к Софье Осиповне.

Но она не ответила, её тяжёлое тело грузно покачивалось при толчках автомобиля, голова опустилась на грудь. Софья Осиповна спала.

Вскоре автомобиль выехал на асфальтовое полотно, свободное от обломков, замелькали маленькие домики, окружённые деревьями, то и дело из темноты возникали фигуры красноармейцев, движущихся в сторону заводов. Семёнов свернул налево в одну из боковых улиц и объяснил Михаилу Сидоровичу: