Тайга откашлялся.

– Какого – мальчика?

– С мечом, – как о чём-то само собой разумеющемся сказал Скаппоне. – Кривым таким, сло'ва не помню.

– Охрименко! – позвал Тайга. – Гости хотят какого-то мальчика с кривым мечом! Обеспечишь?

– Покажите мне Москву, москвичи! – высоким голосом спел Охрименко. – Это ж надо Вольховского звать, товарищ майор! Нашу птицу певчую…

– Так беги!

Охрименко воспринял команду буквально.

Роман уверенно кивнул итальянцу:

– Сейчас всё будет.

Скаппоне уточнил:

– Мальчик, да?

– Конечно! – подтвердил Тайга и, чтобы сменить тему, не слишком деликатно ткнул пальцем в запястье Скаппоне, где из-под манжеты выглядывал бледно-голубой вензель из букв «N», «S» и «F». – Что это такое?

– Ниэнте [2] , – безразлично ответил итальянец. – Просто юная глупость.

Вольховский пел соловьём. За пять минут он изложил краткую историю Тополины, показал офицерам самые знаменитые улицы и дома Плешина и успел бы рассказать ещё многое – но Охрименко остановил «уазик» на маленькой сжатой домами площади у неприметного монумента.

Тайга бывал здесь не раз, но упускал памятник из виду – почерневшее от времени, плесени и выхлопных газов изваяние выглядело так неказисто, что майор не удосуживался рассмотреть его подробнее.

Но сейчас капитан Вольховский так уверенно выступал в роли гида, что Тайга почувствовал себя праздным туристом. За грязью и копотью он вдруг поймал суть скульптуры.

На широком низком постаменте лицом вниз лежал человек в форме. Судя по эполетам и сапогам со шпорами – кавалерист, какой-нибудь гусар или улан. Судя по неестественной позе – мёртвый.

Над ним склонился мальчик, лет десяти, не более. Растрепанные кудри, расстегнутый воротник. Глядя не на поверженного взрослого, а вперед, в глаза Тайге, мальчик тащил из ножен на левом боку убитого тяжелый широкий палаш.

«Младо до сабро».

– Это просто памятник? – спросил итальянец. – Или настоящий мальчик?

– Когда немцы перешли границу, королевская гвардия совершила единственную контратаку. Лошадь против танка немногого стоит, – сказал Вольховский. – На третий день война закончилась, и офицеров танковой дивизии определили на постой в Плешин.

Охрименко согнал всех в кучку перед монументом, щелкнул пару кадров, потом перебежал площадь, вытащил за собой из цветочного магазина продавщицу и показал ей, как наводить и куда нажимать. Сам пристроился рядом со Скаппоне, и все улыбнулись вспышке.

– Этот мальчик три дня искал в поле своего отца, – продолжил капитан. – А когда нашел, то забрал его саблю, ночью скрытно вернулся домой в Плешин и зарубил офицера-танкиста, ночевавшего под их крышей.

– Я понял, понял, не переводи, – сказал Скаппоне Тайге, – нашел меч, убил танкиста.

Охрименко завёл машину.

– А что случилось с мальчиком? – спросил Тайга, предчувствуя неприятный ответ.

– Об этом не любят вспоминать, – ответил Вольховский, перелезая через борт, – потому что об этом лучше не думать. В этой стране, чтобы стать героем, надо сначала нанести страшный урон врагам, а потом погибнуть страшной смертью.

Тайга перевел итальянцу.

– Ну прям как наши пионэры-герои! – нараспев протянул Охрименко и с хрустом включил первую передачу. – Валя Котик унд Марат Казей!

– А вот не надо над этим глумиться, лейтенант, – сказал Тайга. – Ты молодой, для тебя это легенды и выдумки, а для кого-то была жизнь.

– Посмотри, Роман, какие у него глаза, – сказал Скаппоне. – Мальчик всё знает ин античипо… заранее. Но обязательно сделает то, что задумал.

Тайга оглянулся на памятник, но тот уже остался за поворотом.

Раньше Тайге не раз приходилось сталкиваться с сотрудниками военной прокуратуры, но Кривцов ломал все стереотипы.

Полковник разместился на постой не в гарнизоне, а как частное лицо – в затхлой гостинице, этаком «Доме колхозника» для вездесущих коммивояжёров, которых не пугали ни разрушенные мосты через Тополяну, ни затянувшийся на годы экономический кризис, ни угрозы «землемеров».

Кривцов пренебрёг допросом офицеров и солдат, дежуривших по части в злополучный день пропажи оружия, заявив, что «нечего жевать резину». В расположении роты появился лишь однажды, на пять минут, был азартно весел, никаких криков и патетических придыханий, хлопнул Тайгу по плечу и оставил ему на столе десяток тощих бумажных папок с пожеланием «осмысливать творчески», что бы это ни значило.