— Это хорошо, что вырвалось, — улыбнулся Белобородов.

— Что?.. — не понял Леонид, осудил или одобрил тот его.

— Я говорю: хорошо, что вырвалось. Хуже, если б это осталось в тебе, а после когда-нибудь увело бы тебя не в ту сторону. Потому и почел необходимым прочитать тебе мораль. Думаю, в любом случае не повредит. Обидно, что ли? Ну, пообижайся — дольше будешь помнить урок, — и Алексей Игнатьич перешел на обычный деловой тон: — В общем, так, Леня: надо тебе срочно ехать в Увальск. Заниматься Флоренским. Мне сейчас вот так некогда будет — на днях, видимо, тоже поеду в командировку, по другим делам. Так что тебе самому придется кое-какие вопросы решать. Когда возьмешь в заводском отделе кадров личное дело Флоренского, прежде всего обрати внимание на места его пребывания внутри страны — где учился, где работал до революции и после нее — и сразу пошли, куда возможно, запросы…

— Начну с нуля, — согласно кивнул Леонид.

— Вот так будет лучше, — одобрительно заметил Белобородов. — Постарайся определить главную направленность его дореволюционной деятельности, а для этого важно установить его партийную принадлежность. Постарайся понять, что привело его в правительство Колчака, тогда и весь дальнейший его путь — там, за границей, — легче будет проследить. Флоренский — фигура непростая. Наперед могу сказать: трудно тебе с ним будет. Поэтому почаще заходи к Козыреву, не стесняйся лишний раз спросить.

Козырев — начальник отдела. Их с Белобородовым начальник.

— Ясно, буду советоваться, — опять согласно кивнул Леонид. А сам подумал: со всяким пустяком к Козыреву не пойдешь.

— Завтра сможешь выехать в Увальск? — прищурился Белобородов.

— Почему вы спрашиваете? — удивленно вскинул брови Леонид. — Надо — поеду.

— А невеста что скажет?

— Шутите… — помрачнел Леонид, хотя и в самом деле мелькнула у него мысль о Лене и именно такая: что она скажет… — При чем тут невеста? Надо — и точка.

— Тогда пошли к Козыреву. Замолвлю за тебя словечко.

Поздним вечером он забежал к Лене. Еще издали заметив в ее затянутом белыми занавесками окне красноватый неяркий свет, прошел через маленькую боковую калитку в палисадник и три раза негромко стукнул в оконный переплет.

Цветущий табак раскрыл к ночи свои белые венчики всюду, куда ни глянешь, — на клумбах и вдоль всей стены дома. Запах стоял густой, одуряюще сладкий. Леонид собрался было сорвать один цветок, но только протянул руку, как на занавеску упала тень и в окне появилось улыбающееся личико Лены.

Немного погодя с мягким скрипом отворилась парадная дверь, и Лена сбежала с крыльца на дорожку. Леонид распахнул перед нею калитку, и они вышли на улицу.

— А я уже трусить начала, — обычным своим щебечущим голоском призналась Лена. — Думала: рассердился и больше не придешь.

Словно ничего и не было — ни слез, ни тяжелого объяснения, ни тарелочки с голубой каемочкой. Леонид почувствовал, как сразу спала нервная напряженность, с которой он ожидал короткого, резкого разговора. К этому разговору он готовился весь вечер. «Или — или» — вот так он собирался говорить с Леной. Ее обезоруживающая незлобивость привела его в замешательство. В эти минуты ему особенно не хотелось ее огорчать. Но не сказать об отъезде он тоже не мог.

— Ленок, — начал он робко. — Ты, наверное, думаешь, что я по тебе совсем не скучал… Ну, во время работы и правда было некогда, а так, в другое время, я только о тебе и думаю. Так скучаю, что прямо сил никаких нет…

— Нет, ты не думай, я все понимаю! — быстро проговорила Лена. — И пускай работа у тебя всегда будет на первом месте! Мне даже нравится, что ты не такой, как многие другие. Что ты из тех, кто всем на свете готов жертвовать ради дела. Это же хорошо! Ведь ты у меня такой, правда? Я сегодня весь вечер об этом думала, и мне было ужасно стыдно за свою истерику. Правда! И мама… Она просто не понимает. Но ты ведь не сердишься на нее? И еще я знаешь, о чем подумала? Когда-нибудь про тебя будут писать в газетах и рассказывать детишкам…

— Ну, навряд ли, — пробормотал Леонид, однако ему приятно было именно от Лены услышать такие слова, и он даже подумал, что детишки уж точно с раскрытыми ртами слушали бы кое-какие его рассказы. Да хоть и про Макарова — и сейчас поучительно было бы им послушать. Но — нельзя. Нельзя пока ничего такого… — Ленок, я еще так мало сделал! Еще столько работы…

Лена сжала своей маленькой, слабой ручкой его пальцы.

— Но когда-нибудь потом, Ленечка. — Он увидел совсем близко перед собой ее умоляющие глаза. — Когда-нибудь потом ты сможешь… как все? Приходить каждый день домой…

— Даже не знаю, когда такое будет, — вздохнул Леонид и, набравшись духу, выговорил наконец: — Ленок, я завтра опять еду.

Лена выпустила его руку, и некоторое время они шли молча. Леонид ждал, поглядывая на нее сбоку. При свете луны ее лицо казалось очень бледным и невыразимо красивым.

Вдруг она остановилась, прижала кулачки к горлу и, борясь со спазмами, произнесла жалобным, прерывающимся голосом:

— Ну что ж, Ленечка… Поезжай, если надо. Я буду ждать…