— И чем же все кончилось? — спросил Белобородов. — Они ушли?

— Да, — кивнул Флоренский. — А я всю ночь провел в доме Ольги Сергеевны. Она боялась оставаться одна. Но в комнату, где находился раненый, она меня не приглашала, и дальнейшая его судьба мне неизвестна. Утром я отправился на службу. Оттуда я несколько раз в течение дня звонил Ольге Сергеевне, и из ее слов понял, что в моей помощи она не нуждается. Поэтому после работы я сразу отправился к себе домой. Приблизительно через неделю после всех этих событий Ольга Сергеевна пригласила меня на чашку кофе. Она была в прекрасном расположения духа. О том происшествии ни она, ни я не упоминали…

Белобородов задумчиво полистал тетрадь Леонида с записями, сделанными во время последней поездки на Увальский завод.

— Давай-ка посмотрим еще раз показания Козловского…

— Я их наизусть помню, — сказал Леонид. — Сто раз перечитывал.

— И тебе ничего не кажется странным?

— В общем-то нет, — пожал Леонид плечами. — Такой уж он человек.

— А именно?

— Ну, пришибленный, что ли. Наверное, собственной тени боится. Но я, Алексей Игнатьич, Козловского за язык не тянул…

— Вижу, что не тянул, — покивал Белобородов на тетрадку, — Но это-то и наводит на размышления…

— А что вам кажется странным? — спросил у него Леонид.

Белобородов облокотился о стол и, запустив пятерню в волосы, другой рукой продолжал листать тетрадь.

— Ты смотри: по всем позициям, которые ты затрагивал в беседе, он четко проводит одну линию. Бьет по Флоренскому, и притом с определенной политической подкладкой… Говоришь, этот человек даже собственной тени боится?

— Чем-то он сильно напуган, это несомненно, — кивнул Леонид и тут же высказал догадку: — А может, Алексей Игнатьич, он знает за Флоренским куда больше, чем… Ведь посмотрите: он словно бы все время старается натолкнуть нас на мысль, которую прямо не высказывает…

— И которую высказал Макаров?

— Вот именно!

— И тогда становится понятным все поведение Козловского — его пришибленность и боязнь собственной тени?

— Вообще-то у меня были такого рода подозрения, — подумав, высказался Леонид. — Но Георгий Георгиевич со мной не согласился…

И еще Леонид подумал, что те подозрения, которые возникли у него в связи с запиской Флоренского, все же были небезосновательны. Хотя в шифровальном отделе в колонках записанных Флоренским чисел не нашли ничего подозрительного, не исключено, что сама записка могла послужить для Козловского каким-то сигналом или уведомлением.

Леонид поделился этими соображениями с Белобородовым.

Алексей Игнатьевич потер затылок.

— Записку, как тебе известно, еще на прошлой неделе переслали Козловскому, — он слегка поморщился, видимо, побаливала голова. — Сегодня утром я звонил на завод, разговаривал с начальником механического Цеха. Плунжерным станком Козловский пока что и не думал заниматься. И начальнику цеха о записке Флоренского ничего не сказал… Я вот что думаю. Если бы в записке было заранее условленное уведомление, то по логике вещей Козловский хоть немного да повозился бы у станка. Для отвода глаз.

— Значит… что же? — Леонид вопросительно смотрел на Белобородова.

— Думаю, что Козловскому эта записка просто не нужна была.

— Но тогда…

— Тогда можно допустить, что Флоренский действительно указал в своей записке возможные положения плунжеров.

— Но для чего ему это нужно?

— Чтобы можно было поскорее пустить станок.

— Но для чего ему-то в его положении ломать сейчас над этими вещами голову? — продолжал недоумевать Леонид.

— Сперва надо выяснить, для чего Козловскому и Макарову понадобилось компрометировать Флоренского, — ответил Белобородов.

— Вы полагаете, что Флоренского… скомпрометировали?

— Полагаю, что так.

— Похоже, что все это время, пока вы были в отъезде, я работал, можно сказать, впустую, — убитым голосом признался Леонид.

— С чего ты взял? — сурово глянул на него Алексей Игнатьевич. — Дров наломал — верно. Первая твоя ошибка: ты не придал значения фактам, говорившим в пользу Флоренского. Человек, который так выкладывается на работе…

— Но эхо могло быть маскировкой! — пытался защититься Леонид.

— Могло, — согласился Белобородов. — Но это надо было доказать, а ты принял это за аксиому. Я что-то не слыхал про шпионов, которым хватало терпения таким способом и так долго маскироваться. Ты ведь в котельной бывал? Видел, в каких условиях там приходится работать?.. Вторая твоя ошибка: все, что наговорил тебе о Флоренском Козловский, надо было тщательнейшим образом проверить, а ты и этого не сделал… Что же до того, зря ты работал или не зря… — Белобородов внимательно исподлобья поглядел на Леонида, и в уголках его строгих глаз собрались добродушно-насмешливые морщинки. — Дров ты наломал, но и фактов, свидетельств вон сколько собрал. Протоколы вел превосходно, вся картина как на ладони. — Белобородов кивнул на тетрадь с записью беседы с Козловским. — Кажется, я этого человека давно знаю, а ведь ни разу с ним не встречался…