серьезно расходится с наблюдениями антропологов. Установлено, что князь был несколько выше среднего роста, имел очень покатый лоб, глубоко посаженные глаза с явно монголоидным разрезом и слегка волнистые волосы [710] . Следовательно, автор литературного описания, скорее всего, никогда самого Андрея Юрьевича не видел и мог судить о внешности его, в лучшем случае, по миниатюрам. Так что наиболее вероятным претендентом на авторство, по крайней мере этого портрета является сам В. Н. Татищев. Реальный Петр Бориславич, по мнению Б. А. Рыбакова, знал князя лично, видел его и беседовал с ним (с. 252). Следовательно, по крайней мере, этот портрет не принадлежит руке Петра Бориславича.

Кстати, этикетные портретные некрологические характеристики князей, аналогичные татищевским, в обилии встречаются в Ипатьевской и Лаврентьевской летописях в XIII в. Так что подобные портреты вообще не могут рассматриваться как индивидуализирующий признак стиля одного из летописцев (в нашем случае Петра Бориславича) [711] . Скорее всего, они-то и послужили поводом для создания рассматриваемых портретов.

Как бы то ни было, из фрагментов Ипатьевской летописи, а также избыточных татищевских известий и воссоздается первичный состав летописи, созданной предполагаемым Петром Бориславичем. Причем и текст летописи, и выдержки из Истории Татищева подвергаются предварительной обработке и корректировке. В частности, из летописных известий изымаются религиозные оценки (с. 238), а одни татищевские портреты восполняются за счет других (см.: с. 172–173).

Ярким примером того, как осуществляется реконструкция первоначального вида летописи Петра Бориславича, является описание похода 1168 г. Начинается оно пятью с половиной условными строками (приблизительно по 45 знаков в каждой), заимствованными из Ипатьевской летописи и

За ними следует половина строки из свода 1475 г. Затем идет еще одна строка из Ипатьевской летописи и две строки из труда В. Н. Татищева. Завершается описание еще тремя строками из свода 1475 г. (с. 237–238).

Как видим, перед нами не реально существующий, а контаминированный текст, представляющий собой гипотетическую реконструкцию. Не будем останавливаться на допустимости и обоснованности такого рода сводного текста. Отметим лишь, что, таким образом, все построения Петра Бориславича основываются на гипотетических реконструкциях. А это не может не повлиять на оценку самого исследования и его результатов. Ведь именно разноаспектное сопоставление, основанное на реально существующих текстах, должно было принципиально отличать его от всех прочих догадок об авторе «Слова» и составлять неоспоримое преимущество перед ними.

Необходимо остановиться также еще на одном виде источников Петра Бориславича. Речь идет о ряде миниатюр Радзивиловской летописи. Они не только существенно дополняют письменную информацию о предполагаемом авторе Слова о полку Игореве, но и являются связующим звеном в источниковедческих наблюдениях Б. А. Рыбакова, ликвидируя хронологические разрывы в летописных текстах.

Работа создателя Петра Бориславича с миниатюрами представляет особый интерес. Целый ряд тонких наблюдений, в частности касающихся символической стороны изображений, несомненно, является серьезным вкладом в методику изучения изобразительных исторических источников. Тем более важно обратить внимание на ряд спорных мест в истолковании миниатюр автором «Петра Бориславича».

Прежде всего, встает вопрос, насколько корректно отказываться от вполне обоснованного представления о том, что миниатюра следует за иллюстрируемым текстом, а не предшествует ему. Между тем, интерпретация ряда миниатюр Б. А. Рыбаковым основывается на связи миниатюры именно со следующим за ней текстом.

Примером такого рода может служить миниатюра (Радзивиловская летопись, л. 196, оборот, низ), на которой, по мнению автора, изображен Петр Бориславич, возглавляющий посольство великого князя к Ярославу Осмомыслу (с. 162, 165). Она отнесена к миниатюрам, которые при перенесении из Киевской летописи утратили сопровождающий их текст (с. 183, 184). Между тем, содержание миниатюры вполне соответствует тексту, который непосредственно ей предшествует и рассказывает о совещании Ярослава Осмомысла со своими боярами [712] . Подобных примеров довольно много (с. 178, 179, 194,195 и др.). Иногда это приводит к не совсем точному раскрытию символических фигур, к которым прибегает миниатюрист для характеристики происходящих событий. В частности, оказывается, что при победах Володимеричей над Ольговичами трубачи на полях миниатюр далеко не всегда

Например, трубач на л. 167 поступает так как раз при победе Ольговичей [713] . Для того, чтобы связать это символическое изображение (как и всю миниатюру) с последующим текстом (с. 194195), в котором действительно речь идет о победе Владимировичей, необходимо специально доказать наличие отступления миниатюриста от общепринятого порядка связи изображения с текстом.

Неясно также, почему в случае, когда Ольговичи вынуждены были отойти от Клева из-за прихода туда Ярополка со братьею своею [714] , скорбный трубач дудит в землю (с. 192). Б. А. Рыбаков интерпретирует это изображение, основываясь только на первой части сообщения о приходе Ольговичей к Киеву. Сомнения вызывает и символическое осуждение, по мнению автора, Ярополка, заключившего мир с Ольговичами, в то время как в другом аналогичном случае

Не всегда верно и утверждение, что автор миниатюр отступает от стандарта в изображении городов, с которыми он связан. В одном из примеров изображение небывалого города со сложной крепостной архитектурой (Радзивиловская летопись, л. 172, оборот, верх), судя по сопровождающему тексту, соответствует не Переяславлю (с. 194, 202), а Новгороду [715] . В другом (Радзивиловская летопись, л. 168, низ) изображение города, дополненное нетрадиционными башней и колонной, соответствует не Клеву (с. 242, подпись к илл.), а Чернигову [716] . Аналогичное изображение на обороте л. 161 Радзивиловской летописи соответствует Логожску (с. 180, 181).