Можно было обнять ее вместо того, чтобы пожать ей руку. Можно было сказать, что он рад ее видеть даже при таких печальных обстоятельствах. Или, по крайней мере, объяснить, что приехал, как только смог.

— Все отдыхают, — спокойно сказала она. Голос был непохож на тот, который он слышал через Атлантику.

— Как дела? — спросил он, повесил кожаную куртку и повернулся к Эдель.

— Похороны были вчера. Мы же не знали точно, когда ты приедешь.

Он сел на ступени лестницы и снял сапоги. Казалось, он не снимал их несколько недель.

— Я ведь сообщил, что приеду еще до Нового года.

— Мама хотела избавить тебя от этого. — В голосе Эдель не было презрения, какого он мог бы ожидать. Но было высокомерие. Или безразличие? И на лице появилось кислое выражение. Горм помнил, что так всегда бывало в детстве, когда сестры шептались, склоняя друг к другу головы.

Они никогда не мучили его. Просто устранялись, выполнив свой долг. Присмотрели за ним, помогли ему, потому что так было положено. А потом, склонив друг к другу головы, выходили через калитку и спускались вниз по улице.

Улетали прочь, словно длинношеие птицы. Сколько ему было, когда он смог встать между ними? Кажется, после того случая в Индрефьорде?

— Избавить, меня? Странное желание, — пробормотал он и первый отвел глаза.

Эдель открыла дверь в гостиную. Елка. Украшения. В холл хлынул свет. Горма ослепило детство.

— Нельзя сказать, чтобы это было так уж приятно, — холодно сказала она.

Горм постоял в дверях, словно вбирая в себя все случившееся, потом быстро прошел через комнату, мимо кресла отца, к окну. Там он остановился, заложив руки за спину и глядя в окно.

— Он тоже любил так стоять, — услыхал Горм жалобный голос Эдель.

Ему стало неприятно. Как будто он стоял там в отцовском костюме, заложив за спину его руки и с его морщинкой между бровями. Не спросив у отца разрешения.

Он кашлянул. И слишком поздно сообразил, что это был кашель отца.

Что-то из головы медленно спустилось по горлу в живот. У Горма подогнулись колени. Он сел. Только затем, чтобы тут же обнаружить, что сидит в кресле отца и что его рука тянется к отцовской коробке с сигарами. Он со стуком захлопнул крышку коробки.

— Ты приехал как раз к обеду. Пойду спрошу, все ли готово у Ольги, и разбужу остальных.

Горм словно опомнился, он вскочил, догнал ее в дверях, обнял и прижал к себе.

— Мне так его не хватает! — зарыдала Эдель, прижавшись к нему.

Он не помнил, чтобы когда-нибудь в жизни они стояли так близко друг к другу. В ту же минуту его обхватили руки матери, духи матери, голос матери, слезы матери. Эдель повернулась к ним спиной и вышла.

— Как ты загорел, мой мальчик! Почему ты не телеграфировал точно, когда приедешь? — спросила она. То плача, то смеясь, она обнимала его, потом отстраняла от себя, встряхивала и обнимала снова.

— Я чудом получил билет, — ответил он в ожидании, когда она успокоится.

— Ты не сказал, что тебе надо на похороны?

— Это ничего бы не изменило, сейчас все разъезжаются на Рождество и на Новый год.

Из холла появилась Марианна и нерешительно протянула ему обе руки.

— Горм! — воскликнула она и бросилась ему на шею. Он покачивал ее в объятиях, его слезы капали ей на волосы. Но слов у него не было.

— Как он загорел, правда? Но давайте все-таки сядем за стол, — сказала мать и потянула Горма за руку.

Они с матерью сидели напротив друг друга. Горму поставили прибор на отцовское место. Мать видела только его, обращалась только к нему, жаловалась только ему. Она хотела узнать все о тех местах, где он побывал. Неужели там действительно круглый год лето? Не страдал ли он от морской болезни? Всякий раз, когда Марианна или Эдель пытались что-нибудь сказать Горму, мать перебивала их своими вопросами.

В конце концов сестры склонились друг к другу. Как будто они вели разговор, которого не должны были слышать мать с Гормом.

— А как же Ян? — спросил Горм, когда Марианна сказала Эдель, что получила постоянную работу в Трондхейме.

— Он уезжает завтра утром, — ответила Марианна и опустила глаза.

— Ты должна оставить свою работу в больнице. В твоем положении… — вмешалась мать.

Марианна покраснела, но ничего не объяснила. Горм попытался поймать ее взгляд, но она смотрела в сторону.

— Понимаешь, Марианна ждет ребенка, — сказала Эдель. И, не совладав с собой, закрыла лицо руками. — Папа уже никогда не увидит его, — всхлипнула она.