По подсчетам историка М. М. Богословского, в соответствии с указом Петра, в Европу в течение 1697 г. отправился 61 дворянин, причем каждый из них должен был вывезти с собой одного солдата, которого следовало кормить и обучать на свои средства. Масштабы этой акции отразились в донесениях живших в Москве иностранных послов — один из них писал в июне 1697 г.: «Ежедневно уезжают отсюда в Голландию, Данию и Англию молодые люди, которым под страхом потери земель и имущества велено ехать на собственный счет, и никто не может вернуться без свидетельства об оказанных заслугах» (а царь, действительно, впоследствии сам экзаменовал возвращающихся) [154] . Таким образом, именно в эпоху Великого посольства, впервые за сто лет после Бориса Годунова, вопрос получения русскими людьми образования за границей был возведен в ранг государственной политики. Как подчеркивал редактируемый царем «Журнал или поденная записка Петра Великого», царь не просто разрешил всем своим подданным «ездить в иностранные европейские государства для обучения… но еще к тому их и понуждал» [155] .

В этом, правда, пока еще было мало связи с университетами. Петра интересовали практические науки, особенно применимые на войне (артиллерийское дело, строительство крепостей, кораблей и проч.), и война, действительно, займет большую часть его царствования. Однако сам ход Великого посольства, тот интерес, который оно вызывало с обеих сторон, не мог не затронуть университетскую среду, и даже маршрут путешествия Петра по Европе вряд ли, при всем желании, мог миновать университетские города.

Первым из них и ближайшим к России являлся прусский Кёнигсберг. Прибыв сюда в мае 1697 г., Петр провел в городе около месяца, желая непременно осмотреть все, что «видения достойно было», в том числе и университет [156] . Навещая «Альбертину», царь вступил в разговор с некоторыми из профессоров и «требовал у них мнения о заведении наук в народе, обретающемся в глубоком невежестве» [157] . Впрочем, главной целью пребывания Великого посольства в Кёнигсберге были переговоры с бранденбургским курфюрстом Фридрихом III. 22 июня 1697 г. между сторонами был подписан дружественный договор, одна из статей которого впервые в российской дипломатической практике касалась «обмена студентами»: «Буде Великий Государь Его царское величество изволит некоторых из подданных своих в Немецкую землю или в землю Его курфирстской Пресветлости Бранденбургского послать для науки каких хитростей, и тогда курфирстскому Пресветлейшеству оных благовоспринимать, и им в намерении их споспешество чинить, и ради почтения Его царского величества им многия преимущества и вольности позволить дать. Взаимна и в стороне Великого Государя Его царского величества Его курфирстского Пресветлейшества подданным всякая повольность и вспоможение в чем возможно, о которых Его курфирстское Пресветлейшество просити учинет, учинено будет» [158] . Естественно предположить, что инициатива включения такой статьи в договор принадлежала царю, хотя навряд ли он тогда непосредственно имел в виду обучение русских юношей в университетах: как известно, сам Петр учился в Кёнигсберге бомбардирскому делу, даже получил диплом «искусного в метании бомб художника», и оставил после своего отъезда осваивать это искусство дальше пятерых солдат, которых затем перевели в Берлин. Имея в виду этот пример, следует опять подчеркнуть чисто практический, а именно военный подтекст намерений Петра в отношении обучения своих подданных. И, тем не менее, совершенно в духе исполнения новых возможностей, которые создавал заключенный договор, именно в Кёнигсберге появляются первые в немецких землях русские студенты.

4 февраля 1698 г. в студенты Кёнигсбергского университета был записан Иоганн-Деодат Блюментрост, сын придворного лейб-медика Лаврентия Алферовича Блюментроста. Его отец родился в Тюрингии, учился в университетах Лейпцига, Гельмштедта и Иены, приобрел славу искусного медика и в 1667 г., через посредничество Саксонского курфюрста, был приглашен в Москву, где последовательно был лечащим врачом у всех московских правителей второй половины XVII в., от Алексея Михайловича до Петра (не исключая и царевны Софьи). Блюментрост-старший сумел завоевать доверие Петра I, а Иоганн-Деодат, один из старших среди его четырех сыновей, родившийся в Москве, был записан в отряд «волонтеров», сопровождавших царя в Великом посольстве. Памятуя о долгой учебе отца в немецких университетах, неудивительно, что и сын вступил на эту образовательную стезю, очевидно, с непосредственного разрешения царя, и, по некоторым сведениям, за казенный счет [159] .

На следующий год к нему присоединился второй студент из России Матвей Виниус, внук знаменитого голландского купца Андрея Виниуса, зачинателя русских мануфактур и основателя тульских оружейных заводов. Представителем второго поколения Виниусов был сын купца, Андрей Андреевич, который с детства воспитывался в России, принял православие и был записан в московские дворяне. Вступив на царскую службу, А. А. Виниус стал одним из ближайших сподвижников молодого Петра, думным дьяком, главой Сибирского, а затем Артиллерийского приказа. В сферу его компетенции входила вся российская почта и железные заводы. Сохранилась переписка между царем и А. А. Виниусом, из которой ясен доверительный характер их отношений, особенно проявившийся в эпоху Великого посольства, когда Виниус играл роль одного из поверенных царя в России. Кроме многочисленных дел по службе, Петр обращался к Виниусу и с поручениями по ученой части — просил о составлении словарей, переводов, трактатов по отдельным специальным вопросам и проч. Дома у Виниуса находилась богатая библиотека (отошедшая в 1718 г. в казну) с книгами на русском, голландском, немецком, латинском, польском, французском и эстонском языках. Уважение к наукам проявлялось даже в упомянутой переписке с царем: Виниус, едва ли не единственный из петровских сподвижников, мог употреблять в письмах античные названия и исторические параллели, и Петр отвечал ему тем же стилем [160] .

Научные интересы А. А. Виниуса объясняют его желание отправить сына на учебу в университет. Матвей еще с 1695 г. помогал отцу в почтовом деле в звании «стольника и почтмейстера», а после возвращения царя из Великого посольства Виниус-старший увидел подходящую возможность для отправки сына за границу, которая к тому же совмещалась с определенными поручениями по организации почтовых путей между Россией и Западной Европой. 7 марта 1699 г. Петр по челобитью своего думного дьяка приказал отпустить его сына Матвея «в Пруссию и иные земли для совершеннейшего изучения латинского и немецкого языков и иных наук» [161] .12 мая того же года Матвей Виниус записался в матрикулы Кёнигсбергского университета, одновременно, по указу царя, он должен был хлопотать о налаживании прямого почтового сообщения посуху между Кёнигсбергом и Москвой.

Наконец, третий русский студент Михаил Шафиров появился в Кёнигсберге в начале 1702 г. О его отправке еще в августе 1701 г. хлопотал отец, Павел Шафиров, близкий родственник вице-канцлера Петра Шафирова, также, как и названные выше Виниус и Блюментрост, находившегося в ближайшем окружении царя и игравшего там роль фактического руководителя русской дипломатии. В прошении на имя царя Павел Шафиров упоминал о начальном образовании своего сына в греко-латинских школах, показывая, тем самым, как близко новые образовательные устремления были связаны со старыми, родившимися в XVII веке. «Сынишко мой Мишка, — писал Шафиров, — изучен здесь на Москве в Школах латинского, и немецкого, и некоторую часть французского языков; и желаю я, холоп твой, дабы ему языки те в совершенство привесть и иное обучение восприять, чтоб мог… впредь службу свою показать, в чем Вы, великой государь, укажете, намерен его послать в Немецкое государство для научения в академию». Челобитчик просил царя дать денег на обучение сына, сколько «Господь Бог по сердцу положит». Вняв просьбе, Петр своим указом отправил М. П. Шафирова «в Бранденбургскую землю для гражданских наук» и назначил ему жалование в 200 рублей в год «для учения и тамошнего житья».

Шафиров провел в Кёнигсбергском университете полтора года, изучая немецкий и французский язык, философию и право, после чего в течение года пробыл в Галле, а оттуда поехал в Голландию и Англию «для присмотра тех же учений». В ноябре 1705 г. он вернулся в Москву и вскоре был определен переводчиком в Посольский приказ [162] . Интересно, что в Галле из Кёнигсберга переехали и первые два русских студента, М. А. Виниус и И.-Д. Блюментрост, причем они оба записались (соответственно в мае и в августе 1701 г.) в матрикулы здешнего университета (записи же Шафирова мы там не находим). Таким образом, с самого начала образовательных поездок из России в Германию Галле явился одним из важнейших центров притяжения русских студентов, сохранив такое значение в течение всего XVIII в.

Выявление причин этого требует некоторого отступления назад: ведь если в случае Кёнигсберга очевидными предпосылками привлечения туда студентов, помимо воли царя, была его географическая близость к России и местоположение на основной дороге, ведущей отсюда в Западную Европу, то интерес к Галле коренился в определенной системе контактов, возникшей между средненемецкими (mitteldeutsche) университетами и Москвой еще в конце XVII века.

В Московской Немецкой слободе, где селились выходцы из Западной Европы, а преимущественно немцы — уроженцы протестантских областей Германии, в XVII в. (еще до основания университета в Галле, который, напомним, открылся в 1694 г.) высокой репутацией пользовался Иенский университет. Объяснить это легко тем, что именно этот университет лидировал тогда и, в целом, по числу студентов на пространстве всей Германии. Интересно, при этом, что только в Иене в допетровское время нам удалось обнаружить нескольких студентов, обозначавших себя как «московиты» (Moscoviensis) — все они были немцами, причем, возможно, даже не уроженцами Немецкой слободы, а приехавшими в Россию вместе со своими отцами, которые поступили на русскую службу, из Германии [163] .